Ф.М. Достоевский в Семипалатинске. Ссылка, служба и изменение взглядов

       В духе утопической социалистической мысли 30—40-х годов Достоевский защищает в «Бедных людях» достоинство трудящегося человека, утверждает мысль о его превосходстве над унижающими его обитателями богатых аристократических домов и кварталов. «А ведь что это за человек, что это за люди, которым сироту оскорбить нипочем? — спрашивает с негодованием Макар Алексеевич. — Это какая-то дрянь, а не люди, просто дрянь; так себе, только числятся, а на деле их нет, и в этом я уверен. Вот они каковы, эти люди! А по-моему, родная моя, вот тот шарманщик, которого я сегодня в Гороховой встретил, скорее к себе почтение внушит, чем они. Он хоть целый день ходит, да мается, ждет залежалого, негодного гроша на пропитание, да зато он сам себе господин, сам себя кормит. Он милостыни просить не хочет; зато он для удовольствия людского трудится, как заведенная машина — вот, дескать, чем могу, принесу удовольствие. Нищий, нищий он, правда, всё тот же нищий; но зато благородный нищий; он устал, он прозяб, но всё трудится, хоть по-своему, а всё-таки трудится.

       И много есть честных людей, маточка, которые хоть немного зарабатывают по мере и полезности труда своего, но никому не кланяются, ни у кого хлеба  не просят».

       Подчеркивая значение труда, облагораживающего  жизнь простого человека, Достоевский находит в ней также другое могучее и благородное начало — чувство солидарности, соединяющее бедняков. Узнав на своем личном опыте горечь голода, нужды, унижений, бедный человек не может оставаться глух к горю и унижению другого такого же бедняка, как он сам. Глубоким сочувствием к беде другого человека проникнуты размышления Макара Алексеевича о шарманщике, о нищем, о чиновнике Горшкове. Хотя Макар Алексеевич — чиновник, «дворянин», он чувствует себя гораздо ближе к уличному шарманщику или к нищему, чем к Анне Федоровне или к помещику Быкову. Горе научило Макара Алексеевича видеть в других бедняках своих «братьев по человечеству», и именно это ставит его, несмотря на его оборванный вицмундир и смешное простодушие, неизмеримо выше Быкова, которому образ Девушкина сознательно противопоставлен в романе. Достоевский показывает, что скромная трудовая жизнь «бедных людей» порождает более высокие чувства и идеалы, чем жизнь имущих классов. Не богатые, а бедняки выступают в «Бедных людях» как подлинные носители гуманизма, возвышенных чувств и стремлений, подлинных моральных ценностей.

       Трагический конец «Бедных людей» проникнут  глубокой иронией. Быков, обесчестивший  Вариньку, предлагает ей свою руку, и  она принимает его предложение. Что может быть «благополучнее» такого конца с точки зрения морали господствующих классов? Брак с Быковым возвращает Вариньке ее «честь» и «возвышает» ее до положения провинциальной помещицы. Ее жених простирает свое «великодушие» до того, что предлагает даже Макару Алексеевичу возместить расходы, сделанные им, чтобы помочь Вариньке. Но какой глубокой грустью проникнут в действительности этот конец! Брак с Быковым, возвращающий Вариньке ее «честь», готовит ей лишь новые мучения в доме самодура-помещика (как прекрасно понимает не только читатель, но чувствует в душе и сама Варинька). Отъезд Вариньки означает окончание лучшего, единственного счастливого времени жизни не только для Макара Алексеевича, но и для самой Вариньки. Вместе с окружавшим ее миром «бедных людей» она покидает и мир тех бескорыстных, светлых, возвышенных чувств, который она здесь узнала в лице Покровского, Макара Алексеевича, Федоры.

       Утверждение в «Бедных людях» душевной красоты  простого, «маленького» человека, его  морального превосходства над представителями  имущих классов составляет ту сильную сторону романа, которая заставила Белинского высоко оценить «Бедных людей».

       Значительное  место в «Бедных людях» занимает вопрос о судьбе женщины — вопрос, к которому Достоевский неоднократно возвращался впоследствии. Варинька, ее мать и двоюродная сестра Саша (тоже попавшая в руки Анны Федоровны), мать Покровского, жена чиновника Горшкова воплощают как бы различные возможные варианты безысходной мрачной судьбы женщины из мещанско-демократической среды в условиях дореформенного Петербурга.

       В «Бедных людях» проявилось исключительное психологическое мастерство Достоевского. Писатель как бы стремится переселиться в душу героев, раскрыть все ее затаенные  уголки. Этому в значительной степени  способствовала избранная Достоевским  форма писем. Она позволила писателю наряду с широким изображением социального фона создать

       Глава 2. Ф.М. Достоевский в Семипалатинске 
 

      2.1 Ссылка и служба  в Семипалатинске 

       Семипалатинск пятидесятых годов девятнадцатого столетия представлял собой большое село. В 1854 году (год прибытия Достоевского) Семипалатинск был преобразован в областной, административный центр, открытой в 1854 году Семипалатинской области, подчинявшийся генерал-губернатору степного края, ставка которого находилась в Омске.

       Достоевский в своем письме брату Михаилу так описывает город «Климат здесь довольно здоров. Здесь уже начало киргизской степи. Город довольно большой и людный. Азиатов множество. Степь открытая. Лето длинное и горячее, зима короче, чем в Тобольске и в Омске, но суровая. Растительности решительно никакой, ни деревца – чистая степь. В нескольких верстах от города бор на многие десятки, а может быть и сотни верст. Здесь все: ель, сосна да ветла, других деревьев нету. Дичи тьма. Порядочно торгуют, но европейские предметы так дороги, что приступу нет. Когда-нибудь я напишу тебе о Семипалатинске подробнее. Это стоит того».²²

       Более подробнее описывает город А.Е. Врангель: «В мое время Семипалатинск  был полугород, полудеревня. Все постройки были деревянные, бревенчатые, очень немногие обшиты досками. Жителей было пять-шесть тысяч человек вместе с гарнизоном и азиатами, кокандскими, бухарскими, ташкентскими и казанскими купцами. Полуоседлые киргизы (казахи) жили на левом берегу, большею частью в юртах, хотя у некоторых богачей были и домишки, но только для зимовки. Их насчитывали там до трех тысяч.

       В городе была одна православная церковь, единственное каменное здание, семь мечетей, большой меновой двор, куда сходились караваны верблюдов и вьючных лошадей, казармы, казенный госпиталь и присутственные места. Училищ, кроме одной уездной школы, не было. Аптека – даже и та была казенная. Магазинов, кроме одного галантерейного, где можно было найти все, - от простого гвоздя до парижских духов и склада сукон и материй, - никаких: все выписывалось с Ирбитской и Нижегородской ярмарок; о книжном магазине и говорить нечего, - некому было читать. Я думаю, во всем городе газеты получали человек десять – пятнадцать, да и немудрено, - люди в то время в Сибири интересовались только картами, попойками, сплетнями и своими торговыми делами. Не забывайте, что в это время шла Крымская война, но ею мало интересовались: уж слишком было далеко, да это и не было свое, «сибирское» дело. Сибиряки держали себя тогда особняком и говорили: «Он из России».

       Семипалатинск делится на три части, разделенные песчаными пустынями. На север лежала казацкая слободка, самая уютная, красивая, чистая и благообразная часть Семипалатинска. Там был сквер, сады, довольно приглядные здания полкового командира, штаба полка, военного училища и больницы. Казарм для казаков не было – все казаки жили в своих домах и своим хозяйством.

       Южная часть города, татарская слобода, была самая большая; те же деревянные дома, но с окнами на двор – ради жен и гарема. Высокие заборы скрывали от любопытных глаз внутреннюю жизнь обывателя – магометанина; кругом домов ни одного дерева – чистая песчаная пустыня. Вообще, во всем Семипалатинске не было ни одной мощеной улицы; но мало и грязи, так как сыпучий песок быстро всасывал воду. Зато ходить было трудно, увязая по щиколотку в песке, а летом, с палящей жарой в 30 градусов в тени, просто жгло ногу в раскаленном песке.

       Среди этих двух слобод сливаясь с ними в  одно, лежал собственно русский город  с частью, именовавшуюся еще крепостью, хотя о ней в то время уже и помину не было (крепость была упразднена в 1838 году). Валы были давно снесены, рвы засыпаны песком, и только на память оставлены большие каменные ворота. Здесь жило все военное: помещался линейный батальон, конная казачья артиллерия, все начальство, главная гауптвахта и тюрьма – мое ведомство. Ни деревца, ни кустика, один сыпучий песок, поросший колючками».²³

       Краевед Б.Г. Герасимов в своих исследованиях  тоже описывает Семипалатинск времен Достоевского: «В городе существовал  большой меновой двор, стягивавший торговлю степи. Сюда приходило много торговых караванов из Средней Азии. В торговле принимали действительное участие татары, сарты – ташкентские и кашкарлыки (из Кашгарии), и отчасти русские. В год приезда Достоевского одного китайского чая в Семипалатинске было доставлено на миллион шестьсот тысяч рублей. Материальные интересы доминировали во всем. В городе хозяйничало множество всякого рода купцов и купчишек. Существовала работорговля. На местных рынках здоровую женщину – работницу можно было купить за 12 рублей, бухарец 30 лет вместе с женой менялся на одного мерина, одного жеребца, плюс 16 рублей денег. В самом Семипалатинске промышленность развивалась очень медленно. Местные карликовые заводы вырабатывали кожу, овчины, кирпич, свечи; были кустарные мыловарни, салотопильни; имелись винокуренные и пивоварные заводики.

       Хозяйством  города ведало городское, общественное управление – городская ратуша, начавшая свои действия с 1783 года, под  названием городового магистрата. Порядок  в городе поддерживался представителем надзора, носившим громкий титул полицмейстера (полицейское управление открыто в 1755 году). Развлечений в Семипалатинске не было никаких. В карты играли сильно. Устраивали грандиозные попойки. Про одного купца рассказывали, что он гостей своих держал по неделе, приказывая прислуге запирать у себя ворота и никого не пускать из дому. Чиновники ходили на дастархан к богатым татарам, которые видели в этом деле для себя особую честь. За отсутствием умственных интересов процветали сплетни. Дамы умирали от скуки. Даже фокусники и бродячие труппы не заглядывали в город. В Семипалатинске было только одно фортепьяно. Иногда солдаты устраивали у себя в казарме «спектакли», на которые собирался местные бомонд: публика была рада всякому развлечению. Солдаты – артисты не особенно разборчивы были в выборе репертуары и, случалось, преподносили такие вещи, что дамы вылетали со «спектакля», а мужчины хохотали до упада.

       Все хорошо знали в городе друг друга  и обращались друг с другом просто. «Ты» было в ходу. Даже губернатор Спиридонов говорил прокурору «ты». Правда, это можно объяснить установившимися между этими людьми близкими отношениями, тем не менее, в обращении служащей интеллигенции существовала большая патриархальность, и «тыканье» вовсе не являлось признаком какой-либо особенной грубости или желанием оскорбить человека»²⁴.

       Семипалатинск времен Достоевского был провинциальным, сибирским, торговым городом. Здесь писателю пришлось провести более пяти лет. 

       Ф.М. Достоевский, как известно, по окончании четырехгодичных каторжных работ в Омской тюрьме был сдан в солдаты в Семипалатинский № 7 сибирский линейный батальон, в котором пробыл со 2 марта 1854 года по 30 июля 1859 года. Сначала рядовым, потом унтер-офицером и, наконец, прапорщиком. (Приложение В)

       Достоевский был зачислен в первую роту батальона, помещавшегося в деревянной казарме, которая сгорела в 1881 году. Спали солдаты вповалку на нарах, далеко не всякий имел кусок кошмы. Питались отвратительной бурдой. Федор Михайлович не мог, есть тошнотворную похлебку, и сидел больше на чаю. Очевидцы его жизни в казарме говорят, что писатель сидел за самоваром подолгу и чаю пил много.

       Вместе  с другими солдатами Достоевский  выполнял караульную службу по всем государственным учреждениям, где требовался военный караул: у денежного ящика в казначействе, у тюрьмы, гауптвахты, амбара с казенной известкой и т.д..

       Характеристикой состояния писателя служит письмо брату  от 30 июля 1854 года: «Приехал я сюда в марте месяце. Фронтовой службы почти не знал ничего и между тем, в июле месяце, стоял на смотру наряду с другими и знал свое дело не хуже других. Как я уставал, и чего это мне стоило – другой вопрос, но мною довольны, и, слава богу».²⁵

       Борис Герасимов, ссылаясь на свидетельства  очевидцев, рассказывает: «Достоевскому как будто самому нравилось тянуться перед начальством. Федор Михайлович тщательно следил за тем, чтоб амуниция его была исправна. В тех случаях, когда мундир или брюки его страдали дефектами, он одевал сверху шинель, хотя и было тридцать градусов тепла, чтобы скрыть от постороннего взгляда недостатки своего костюма».²⁶ Это неудивительно, писатель не мог позволить себе «роскоши» подвергаться замечаниям.

       Между тем обстановка в казарме была тяжелой. Ругань, взаимные оскорбления постоянно висели в казарме. Солдаты, с проклятием тянули солдатскую лямку. Дисциплина поддерживалась суровыми методами. Однажды ему пришлось принять участие в экзекуции. Писатель не помнил, как он опустил палку. Ночью с ним  случился сильнейший припадок падучей.

       В своей злобе солдат не щадили никого. Особенно, доставалось мальчикам в солдатских мундирах, которые часто сдавались в службу из кантонистов. Очень сильно доставалось молоденькому барабанщику Кацу. Его происхождение сделало подростка предметом грубых шуток и настоящих издевательств. Достоевский взял юношу-еврея под свое покровительство, защищал его от оскорблений. В своих воспоминаниях Кац так описывает писателя: «Всей душой я чувствовал, что вечно угрюмый и хмурый рядовой Достоевский – бесконечно добрый, удивительно сердечный человек, которого нельзя было не полюбить».²⁷

       Действительно, при таких условиях жизни настроение писателя не могло быть высоким. На лице Федора Михайловича редко можно было увидеть улыбку. Сидел он в казарме, обыкновенно молча, занятый своими думами. На лице его всегда лежала печать грусти.

       Однако  постепенно жизнь писателя начала налаживаться. Началось с того, что командир батальона, полковник Белихов стал вызывать Достоевского для того, чтобы он читал ему газеты. Полковник выслужился из рядовых  и в грамоте был не так уж силен. Белихов стал оставлять своего чтеца у себя запросто обедать. Обед эти сразу же дали возможность начать постепенно входить в семипалатинское общество.