Ф.М. Достоевский в Семипалатинске. Ссылка, служба и изменение взглядов

       Достоевский блестяще показывает, что либерал 60-х  годов ничем не отличается от консерватора-крепостника. В душе презирая народ, он, вместо того чтобы обращаться к розге (как крепостник), стремится опутать сознание чиновника или мужика лживыми фразами о человеческом достоинстве, которым сам не верит, — фразами, представляющими лишь новые «сети» для «уловления» человека: «Высеки в части, — это он нарочно сказал, — так возражает либеральный герой Достоевского своему оппоненту, консерватору. — Нет, врешь, сам секи, а я сечь не буду; я Трифона словом дойму, попреком дойму, вот он и будет чувствовать...». Собираясь зайти на свадьбу своего подчиненного, либеральный начальник рассуждает так: «Разумеется, я, как джентльмен, на равной с ними ноге и отнюдь не требую каких-нибудь особенных знаков... Но нравственно, нравственно дело другое: они поймут и оценят... они и я это разница-с. Земля и небо. Я не то, чтобы хотел это внушать, но надо же... даже в нравственном смысле необходимо, что уж там не говори» (IV, 11, 14—15).

       Но  зло высмеивая либерализм правительственной  бюрократии, беспощадно обличая пустопорожнее  либеральное фразерство, Достоевский  в «Скверном анекдоте» резко нападает и на прогрессивную демократическую журналистику 60-х годов. Среди гостей на свадьбе чиновника Пселдонимова присутствует сотрудник сатирического журнала «Головешка» (название которого пародирует «Искру»). Обиженный пренебрежительным отношением генерала, сотрудник «Головешки» клянется в ненависти к нему и тут же «громовым» голосом обличает его ретроградство.

       Замечательно, однако, что, хотя Достоевский приписывает  сотруднику «Головешки» низменные  мотивы и придает всему поведению  его карикатурный характер, основной смысл обвинений «обличителя» по адресу генерала («вы пришли ломаться и искать популярности», «вы пришли похвалиться гуманностью») полностью совпадает с авторской оценкой поведения генерала. Вопреки своему желанию, писатель вынужден косвенно признать справедливость той демократической критики либерализма, которую он хочет высмеять в рассказе. Поэтому его попытка дискредитировать «Искру» объективно не удалась.

       Самым выдающимся произведением Достоевского начала 60-х годов являются «Записки из мертвого дома». Несмотря на противоречия идейной позиции писателя, эта книга принадлежит к числу замечательных произведений русской литературы начала 60-х годов, отразивших подъем прогрессивной общественной мысли в эпоху падения крепостного права.

       Достоевский работал над «Записками из мертвого дома» несколько лет. Судя по воспоминаниям тюремного врача, первые наброски для будущей книги были сделаны им еще на каторге. В Сибири Достоевский занес в свою записную книжку множество характерных выражений, пословиц и поговорок (услышанных им из уст арестантов и солдат), которыми он воспользовался при работе над «Записками». Многие основные темы и отдельные картины будущих «Записок» намечены уже в письме к страшему брату от 22 февраля 1854 года, первом присланном из Омска после окончания срока каторги. Однако к систематической работе над «Записками из мертвого дома» Достоевский приступил лишь в 1859 году, а в печати начало их появилось в сентябре 1860 года. Печатание «Записок» было закончено в декабре 1862 года, когда во «Времени» появилась VIII глава второй части, посвященная жизни политических заключенных, первоначально запрещенная цензурой. Длительность работы над «Записками» и перерывы в печатании отдельных глав объясняются цензурными затруднениями, с которыми должен был считаться Достоевский как бывший политический ссыльный.

       «Записки  из мертвого дома» были первой книгой, посвященной описанию царской каторги. С этим связано очень большое  историческое значение этой книги. По определению Н. В. Шелгунова, «„Записки из мертвого дома“ познакомили общество с судьбой целой категории несчастных людей», показали впервые «один из уголков русской жизни».⁶⁸ Большое общественное значение «Записок» было отмечено Д. И. Писаревым и А. И. Герценом, сравнившим «Записки» по силе производимого впечатления с «Адом» Данте и фресками «Страшного суда» Микеланджело. Герцен назвал «Записки из мертвого дома» «страшной книгой», «которая всегда будет красоваться над выходом из мрачного царствования Николая, как известная надпись Данте над входом в ад...».⁶⁹

       В отличие от осужденных на каторжные  работы декабристов, которые были направлены в одну тюрьму и подчинены специальной  администрации, петрашевцы были разосланы  по разным крепостям и арестантским ротам и подчинены местной  общеуголовной администрации. Таким образом, они, по замыслу царского правительства, должны были быть разобщенными, лишенными возможности взаимной поддержки и вместе с тем должны были оказаться на каторге в тех же тяжелых условиях, в которых находилась вся масса арестантов.⁷⁰ Это сделало более трудным для Достоевского время пребывания на каторге, но вместе с тем близко столкнуло его с крепостной и солдатской массой и дало возможность узнать на собственном опыте невыносимую жестокость порядков дореформенной каторги, грубость и произвол тюремной администрации.

       «Записки  из мертвого дома» написаны от лица Александра Петровича Горянчикова, осужденного на каторгу за уголовное  преступление — убийство жены. О  преступлении Горянчикова и о  нем самом рассказывается во «Введении» к «Запискам». Однако введение это было написано Достоевским лишь с целью удовлетворить требованиям цензуры. Предпослав его тексту «Записок», Достоевский впоследствии совершенно не считался с ним. Уже во второй главе читатель узнает, что герой был сослан на каторгу не за уголовное, а за политическое преступление, об этом же многократно говорится в ходе дальнейшего рассказа. Достоевский упоминает в «Записках» о своей встрече в Сибири с декабристами и о благотворном влиянии декабристов на нравы сибирской администрации, сочувственно рассказывает о польских революционерах-эмигрантах, с которыми он встретился на каторге, вводит в рассказ ряд индивидуальных биографических штрихов (встреча с «давнишними школьными товарищами» — военными, евангелие, подаренное в Тобольске женами декабристов, жадное чтение книг в последние годы каторги и др.). Всё это заставляло современников воспринимать «Записки из мертвого дома» не только как волнующий рассказ о страданиях народа, об ужасах и несправедливости царской каторги, но и как книгу о тяжелой судьбе политических ссыльных, об испытаниях, выпавших на долю одного из деятелей русского освободительного движения. Это способствовало успеху, который имели «Записки» у передовой демократической части русского общества начала 60-х годов.

       Но  главное место в «Записках» уделено не самому рассказчику, а обстановке и людям, с которыми ему пришлось столкнуться на каторге. Несмотря на безыскусственный тон рассказа, частые отступления и возвращения рассказчика к тому, о чем ему уже приходилось говорить на предшествующих страницах, «Записки из мертвого дома» отличаются четкой и продуманной композицией. Постепенно Достоевский знакомит читателя со всеми главными сторонами и характерными моментами каторжной жизни. Читатель присутствует при том, как рассказчика заковывают в кандалы, вместе с ним попадает в казарму и видит его глазами впервые раскрывающиеся перед заключенным быт и нравы арестантов, знакомится с администрацией и разнообразным населением каторги, с зимними и летними работами в остроге. Он попадает в баню, в тюремную больницу, узнает не только обычную тяжелую жизнь заключенных, но и их праздничные развлечения. «Записки из мертвого дома» содержат реалистическую картину всей жизни заключенного — от поступления в острог и до выхода на свободу. Читатель знакомится не только с внешней стороной этой жизни, но вместе с героем постепенно узнает более глубокие черты окружающих его человеческих характеров и обстановки, знакомство с которыми нередко разрушает первоначальное, поверхностное впечатление и дает богатую пищу для обобщающих заключений и выводов.

       В отличие от обычной для Достоевского нервной и драматической манеры повествования, в «Записках из мертвого дома» рассказ проникнут внешним  спокойствием и эпической объективностью. Писатель как бы боится придать рассказу личную, субъективную окраску и хочет, чтобы факты говорили сами за себя. Рассуждения и выводы рассказчика Достоевский излагает почти всегда чрезвычайно кратко, придавая им не столько форму общих отвлеченных заключений, сколько форму размышлений, непосредственно возбужденных увиденным и пережитым. Очень часто эти размышления обрываются и не заканчиваются: они только формулируют в более обобщенной форме те или другие частные наблюдения рассказчика, указывают на сложность рассматриваемого им явления, требующего особого внимания общества (например, на различие преступлений, за которые совершившие их подвергаются одним и тем же наказаниям), но не указывают собственного решения вопроса автором.

       Несмотря  на внешнее спокойствие и сдержанность рассказа, в каждой строчке «Записок из мертвого дома» угадывается глубокое, взволнованное чувство. Всё повествование в «Записках» проникнуто негодованием против жестокости царской администрации и несправедливых порядков каторги, согрето любовью и сочувствием к народу, являющемуся главной жертвой этих порядков.

       Достоевский с суровой простотой описывает  грязную, отупляющую обстановку арестантской казармы, тяжесть принудительного  труда, произвол представителей администрации, опьяненных своей властью и безнаказанностью (как обрисованный в «Записках» плац-майор Кривцов). С большой силой написаны страницы, посвященные тюремной больнице, где лечат свои спины наказанные шпицрутенами солдаты и где больные месяцами болеют и умирают в кандалах. Достоевский показывает, что каторжная система, основанная на постоянном насилии и издевательстве над заключенными, на подавлении всякого свободного проявления личности, на ежеминутном ощущении ими стеснения и гнета, порождала со стороны арестантов упорный, непрерывный протест. Не находя для себя других форм проявления, этот протест выливался в озлоблении, пьянстве, драках, тайном и открытом разврате. Если безнаказанность каторжной администрации развращала ее и порождала дикое издевательство над арестантами, то постоянное ощущение своего бесправия, стеснение и гнет, испытываемые арестантами, имели на многих из них такое же развращающее, гибельное влияние.

       Писатель  не ограничивается критикой порядков каторги. Он выводит в «Записках» целую вереницу народных типов.

       В крепостной России 40—50-х годов значительное число приговоренных к каторжным работам составляли крепостные крестьяне и солдаты, осужденные за сопротивление произволу своих помещиков и офицеров. По цензурным соображениям Достоевский не мог коснуться того разряда заключенных, преступления которых были вызваны помещичьим гнетом. Рассказ Достоевского об одном из таких заключенных крестьян, зарубившем топором своего барина за насилие над его молодой женой, не вошедший в текст «Записок», сохранился в памяти друга писателя А. П. Милюкова и передан последним в воспоминаниях о Достоевском.⁷¹

       И однако тема крепостного права проходит красной нитью через все «Записки». Уже на первых страницах «Записок»  Достоевский подчеркивает, что основную массу заключенных в остроге  составляли крепостные крестьяне и солдаты, вынесшие из своей прежней жизни до каторги упорную и непримиримую ненависть к дворянству. С этой ненавистью к господствующему классу рассказчик сталкивается в день своего поступления в острог, и она сопровождает его в течение всей дальнейшей жизни на каторге. «Вы — железные носы, вы нас заклевали!» (III, 497), — говорят герою и его товарищам-дворянам арестанты из народа, отвергая с возмущением всякую мысль о возможности товарищества между ними. Достоевский не скрывает, а прямо указывает читателю социальную причину этой ненависти. «...они все прежде были или помещичьи, или из военного звания. Сами посудите, могут ли они вас полюбить-с?» (III, 328) — заявляет герою один из дворян, с которыми он встречается на каторге, — Аким Акимович.

       Следует подчеркнуть, что «Записки из мертвого дома» писались Достоевским одновременно с «Рядом статей о русской литературе» и другими статьями, в которых писатель пытался доказать, что в России дворянство и народ составляли единое целое, что дух русского общества «пошире сословной вражды» (XIII, 41). Отголоски этих реакционных утверждений Достоевского встречаются и на отдельных страницах «Записок из мертвого дома». Однако в силу своей реалистической правдивости «Записки» служат самым наглядным и убедительным опровержением славянофильских, «почвеннических» идей Достоевского, ясно показывают глубокий и непримиримый характер ненависти народа к дворянству. Характерно, что кульминационным моментом описанного Достоевским театрального представления арестантов является сцена, в которой черти уносят барина в ад и его слуга Кедрил радостно заявляет, что теперь он «один...без барина». Достоевский подчеркивает, что эти многозначительные слова вызвали у зрителей «беспредельный» восторг (III, 441). Рисуя глубокую ненависть крепостного крестьянства к дворянству, Достоевский показывает, что со столь же глубоким недоверием и отчуждением народ относился и к крепостнической администрации, считая виновных в преступлениях перед начальством всегда правыми. Если об убийствах помещиков их крепостными в «Записках» не говорится, то об убийствах офицеров и лиц тюремной администрации, вызванных невыносимыми издевательствами над подчиненными, рассказывается несколько раз (Сироткин, Лучка).