Лексические и грамматические архаизмы как элемент поэтического стиля Беллы Ахмадулиной

(«Звук указующий», с. 352).

4) Мне ответствовал

свет безмятежный

и указывал свет или смех.

(«В той тоске…», с. 156).

5) Какие клинки покидают ножны,

какая неисповедимая доблесть

улыбкой ответствует гневу нужды,

каменья её обращая в съедобность?

(«Гостить у художника», с.  127).

Общеупотребительными вариантами этих лексем являются, соответственно, слова убитый, указывающий, отвечал, отвечает. Думается, что в первых двух случаях так или иначе присутствует сакральная семантика, что объясняет их большую экспрессивную ёмкость.

Как мы могли убедиться, Б. Ахмадулина активно использует и разнообразные лексико-словообразовательные архаизмы. Фактически, ведущей функцией вышеописанных слов в поэтическом тексте является функция создания высокой экспрессии, подтверждением чему служат приведённые нами примеры.

 

3.3 Собственно-лексические архаизмы

 

Собственно-лексические архаизмы являются самыми многочисленныеми в поэтическом наследии Беллы Ахмадулиной. Слова этой подгруппы традиционны для поэзии вообще, и Ахмадулина отнюдь не была единственной из поэтов, кто обращался к этим весьма выразительным лексическим ресурсам. Представляется целесообразным классифицировать, где это возможно, указанные лексемы по семантическому признаку.

а) Группа слов, обозначающих части человеческого лица и тела

Наиболее употребительными являются слова, называющие части человеческого лица и тела. В этом Ахмадулина в большей степени отдает дань традиции. В поэзии Ахмадулиной наиболее частыми оказываются следующие архаизмы: уста, очи, лик, чело, персты.

В количественном отношении в группе указанных слов доминирует лексема уста. Такое её положение отчасти объясняется существованием логической связи между такими образами, как уста и слово (последний очень важен в поэзии Ахмадулиной).

1) Но лишь когда слова непоправимы,

устам отверстым оправданье есть.

                  («Февральское полнолуние», с.  295).

2) Футляр, и медальон, и тайна в медальоне,

и в тайне – тайна тайн, запретная  для уст.

(«Палец на губах», с. 306).

3) Да, то, другое, разве знало страх,

когда шалило голосом так смело,

само, как смех, смеялось на устах

и плакало, как плач, если хотело?

                               («Другое», с. 107).

Обратим внимание на первую строфу этого  стихотворения, где фигурируют слово губы, противопоставленное с экспрессивной точки зрения лексеме уста. Вариант губы имеет в контексте ярко выраженную отрицательную эмоциональную окраску:

Что сделалось? Зачем я не могу,

уж целый год не знаю, не умею

слагать стихи и только немоту

тяжёлую в моих губах имею?

Приведём наиболее показательные  примеры других архаизмов данной семантической группы:

1) Есть взгляд такой, такая тень чела –

чем дальше смотришь, тем зрачок влажнее.

То память о войне…            

(«Победа», с. 12).

2) Про чело говорила твоё:

— Я видала сама, как дымилось

меж бровей золотое тавро,

чьё значение – всевышняя милость.

А про лоб, что взошёл надо мной,

говорила: не будет он лучшим!

Не долеплен до пяди седьмой

и до пряди седой не доучен.

(«Андрею Вознесенскому», с. 112).

В последнем случае видим снова  эмоциональное противопоставление архаического и общеупотребительного вариантов.

3) – Погибнет это дарование! –

мне напророчат за глаза.

Неведомы и деревянны 

их лики, словно образа. 

(«О, слово точное – подонки!..»,  с. 230).

4) Прогорк твой лик, твой малый дом убог

Моих друзей и у тебя отняли.

(«Ладыжино», с. 247).

5) …Мне – не умевшей засыпать в ночах,

безумьем растлевающей знакомых,

имеющей зрачок коня в очах,

отпрянувшей от снов, как от загонов…

     («Стихотворение, написанное во время бессонницы в Тбилиси», с. 43).

6) Перстам неотпускающим, незримым

отдав щепотку боли и пыльцы,

пари, предавшись помыслам орлиным,

сверкай и нежься, гибни и прости.

         («Бабочка»,  с. 329)

7) Мгновенье сомкнутого ока

мою зеницу бережёт. 

Не сбережёт: меня жестоко

всеобщий призовёт рожок.

(«Я – лишь горы моей подножье….», с. 430).

По наблюдениям исследователей, лексика рассматриваемой категории, обозначающая названия частей человеческого лица и тела, в современной поэзии нередко употребляется в метафорических контекстах. Ахмадулина не является в этом смысле исключением:

8) Я целую траву. Я лежу на лугу.

Я – младенец во чреве природы.

                   («Стихи к симфониям Гектора Берлиоза. III. Поле», с. 56)

9) Вошла в лиловом в логово и в лоно

ловушки – и благословил ловец

всё, что совсем, почти, едва лилово

иль около – лилово, наконец.

(«Вошла в лиловом…», с. 460).

Определяя функции слов выделенной группы, отметим следующее: эти лексемы, будучи гораздо выразительнее своих  нейтральных вариантов, выполняют, прежде всего, функцию поэтизации речи и создания высокой экспрессии.

б) Лексико-семантическая группа слов, обозначающих человека по какому-либо признаку.

Здесь выделим три лексемы: чадо (дважды), мужи и тать:

1) Их сон невинный в предрассветный час

из грёз слагает облик кавалера,

но неизбежность их прядущих чад

к ним тяжко применяет королева.

(«Стихи к симфониям Гектора Берлиоза. К симфонии «Ромео и Джульетта», с. 34).

2) Грозна, как Дант, а смотрит, как плутовка.

Тать мглы ночной, «мне страшно!» говорит.

(«Теперь о тех…»,  с. 175).

3) Твой случай таков, что мужи этих мест и предместий

белее Офелии бродят с безумьем во взоре

Нам, виды видавшим, ответствуй, как  деве прелестной.

Так – быть? Или – как? Что  решил ты в своём Эльсиноре?

(«Твой случай таков…»,  с. 246).

Ахмадулина привлекает указанные  архаизмы либо как средство стилизации (пример 1), либо для создания высокой экспрессии.

в) Группа традиционных поэтизмов

Эту группу представляет ряд очень  употребительных, традиционных и характерных  для поэтического лексикона слов, таких, как нега (4 употребления), услада (10 употреблений), куща (2 употребления), куртины (3 употребления). Традиционна и функция этих лексем: они призваны придавать речи большую выразительность и поэтизировать её.

1) Вздыхает нега, бодрствует расчет,

лоснится благоденствие Кавказа.

торговли огнедышащий зрачок

разнежен сном и узок от коварства.

(«Роза», с. 225).

(Оговорим, что в данном случае  поэтизм употреблен с оттенком  иронии).

2) Он станет счастливым избытком,

чрезмерной любовью судьбы,

усладою губ и напитком,

весною пьянящим сады.

            («Февраль без снега», с. 200).

3) Не по прописке – для разбора,

чтоб в розных кущах не пропасть,

есть Роза-прима, Роза-втора…

(«Пригород: названья улиц», с. 468).

4) Их дней цветущие картины

растила я меж сонных век,

сослав их образы в куртины,

в заглохший сад, в старинный снег.

(«Дачный роман», с. 182).

г) Группа слов, обозначающих физическое или эмоциональное состояние человека.

В нее можно объединить такие лексемы, как бдение (3), алкать (4), упованье (3) и слово кручина, зафиксированное в словарях как народно-поэтическое.

1) Нет у тебя другого знанья:

для вечных наущений двух,

для упованья и терзанья,

цветет твой болетворный дух.

(«Черемуха предпоследняя», с. 287).

2) Поникни удрученной головой!

Поверь лгуну! Не промедляй сомненья!

Не он, а я, я искуситель твой,

затем, что алчу я возникновенья.

(«Моя родословная», с. 12).

3) Но, видно, впрямь велик и невредим

рассудок мой в безумье этих бдений,

раз возбужденье, жаркое, как гений,

он всё ж не счёл достоинством своим.

(«Ночь», с. 66).

4) Ваш сильно изменился взгляд

с тех давних пор, когда в кручине,

не помню, по какой причине,

вы умерли – лет сто назад.

(«Сон», с. 102).

Отмечая функциональную общность приведенных  слов, скажем, что они, усиливая смысловые  характеристики обозначаемого, служат созданию высокой экспрессии, а в последнем случае – поэтизации речи. Что касается лексемы бдение, то она, на наш взгляд, имеет сакральную окраску (сравнить всенощное бдение) и привлечена Ахмадулиной для более эмоционального описания состояния поэта в момент творческого акта.

д) Группа слов, связанных  с темой смерти.

Эта группа представлена словами усопший (3) и погребенный. Они употребляются как в прямом значении, так и метафорически.

1) По старикам, давным-давно усопшим.

по морякам, оставшимся на дне,

по мумиям, загадочным, усохшим,

и, всё-таки – по мне, по мне, по мне.

(«Хемингуэй», с. 112).

2) В безмолвие, как в землю, погребенной,

мне странно знать, что есть в  Перми ребёнок,

который слово выговорить мог.

(«Слово», с. 104).

е) Группа слов, символически обозначающая область, землю, данную судьбой.

Сюда мы отнесем лексемы юдоль (5) и обитель, имеющие, по-видимому сакральную семантику и потому являющиеся стилистически окрашенными (особенно это проявляется в первом случае).

1) Я выхожу, иду к чужому дому,

и молвят Ферапонтовы уста

над бывшей и грядущею юдолью:

«Земля была безвидна и пуста,

и божий дух носился над водою».

(«Чудовищный и призрачный курорт», с. 396).

2) В коридоре больничном поставили ёлку. Она

и сама смущена, что попала в обитель страданий.

(«Ёлка в больничном коридоре», с. 466).

ж) Слова, обозначающие речь.

Указанная группа представлена словами глагол (3), глаголить (2), нарекать (9), включая однокоренные слова), служащими, без сомнения, для создания атмосферы возвышенности и торжественности.

1) Само по себе я немногого стою.

Я старый глагол в современной обложке.

(«Ночь перед выступлением»,  с. 15).

Очень интересно, что здесь лексемой глагол Ахмадулина называет своё собственной слово.

2) Его диковинные вещи

воспитаны, как существа.

Глаголет их немое вече

о чистой тайне волшебства.

(«Дом», с. 187).

3) Нет, ты есть он, а он – тебя предрекший рокот,

Он проводил ко мне всё то, что  ты рекла.

Как папоротник тих, как проповедник  кроток

и – краткий острый свет, опасный  для зрачка.

(«Памяти Генриха Нейгауза», с. 228).

з) Группа слов, связанных с восприятием явлений окружающего мира.

В группу объединяются следующие слова: взирать (4) и взор (25), внимать (3), вперять (4), ведать (21), вкушать (6).

1) Я и жалею. Лишь затем

стою на берегу залива,

взирая на чужих детей

так неотрывно и тоскливо.

(«Побережье», с. 414).

2) В открытье – грех заглядывать уму,

пусть ум поможет продвигаться телу

и встречный стопор взору моему

зовёт, как все его зовут: метелью.

(«Ревность пространства»,  с. 269).

3) Ты зря моим речам не внемлешь.

Взгляни на девушку. Она –

твоё прозрение, и в ней лишь

гармония воплощена.

(«Луг зелёный. Девушка», с. 45).

4) А так – в её вперяюсь письмена