Начальный этап «Холодной войны» (конец 40-х – начало 60-х гг. XX в.)

Архивные пробелы приходится заполнять ссылками на мемуары советских участников «холодной войны». Однако их качество и достоверность весьма раз­личны. Из мемуаристики членов высшего руководства значительный интерес пред­ставляют записи разговоров с В.М. Молотовым, подробные воспоминания Н.С. Хрущева, А.И. Микояна. Менее откровенны мемуары Д.Т. Шепилова, а воспоми­нания А.А. Громыко по сути являются вариантом официозной истории советской внешней политики (которую он редактировал). Из воспоминаний политиков и ди­пломатов «рабочего» эшелона следует выделить книги О.А. Трояновского, A.M. Александрова-Агентова, А.Ф. Добрынина, Г.М. Корниенко, В.М. Фалина, Ю.А. Квицинского, О.А. Гриневского, В.Л. Мусатова, В.Л. Исраэляна, К.Н. Брутенца, М.И. Семиряги. Есть и значительный массив мемуаров, отражающих деятельность и точки зрения военных и работников военно-оборон­ного комплекса, прежде всего воспоминания А.И, Грибкова, А.Ф. Ахромеева (со­вместно с Корниенко), Н.Н. Де­тинова (совместно с Савельевым), Б.Е. Чертока. На­конец, появились воспоминания ветеранов советской разведки и руководства КГБ.

Весомый вклад в исследование и публичное обсуждение проблем «холодной войны» внесли С.Н. Хрущев, А.П. Судоплатов, генералы Б.В. Громов, А.А. Ляхов­ский и др. По сюжетам конца «холодной войны» особенно активны политические ветераны из окружения М.С. Горбачева -А.С. Черняев, Г.Х. Шахназаров, В.А. Мед­ведев и др. Группа российских архивистов (В.А. Лебедев, Я.Г. Мурин, Г.П. Кынин, Р.Г. Пихоя, М.Ю. Прозуменщиков, С.А. Мельчин и др.) выступила публикаторами и первыми комментаторами архивных документов по тематике «холодной войны». Наконец, историки науки и ветераны советского атомного проекта опубликовали работы по созданию ядерного комплекса СССР в первое десятилетие «холодной войны».[66]

Во-вторых, российские историки приступили к освоению целины «холодной войны» крайне ограниченными силами и средствами, начав практически с нуля, а то и с минуса, если иметь в виду необходимость преодоления научной изоляции, идеологических клише и внутренней цензуры, доставшихся в наследство от совет­ских времен. До 1990-х гг. советские исследователи в основном комментировали работы западных коллег или в лучшем случае могли писать о политике западных стран на западных же материалах. Не велось объективного изучения советской по­литики, ее механизмов, динамики и результатов, поскольку эта тематика подава­лась в каноническом, идейно-пропагандистском виде. В МИДе и Международном отделе ЦК КПСС существовали «истории» для внутреннего пользования, но они не были доступны научной общественности.

Первой ласточкой стала программа академических обсуждений тематики «холодной войны» между советскими и американскими историками, задуманная в период разрядки 1970-х гг., но развернувшаяся только во второй половине 1980-х гг. На конференциях в Москве (1986) и в Университете Огайо, США (1988) шел разговор о периодизации и проблемах «холодной войны». Западные историографи­ческие дискуссии оказали существенное влияние на первые труды российских уче­ных по этой тематике. Большинство отечественных участников этих встреч были из Института всеобщей истории в Москве, и в 1995 г. они образовали группу по изучению «холодной войны» на базе этого института (директор А.О. Чубарьян, М.М. Наринский, Н.И. Егорова, A.M. Филитов, В.Л. Мальков, И.В. Гайдук, М.Л. Коробочкин, В.В. Поздняков), К настоящему времени сообщество исследователей в этой области охватывает и другие исследовательские центры: Институт славяно­ведения (директор В.К. Волков, Л.Я. Гибианский, М.В. Латыш, Г.П. Волокитина, Т.В. Мурашко, А.Ф. Носкова), Институт российской истории (Н.Е. Быстрова, Г.В. Костырченко, B.C. Лельчук, Л.Н. Нежинский, Ф.И. Новик и др.), Институт Даль­него Востока (A.M. Ледовский, академик С.Л. Тихвинский и др.), Санкт-Петер­бургский институт истории РАН (академик А.А. Фурсенко), Московский государ­ственный институт международных отношений (ректор А.В. Торкунов, М.М. На­ринский, В.О. Печатнов и др.).[67]

В то же время, после распада СССР тематика «холодной войны» в России была отодвинута на задний план новыми проблемами и заботами. Все еще не соз­дан главный резерв любой научной тематики – аспирантская молодежь, работаю­щая над кандидатскими диссертациями. Тяжелое состояние российской науки, осо­бенно гуманитарных исследований, сдерживает приток молодых ученых в эту об­ласть.

В-третьих, работа российских историков по проблемам «холодной войны» протекала в обстановке, когда начало складываться широкое международное взаи­модействие по этой тематике. Американская историография «холодной войны» оказала большое влияние на исследования в России (как, впрочем, и на европей­ские исследования в целом). Кроме освоения многочисленных и серьезных трудов, прежде всего американских «ревизионистов» и «постревизионистов» по истории внешней политики США, российские ученый опирались, по крайней мере первона­чально, на западные архивные документы, в основном американские.

В 1990-е гг. расширились возможности российских историков сотрудничать с коллегами в США, Западной и Центральной Европе, а также в Китае, Японии и других странах. Это сотрудничество осуществлялось на индивидуальной, двухсто­ронней основе, а также в рамках международных проектов, прежде всего проекта по изучению международной истории «холодной войны» при Центре Вудро Виль­сона в Вашингтоне и проекта «Горячие точки» Восточной Европы в годы «холод­ной войны», организованного Архивом документов по национальной безопасно фонда при университете Джорджа Вашингтона (США), фондом Фельтринелли (Италия) и др. Российские ученые приняли деятельное участие в подготовке и про­ведении серии конференций по «холодной войне» в Москве (январь 1993, март 1998, июнь 2002 г.), в Эссене и Потсдаме (июнь 1994 г.), в Гонконге (январь 1996 г.), Потсдаме (ноябрь 1996 г.), Нью-Хейвене (сентябрь 1999 г.), Вашингтоне (март 2000 г.) и др.[68]

Регулярные контакты с зарубежными коллегами способствовали быстрому расширению международного кругозора российских специалистов по «холодной войне». К тому же, благодаря свободной циркуляции материалов, в том числе ар­хивных, ускорилось расширение «оперативной» (т.е. введенной в научный оборот и легко доступной) источниковой базы для исследований. К примеру, «Бюллетень проекта по международной истории «холодной войны» при Центре Вудро Виль­сона опубликовал в 1993-2001 гг. значительное количество документов из архивов бывшего СССР, Китая, Польши, Венгрии, бывшей ГДР, Румынии, Болгарии, быв­шей Чехословакии, Японии, Вьетнама. «Бюллетени» стали важным дополнением к российским документальным публикациям.

В-четвертых, российская историография «холодной войны» начиналась в ус­ловиях крушения старых идеологических канонов и советского мировоззрения, ко­гда был разрушен образ врага, и Россия, казалось, становится частью западного демократического мира и партнером Соединенных Штатов, оставаясь при этом ве­ликой державой. В публицистике, среди широкой общественности, в том числе и академической интеллигенции, непрофессионалов в сфере истории наблюдались признаки некоторой эйфории в отношении США и Запада, популярность «общече­ловеческих ценностей». Одновременно сложилось острокритическое отношение к старым идеологизированным постулатам, стремление избавиться от советского «имперского» наследия. В ряде работ на первое место вышли вопросы об ответст­венности и вине советского руководства (Сталина, Хрущева, Брежнева) за возник­новение и продолжение «холодной войны». Особо выделялись и осуждались идео­логические, мессианские и имперские мотивы в советской внешней политике. Ис­торики «холодной войны» не разделяли упрощенных толкований, распространен­ных в публицистике тех лет. Тем не менее подобный общественно-политический фон влиял на них и на постановку ими исследовательских задач.[69]

Таким образом, обращаясь к характеристике современных тенденций в исто­риографии холодной войны, исследователи широко оперируют таким понятием как написание ее «новой» истории. Применение данного, широко употребляемого в ис­торической науке термина (вспомним «новую» экономическую, политическую, со­циальную, интеллектуальную историю) к изучению феномена международных от­ношений второй половины XX в. восходит к началу 1990-х гг. Тогда сама хо­лодная война после «бархатных» революций 1989 г. в Восточной Европе, крушения Бер­линской стены, а затем и распада Советского Союза в 1991 г. стала считаться дос­тоянием прошлого. Под влиянием происходивших событий и особенно эйфории в связи с открытием российских и восточноевропейских архивов, возникла настоя­тельная потребность пересмотреть многие прежние интерпретации генезиса, хода и исхода холодной войны.

Глава II. Основные факторы международных отношений в годы зарождения «холодной войны»

2.1. Предпосылки «холодной войны»

Прежде всего следует констатировать общепризнанность самого факта хо­лодной войны. Никто, в принципе, не оспаривает и год ее начала – 1945 г. Но дальше – в частности в вопросе об источниках и инициаторах холодной войны – мнения как западных, так и отечественных историков и политологов начинают расходиться, причем порой кардинальным образом.

Крах нацистской Германии и необходимость заполнить образовавшийся в результате этого вакуум силы, привели к распаду военного партнерства. Цели со­юзников коренным образом расходились. Черчилль стремился не допустить гос­подства Советского Союза в Центральной Европе. Сталин хотел получить в оплату советских военных усилий и героических страданий русского народа территорию[70]. Новый президент США Трумэн поначалу стремился следовать заветам Рузвельта и крепить союз. Однако к концу его первого срока исчезли последние намеки на гар­монию военного времени. Соединенные Штаты и Советский Союз, два перифе­рийных гиганта, теперь противостояли друг другу в самом центре Европы.

Трумэн получил в наследство международную обстановку, где демаркаци­онные линии определялись сходившимися друг с другом передовыми рубежами армий с востока и с запада. Политическая судьба стран, освобожденных союзни­ками, еще не решилась. Большинство традиционных великих держав приспосабли­вались к новой для себя роли. Франция оказалась повержена; Великобритания хотя и не победила, но была истощена; Германию разрезали на четыре оккупационные зоны: если с 1871 г. она пугала Европу своей силой, то теперь, бессильная, уг­ро­жала хаосом. Сталин передвигал советскую границу на шестьсот миль к западу, до Эльбы; по мере того как перед фронтом его армий образовался вакуум вследст­вие слабости Западной Европы и планируемого вывода американских войск.

В сентябре 1945г. разоренный войной Советский Союз, население которого голодало, тем не менее, обладал столь мощной военной машиной, что она оказа­лась способной разгромить германский милитаризм. Полицейская политическая система СССР заставила советских граждан терпеть столь низкий уровень жизни, что страна смогла осуществить новый рывок в накоплении капитала, провести в короткие сроки реконструкцию военного потенциала и технологическое обновле­ние тяжелой промышленности.[71] Именно такой Советский Союз смог контролиро­вать территорию от Одера – Нейсе до Триеста, от Греко-турецкой границы до Кав­каза, от афганской границы до Маньчжурии и Курильских островов. Итак, это был огромный, внешне однородный регион (точнее, превращенный в однородный ме­тодами террора). Никто не мог ему угрожать, не заплатив за это дорогую цену (за исключением применения атомного оружия); в течении длительного мирного вре­мени его мощь лишь возрастала, консолидировалась и становилась господствую­щей силой в сердце Европы, сменив в этой роли Германию. Притом, что остальная часть Европы получала поддержку извне, СССР сумел добиться преобладания на Балканах, влиять на ситуацию на Среднем Востоке, решать судьбу гражданской войны в Китае и извлекать из этого выгоду. Это была держава, которую могли ос­лабить лишь внутренние противоречия. В этом заключалось значение победы Со­ветского Союза; на первый взгляд, эта победа содержала все предпосылки для воз­никновения противника, готового и способного бросить вызов Соединенным Шта­там.

Особенность революции, происшедшей в международной системе, заключа­лось в том, что центры международной мощи оказались вне Европы и были скон­центрированы на довольно длительное время в Соединенных Штатах и в Совет­ском Союзе.[72] Зарождалось то, что позже стали называть биполярной системой. Это был трудный и тяжелый процесс, потому что старым империалистическим держа­вам предстояло осознать реальность своего упадка, а США должны были признать существование соперника в борьбе за мировое господство. После десятилетий под­готовки перед миром предстали два гиганта, которые исподволь осваивали свои роли, теперь должны были показать, что они способны их исполнять. Существо­вало три сферы, в которых стремление и воля к сотрудничеству союзников в войне подвергались испытаниям, – способность обеспечить функцио­нирование Органи­зации Объединенных Наций; создать финансово-экономическую систему, которая совмещала бы американские проекты и советские интересы (а также интересы го­сударств, входящих в систему рыночной экономики); определить формы сотрудни­чества для мирного использования атомной энергии в качестве альтернативы со­перничеству за превосходство в обладании атомной энергией как источником во­енной мощи.

По новым проблемам расхождения становились все более очевидными. После 4 февраля 1946г. наиболее ярким символом паралича деятельности ООН оставалось вето; и, поскольку советская делегация использовала его с января по сентябрь 1946 г. добрый десяток раз, с тех пор оно стало символом отказа советской делегации от конструктивного сотрудничества в рамках Организации Объединенных Наций.[73] В результате, дискуссия сконцентрировалась на проблеме вето: как лишить советских делегатов возможности злоупотреблять им, ибо они превратили его в средство, по­рождающее новые конфликты. Упорное обращение советских делегатов к такому ин­струменту, как вето, было симптомом глубокого недуга, который поразил междуна­родную жизнь, а также сковал деятельность организации, созданной для обеспечения мира на международной арене. Сложившаяся ситуация говорила о том, что желание сотрудничества между двумя великими державами изжило себя.

Один из весьма важных аспектов, затрудняющий деятельность ООН с 1950 г., заключается в отказе от применения норм, предусматривающих создание собствен­ных вооруженных сил ООН из континентов, предоставляемых отдельными странами – участницами непосредственно в распоряжение ООН. Рассеялась надежда, что Ор­ганизация Объединенных Наций сможет приобрести ту «светскую власть», которой не доставало Лиге Наций.[74] Согласно ст.47 Устава в феврале 1946г. был учрежден Штаб­ной Комитет, который должен был определить военный вклад отдельных стран-участниц. Однако он не мог преодолеть основное расхождение между советскими и американскими группировками относительно критериев определения подобных вкладов. Дискуссии длились около двух лет и были практически прерваны в июле 1948г. после откровенного признания Комитета своего бессилия. Штабной комитет признал, что не может достигнуть соглашения об основных принципах принятия ре­шения по этому вопросу, поэтому вопрос был передан в Совет Безопасности. Этот орган, как мы видели раньше, был еще менее способен выработать решения по этому вопросу, поскольку в его компетенцию входило принятие только оперативных реше­ний. Так провалилась попытка принципиально нового подхода в сравнении с женев­ской дипломатией, и с тех пор все операции по поддержанию или установлению мира, которые ООН должна была бы предпринять, осуществлялись благодаря добро­вольному вкладу стран-участниц. В Совете Безопасности, по крайней мере, до 1955г. (генеральной Ассамблее так оставалось всегда), не столько вырабатывались полити­ческие решения, сколько велись дискуссии между державами, чтобы придать им больший резонанс. В годы холодной войны, Организации Объединенных Наций не удалось выполнить задачу содействия сохранению мира, поставленную перед ней Уставом, более того, для ее деятельности были характерны деструктивные черты. Институциональный переход к более взаимосвязанному и гибкому функционирова­нию международной системы не был реализован.[75] Слишком очевидная гегемония аме­риканцев привела к тому, что советская сторона и ее немногочисленные союз­ники в те годы старались воздерживаться от слишком обязывающего участия в Орга­низации, нормы которой сковали бы их ничем неограниченную свободу маневриро­вания на международной арене.