Интерпретация библейского мифа о падшем ангеле в поэмах «Аббадона» и «Агасфер» В. А. Жуковского

      Несомненно, обладая миролюбивым и мечтательным характером, Жуковский с детства  впитал в себя веру в Бога, религиозность. Повлиял на него и его богобоязненный крестный, который некоторое время выступал в роли его наставника.

      Большое значение в становлении религиозного мировоззрения Жуковского сыграли  частые походы в сельскую церковь. Этот храм стал первым пристанищем его души, началом длинного и не без сложностей духовного пути. А религиозная натура видна была с первых лет. Ему очень нравился нежный херувим на царских вратах. Когда врата затворялись, подходил он к ним и целовал херувима в обе щеки [36, с.131]. 

      Значительное  влияние на формирование религиозного миропонимания оказало пребывание поэта в Благородном пансионе, представляющем собой нечто вроде  гимназии для дворянских детей. Большую  роль в воспитании учеников отдавали духовному просвещению. Молитва была обязательна, утром она по расписанию в семь, вечером – после ужина.

      Духовная  одаренность Жуковского всеми ценилась в Пансионате. Сверстники выбрали  его председателем, начальство поручало ему читать для всех вечерние молитвы, избранные места из Святого Писания и других нравственных книг, например, «Утренние и вечерние размышления на каждый день» протестантского проповедника штурма, «Книга премудрости и добродетели» Додслея. Жуковский читал себе и другим мистические толкования Христиана Штурма, одного из последователей Клопштока. Это – хвалебные гимны творцу. Величие Бога – таково было религиозное миропонимание Жуковского в этот период его жизни. Книга Додслея также была проникнута религиозно-мистическим духом. И если рассматривать общий духовный облик Жуковского на протяжении всей его жизни, то можно сказать, что именно эти чтения мистиков в раннем, нежном возрасте залегли глубоко и стали основой в формировании не только религиозного миропонимания поэта, но и его души.

       В первых стихах Жуковского все дышит благоговением. В таких стихах, как «Добродетель», «К человеку», лишь одно: мы – мгновенны, мы смертны, смерть неотвратима, но смерть преодолима.

       В стихотворении «Добродетель» (1797) противопоставлены  понятия временного и вечного. Поэт прибегает к олицетворению, называя добродетель «дщерью творца». Добродетель озарила мир небесным светом, давая надежду на спасение, вселяя «свет божественный» во глубину «святых сердец»:

       Пустыня светлым раем стала;

       Как крин, повсюду мир процвел;

       Любовь, невинность, кротость нравов:

       Без строгости и без уставов,

       Правдивость, честность всем эгид;

       Повсюду дружба водворилась,

       Повсюду истина явилась,

       Преданность, верность, совесть, стыд. [3, т. 1, с.331].

       Однако  в мире нет гармонии: вслед за добродетелью злоба породила «кровавый яростный раздор», и «век железный» потрясли бури, а люди застонали в горе. Оба «творения» наложили отпечаток на людей: одни остались добрыми, другие приняли сторону зла. Мир живет в постоянной борьбе двух полярных сторон, и от этого страдают все. Жуковский призывает в этом стихотворении, насыщенном библейской символикой, старославянизмами («дщерь», «добродетель», «зиждет», «трон», «коварство» и др.), риторическими вопросами и восклицаниями, к смирению, проводя мысль о временности всего земного и вечности всего в будущей жизни. Образы добродетели и, в особенности, зла делают шаг в сторону освоения поэтом «демонической» темы.

         Жуковский стал в русской литературе  основоположником романтического  направления. На раннем этапе  своего творчества он был предромантиком, развивавшимся в романтизме второго типа из двух господствующих в европейских литературах начала  XIX века, где главное внимание сосредоточено не на личности, а, наоборот, на окружающем ее мире, недоступном человеческому разумению. Двойственным представляется для поэтов этого типа внешний мир, скрывающий за видимыми явлениями всю таинственную сущность. Тут дуализм не в конфликте человека с обществом, а в философском двоемирии.

      Двоемирие у Жуковского выступает как религиозное  противопоставление «неба» и «земли», часто в очень сложных идейно-художественных построениях. Идеей двоемирия проникнуты «Славянка» и следующие за ней стихотворения 1815 года: «Розы расцветают…», «К востоку, все к востоку…», и др. Жуковский видит в образах природы присутствие «тайной», мистической жизни, видит «душу», с которой может обращаться его собственная душа.

      Не  будучи сторонником «исповеди», Жуковский  тем не менее разработал современный  метод передачи в поэзии человеческого  переживания. Место человека в мире, по Жуковскому, весьма значительно. Человеческое сознание в понимании поэта – тончайший инструмент для контакта с внешним миром в разнообразных его проявлениях, будь то его «вечные» ценности добра и красоты, будь то скрытая обычно от человека «тайная» жизнь мира или любые исходящие от него сигналы – его звуки, запахи, краски.

      В лирике Жуковского затронуты глубокие пласты человеческого сознания. Поэт близко подошел к изображению  самого процесса душевной жизни. Акцентированным  у Жуковского всегда оказывается  слово «душа». Понятие «души» в его поэзии в наибольшей мере выражает сущность его мироощущения. «Душа» для него не индивидуальна. Это то общее, что дано людям, что их сближает, а не разъединяет. 

      В понимании содержания душевной жизни  Жуковский произвел подлинный переворот, понятый и оцененный не сразу. Так называемый внешний мир играет в его поэзии большую роль. Это и сфера добра, мысли, истины, и религия, и таинственная область «чудесного», и сфера общественного долга, гражданственности.  Самое главное в том, что Жуковский заставляет человека отнестись к всеобщим понятиям как к достоянию своей личной внутренней духовной жизни. «нельзя людей освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены внутри», – писал А. И. Герцен [8, т. 20, с.553].

      Расширение  Жуковским сферы чувств, включение в нее ценностей, входивших прежде в сферу «разума», необычайно обогатило лирику, сделало ее способной к синтезу, к более адекватному по сравнению с другими искусствами воссозданию сущности духовной жизни.

       Началом своей самостоятельной литературной деятельности поэт считал элегию «Сельское кладбище», помещенную в 1802 году в декабрьской книжке «Вестника Европы», редактором которого был Н. М. Карамзин. Взяв за образец «Элегию, написанную на сельском кладбище» английского поэта Т. Грея, Жуковский разрабатывает тематику и стиль, определившие на многие годы его собственное  творчество и вызвавшие множество подражаний. В центре элегии (с гораздо меньшим успехом переводившейся в России и до Жуковского) образ мечтателя-поэта, глубоко воспринимающего диссонансы жизни и ее несправедливость, сочувствующего «маленьким», незаметным труженикам, чьи безвестные имена скрыты под плитами деревенского кладбища. Судьба была несправедлива к этим людям; но, с другой стороны, поскольку слава и власть, по мнению поэта, неотделимы в обществе от соблазнов и пороков, превыше же всего нравственное достоинство человека, в элегии прославляется скромная участь простых поселян.

       Переводя  элегию Грея, Жуковский перестраивает  ее в духе уже сложившейся в  России карамзинистской традиции. Он жертвует конкретностью описаний, отдавая преимущество эмоциональному началу:

     Уже бледнеет день, скрываясь за горою,

     Шумящие стада толпятся над рекой,

     Усталый селянин медлительной стопою

     Идет, задумавшись, в шалаш спокойный  свой. [3, т. 7, с.310].

     В элегии Жуковский размышляет о бренности  и мимолетности человеческой жизни  как кратковременного периода в  вечном бытии человеческой души. Не совершенные нравственно люди, забывая  о своем гражданском и человеческом долге, поддаются искушениям богатства и славы, не думая о неумолимом приближении своей кончины. Мысль Жуковского сводится к христианскому представлению о смерти и о равной ответственности всех людей перед божьим судом:

     На  всех ярится смерть – царя, любимца  славы,

     Всех  ищет грозная… и некогда найдет;

     Всемощныя судьбы незыблемы уставы:

     И путь величия ко гробу нас ведет! [2, т. 1, с.435].

     Поводом  для раздумий становятся простые  могилы на сельском кладбище, с полуразвалившимися крестами, безымянные, забытые. Поэт сравнивает их с пышными надгробиями богатых и знатных людей, памятники на могилах  которых выступают свидетельством их тщеславия. В качестве человеческих добродетелей он провозглшает  скромность, трудолюбие, простой образ жизни, сердечную доброту и щедрость,  умение любить и дружить, быть признательным, с благодарностью вспоминать об усопших. Он обозначает так же и гражданские добродетели: защиту сограждан от тирании, смелость, борьбу против социальной «бури бед». Добродетелям простых людей противостоит аморальность знатных: тщеславие, жестокость по отношению к страдающим, раболепство, месть, гордыня, подавление голоса совести и чести, стезя преступлений, убийства во имя славы и наслаждений. Таким образом, в стихотворении представлено раздвоенное общественное существование «простых селян» и знатных «любимцев славы».

     Найденная поэтом нравственная истина мыслится вечной и неизменной. У Жуковского зло, пороки, несовершенства жизни подвижны, изменчивы, вариативны, шатки, а добродетель  постоянна и надежна. Верность самому себе, своим идеалам, соответствующим христианским нравственным ценностям, относится к главным этическим правилам, проповедуемым поэтом-романтиком.

     Подытоживая этические размышления в элегии «Сельское кладбище», поэт выделил  чувствительность как доминанту  этической личности и сформулировал вывод: «Чувствительным творец награду положил» [2, т. 7, с.643].

     Итак, смысл жизни – в добродетели; и лучшее украшение – чувствительность (способность чувствовать и сопереживать); она будет вознаграждена Провидением. «Этика Жуковского строится на сенсуалистической основе: чувствительное сердце – учитель морали, опыт чувств обогащает личность нравственными выводами. Таков сам автор, элегический герой стихотворения», – считает В.Н.Касаткина [47, с.45]

     В 1839 году Жуковский снова вернется к «Сельскому кладбищу» и переведет его с гораздо большей степенью близости к подлиннику, отказавшись от специфических стилевых особенностей сентиментализма начала века:

     Колокол поздний кончину отшедшего дня  возвещает,

     С тихим блеяньем бредет через поле усталое стадо;

     Медленным шагом домой возвращается пахарь, уснувший

     Мир уступая молчанью и мне... [2, т. 1, с.594].

      Здесь нет ни «бледнеющего» дня, ни «задумавшись», ни «селянина», ни «шалаша». И отличие  между первым и вторым переводом  связано не только с развитием творческой зрелости Жуковского; это прежде всего отличие художественных систем. Певучий, более условный по своему стилю, построенный в одной подчеркнуто эмоциональной тональности («бледнеет», «усталый», «медлительно», «задумавшись»), перевод 1802 года является поэтически оригинальным произведением Жуковского, характернейшим образцом его стиля первого периода.

      Элегия, песня-романс и дружеское послание – основные жанры поэзии Жуковского первого периода. В особенности  его привлекает элегия, тематика которой – размышления о суетности земного существования, погружение во внутренний мир, мечтательное восприятие природы – была уже закреплена общеевропейской традицией. Одно из лучших произведений Жуковского – его оригинальная элегия «Вечер» (1806). Как и «Сельское кладбище», «Вечер» относится к жанру так называемой медитативной элегии. В отличие от первой элегии, размышления (медитации) сосредоточены здесь вокруг лирической темы. Воспоминания об утраченных друзьях, об уходящей молодости слиты с мечтательно-меланхолическим восприятием вечернего пейзажа:

Луны ущербный лик встает из-за холмов... 
О тихое небес задумчивых светило, 
Как зыблется твой блеск на сумраке лесов! 
Как бледно брег ты озлатило!

Сижу задумавшись; в душе моей мечты, 
К протекшим временам лечу воспоминаньем... 
О дней моих весна, как быстро скрылась ты, 
С твоим блаженством и страданьем! [2, т. 1, с.664].