Хрущев против Сталина: доклад на ХХ съезде партии

 Симпатии такие  люди, естественно, не вызывали. Но  главное, Повторяю, в том, что  тогдашние генетики не сумели  доказать важность и перспективность  своего направления. 

 Конечно, с  позиций сегодняшнего дня очевидно, что проявленный здесь чрезмерный "практицизм" притормозил развитие "большой науки". Но виновны за этот просчет скорее те, кто нес прямую ответственность за академическую науку, а также в определенной мере и я, как министр земледелия Союза. Сталин, который от данной проблемы стоял довольно далеко, постоянно, кстати, побуждал нас, руководителей министерского ранга, следить за перспективными научными направлениями, последними достижениями и техническими новинками, защищать талантливых ученых от нападок и интриг бездарностей и завистников. 

 Но допущенный  просчет все же решающего значения не имел. И сейчас, с высоты прошедших десятилетий, я по-прежнему считаю, что проводившийся партией курс на всемерное приближение сельскохозяйственной науки к жизни, к ее потребностям и нуждам был в своей основе правильным. Да и сам Вавилов, возглавлявший тогда Институт растениеводства, фактически признавал это, давал неоднократные обещания преодолеть чрезмерно узкую специализацию его исследований, переориентировать деятельность института в сторону сельскохозяйственной практики. Но своих обещаний, к сожалению, не сдержал. 

- И все-таки Вы  же не будете отрицать, что  в споре Лысенко-Вавилов победа  осталась на стороне невежества  и непорядочности, нетерпимости  к иной точке зрения и что  симпатии Сталина к Лысенко  способствовали утверждению в  биологии того самого монополизма  одной группы людей, который  сейчас превратился в едва  ли не самый главный тормоз  развития науки ... 

- Почему же не  буду отрицать? Буду отрицать, и  отрицать решительно. Но сначала  позвольте мне, старику, поворчать  немного. Тенденциозность и односторонность  вопросов о Сталине и о Вавилове  не делают Вам чести. Похоже, что Вы уже заняли определенные  позиции, повторяя неумные выдумки,  которые любят муссировать в  так называемых "интеллигентских  кругах". Зачем же тогда вам  мои суждения? Журналист должен  быть более объективным и беспристрастным,  если он искренне стремится  понять что-то, а не "заклеймить" непонятое модными фразами. Хочу  в данной связи привести замечательные  слова В.И. Ленина: " ...Необходимо  рассматривать не отдельные факты,  а всю совокупность относящихся  к рассматриваемому вопросу фактов, без единого исключения, ибо иначе  неизбежно возникнет подозрение  в том, что вместо объективной  связи и взаимозависимости исторических  явлений в их целом преподносится  "субъективная" стряпня дли  оправдания, может быть, грязного  дела. Это ведь бывает ... чаще, чем  кажется"4. 

 Похоже, Вы и  попались на такую "субъективную  стряпню". Только в вопросе  о Сталине ее использовали  для оправдания своих неприглядных  дел нечистоплотные политики, а  в истории с Вавиловым - столь  же нечистоплотные деятели науки. 

- Что же, критику  принимаю, постараюсь быть более  объективным, хотя, как вы понимаете,  отказаться сразу от того, что  считал само собою разумеющимся, не так-то просто ... И все же, как вы расцениваете широко  распространенные утверждения о  шарлатанстве Лысенко и мученичестве  Вавилова? 

- Как типичнейший  пример групповщины. В интересах утверждения своей монополии определенные люди - а последние 20 лет, как известно, генетики держат в биологии ключевые участки - распространяют заведомо ложные, порочащие "конкурентов" сведения. 

 Я хорошо знал  Трофима Денисовича Лысенко, его  сильные и слабые стороны. Могу  твердо сказать: это был крупный,  талантливый ученый, много сделавший  для развития советской биологии, в чем не сомневался и сам  Вавилов, который, кстати, и двинул  его в большую науку, чрезвычайно  высоко оценив первые шаги  молодого агронома. Ведь это факт, что на основе работ Лысенко  созданы такие сорта сельскохозяйственных  культур, как яровая пшеница  "Лютенцес-1173", "Одесская-13", ячмень "Одесский-14", хлопчатник "Одесский-1", разработан ряд агротехнических приемов, в том числе яровизация, чеканка хлопчатника. Преданным учеником Лысенко, высоко чтившим его до конца своих дней, был и Павел Пантелеймонович Лукьяненко, пожалуй, наш самый талантливый и плодовитый селекционер, в активе которого 15 районированных сортов озимой пшеницы, в том числе получившие мировую известность "Безостая-1", "Аврора", "Кавказ". Что бы ни говорили "критики" Лысенко, в зерновом клине страны и по сей день преобладают сельскохозяйственные культуры, выведенные его сторонниками и учениками. Побольше бы нам таких "шарлатанов"! Давно, наверное, решили бы проблему повышения урожайности, сняли с повестки дня обеспечение страны зерном. Успехи генетиков пока куда скромней - и не от этой ли слабости позиций, низкой практической отдачи крикливые обвинения своих соперников? Хотя, разумеется, я этих успехов не отрицаю, просто убежден в том, что воцарившаяся монополия одной научной школы приносит немалый вред ... 

 Да, ряд лысенковских положений не нашел экспериментального подтверждения, а кое-какие из них и просто оказались ошибочными. Но назовите мне хотя бы одного ученого, который бы не ошибался, не выдвигал ложных гипотез? Что же, "шарлатаном" объявлять его за это? 

 Теперь о борьбе  вавиловского и лысенковского направлений. Здесь бытует немало спекуляций, искажающих истинную картину происходившего. Во-первых, эта борьба шла с переменным успехом: бывали, и не раз, моменты, когда Лысенко оказывался в меньшинстве. В решениях, например, Февральского пленума ЦК 1947 г. говорилось об ошибочности ряда направлений его деятельности. Хорошо помню резкую критику Лысенко заведующим Отделом науки Центрального Комитета партии Юрием Ждановым, который, правда, позднее, в ходе разгоревшейся дискуссии изменил свою точку зрения. 

 Далее. Как  бы ни драматизировались гонения  на генетиков, фактом остается  то, что многие ученые этого  направления, подвергнутые резкой  критике на известной сессии  ВАСХНИЛ в 1948 г., где сторонники  Лысенко взяли верх, продолжали, хотя и в ухудшившихся условиях, свою работу. Немчинов, Дубинин, Раппопорт, Жебрак, называю лишь тех, кого помню, - все они оставались в науке, несмотря на довольно резкое осуждение Лысенко и его сторонников, и, что весьма характерно, отказывались от "покаяний". Что касается репрессий, то их применяли отнюдь не за те или иные взгляды, а за конкретные вредительские действия, хотя и здесь, видимо, имелись случаи произвола и беззакония, кстати, и по отношению к ученым, находившимся от генетиков по другую сторону научных баррикад. Один такой судебный процесс, если мне не изменяет память, был проведен незадолго до войны. 

 И еще на  одно обстоятельство хочу обратить  ваше внимание. После развенчания  Лысенко и его сторонников  все ключевые участки в биологической  науке, воспользовавшись благоприятным  моментом, заняли его научные  противники. Уже одно это говорит  о том, что "поголовное уничтожение  генетиков" - злобная выдумка,  подхваченная, к сожалению, несведущими  журналистами и литераторами. 

- И все-таки Сталин, судя по всему, благоволил Лысенко  и недолюбливал Вавилова ... 

- Тут с вами, пожалуй,  можно согласиться. С одной  лишь оговоркой: Сталин обычно  не руководствовался личными  симпатиями и антипатиями, а  исходил из интересов дела. Думаю,  так было и в этом случае. 

 Не помню точно,  кажется, в 1940 г. в Центральный  Комитет партии обратились с  письмом двое ученых-биологов - Любищев  и Эфроимсон. В довольно резких  тонах они обвиняли Лысенко  в подтасовке фактов, невежестве, интриганстве и других смертных  грехах. В письме содержался призыв  к суровым оргвыводам по отношению  к "шарлатану", наносящему огромный  вред биологической науке. 

 Мне довелось  принять участие в проверке  письма. Лысенко, конечно же, оправдывался, приводил разные доводы, когда  убедительные, когда нет, но никаких  "контрсанкций" по отношению к обидчикам не требовал. Это был его стиль - не превращать науку в конкурентную борьбу с обязательным устранением проигравших. Он страстно, фанатически верил в свою правоту, испытывая подчас наивные надежды, что противники в силу неопровержимости фактов рано или поздно придут к таким же выводам и "сложат оружие" сами, без оргвыводов со стороны руководящих инстанций. "Вот видите, - сказал по этому поводу Сталин, органически не выносивший мелких склок и дрязг, характерных для научной и творческой среды. - Его хотят чуть ли не за решетку упечь, а он думает прежде всего о деле и на личности не переходит. Хорошее, ценное для ученого свойство". 

 И второй, весьма  типичный для Лысенко факт. Когда  арестовали Вавилова, его ближайшие  сторонники и "друзья", выгораживая себя, один за другим стали подтверждать "вредительскую" версию следователя. Лысенко же, к тому времени разошедшийся с Вавиловым в научных позициях, наотрез отказался сделать это и подтвердил свой отказ письменно. А ведь за пособничество "врагам народа" в тот период могли пострадать люди куда с более высоким положением, чем Лысенко, что он, конечно же, прекрасно знал ... 

 Не хочу сказать,  что Трофим Денисович всегда  был таким. Иногда верх брали  упрямство, предвзятость, склонность  к трескучей политической фразе.  Но людей без недостатков, увы,  не бывает. Важно, чтобы достоинства  перевешивали. 

 Впрочем, я  сужу с "общечеловеческих", моральных позиций. Сталин же, уверен, подходил к этому, как  и к другим вопросам, политически.  Что я имею в виду? 

 Чтобы преодолеть  отсталость, выйти на передовые  рубежи технического прогресса,  стране нужны были ученые нового, социалистического типа, свободные  от недостатков русской буржуазной  интеллигенции с ее дряблостью, ленью, "безрукостью", барски-пренебрежительным  отношением к простому народу. Говоря современным языком, в  30-е гг. сформировался массовый  социальный заказ на ученого  с активной жизненной позицией, тесно связанного с трудящимися,  их революционной борьбой за  создание нового общества, людей,  непримиримых к академической  рутине и догме, "почиванию на лаврах", людей, нацеленных на решение назревших практических задач. 

 В прекрасном  фильме "Депутат Балтики", герой  которого "делался" с великого  русского ученого-биолога Тимирязева, глубоко и правдиво передан  весь драматизм противостояния  такого ученого преобладавшему  в тогдашней науке "образованному  мещанству", насквозь пропитанному  буржуазными привычками и предрассудками. Увы, большая часть дореволюционной  интеллигенции заняла обывательские  позиции, Тимирязевы были единичным  явлением. Но их эстафету взяли  в свои руки ученые нового, социалистического мира, вышедшие  из самых глубин народа, как  Лысенко. Вавилов же так и  не сумел избавиться от недостатков  дореволюционной академической  элиты ... 

 В научной полемике, которая разгорелась между ними  в 30-х гг., Лысенко и его сторонники  продемонстрировали куда больше  бойцовских качеств, твердости,  настойчивости, принципиальности. Вавилов же, как признавали даже его единомышленники, лавировал, сдавал одну позицию за другой, старался сохранить хорошие отношения и с "вашими и с нашими", что у меня, например, всегда вызывало раздражение и недоверие - значит, не уверен в своей позиции, боится ответственности. Думаю, что у людей, непосредственно руководивших в тот период наукой, были такие же чувства, хотя, конечно, в таких делах решать должны не эмоции. 

 Определенное  малодушие и слабость проявил  Вавилов и находясь под следствием, когда, не выдержав психологического давления следователей, оговорил не только себя, но и других, признав наличие вредительской группы в Институте растениеводства, что, естественно, обернулось мучениями и страданиями совершенно невинных людей. Но об этом, правда, я узнал намного позже. В тот же период ни я, как нарком земледелия, ни тем более Сталин во все перипетии борьбы между Лысенко и Вавиловым, в обстоятельства его ареста не входили ... 

 Лысенко же  даже под угрозой четвертования  не оговорил бы ни себя, ни  тем более других. У него была  железная воля и стойкие моральные  принципы, сбить с которых этого  человека представлялось просто  невозможным. Другое дело, что  иногда он впадал в необъяснимое  упрямство и раздражение, начинал  подводить под свои эмоции "теоретическую"  базу. 

 Полагаю, что  не случайно к Трофиму Денисовичу  так тянулась научная молодежь, которой подчас не хватает  опыта, но которая весьма чутка  к истинному и фальшивому. Мне доводилось не раз бывать на встречах Лысенко со студентами, аспирантами, молодыми учеными и могу сказать вполне определенно: он умел "зажигать" аудиторию, вести ее за собой, внушать молодежи страстное желание к творческому поиску, к достижению неординарных результатов. А вот ученые старой, дореволюционной закваски, и я это хорошо помню по учебе в Сельскохозяйственной академии в 20-х гг., симпатии у нас, рабочей молодежи, рвавшейся осваивать большую науку, не вызывали. Многие из них приняли революцию с большим запозданием, да и то, как говорится, "держа камень за пазухой", проявляли открытую неприязнь к "кухаркиным детям", осмелившимся начать продвижение к научному Олимпу. Для выходцев из рабоче-крестьянской среды Лысенко был своим, до мозга костей преданным идеалам революции, наглядным примером того, сколь многого может достигнуть простой человек, одержимый жаждой истины, страстным желанием превратить науку в мощный рычаг улучшения жизни людей. Все это, конечно же, сказывалось на отношении Сталина, стремившегося активней вовлечь в науку рабоче-крестьянскую молодежь, к Лысенко.