Идентичность

Установлены следующие характеристики поведения группового терапевта: более прагматические, целевые аспекты, проявляющиеся в вербальной активности и более экспрессивные, связанные с личностью терапевта как переживающего и самовыражающегося субъекта. Первым свойственны следующие характеристики: директивность — недирективность, определенность — неопределенность высказывания, а также степень активности; вторым — анонимность-самораскрытие, а также выражение положительных или отрицательных отношений [247].

Во многих работах ставится вопрос о том, какими качествами должен обладать хороший тренер и как найти способы оценки качества работы тренера. Некоторые авторы идут “от противного”, сравнивая опытных и умелых тренеров с неопытными и анализируя причины неудач в проведении групп молодыми тренерами.

Опытные тренеры пользуются тремя когнитивными шкалами (доминантный-подчиненный, дружелюбный-недружелюбный, способствующий работе тренера-мешающий), а новички — только двумя (доминантный-подчиненный, высокая степень участия — низкая степень участия). Кроме того, у опытных тренеров имеет место большой разброс оценок, их когнитивные шкалы более дифференцированы [247; 158—159].

Конин с соавторами (известные эксперты по работе с группами) приходят к общим выводам: хороший тренер должен обладать гибкостью, хорошей профессиональной подготовкой, способностью создать в группе терапевтический климат, умением осуществлять вмешательство

191

в критические моменты и умело использовать тактики совместного решения проблем [247; 159].

Корей с соавторами обсуждает влияние системы личностных ценностей ведущего на работу группы. Недопустимо “давить” своими ценностными ориентациями. Де Люций и Боумэн выделяют 4 фактора, определяющих качество работы тренера: умение осуществлять вмешательство в групповой процесс, умение создавать условия для раскрытия и роста личности, владение теорией, профессионализм [247; 160].

Таким образом, эффективное руководство группой предполагает правильный выбор стиля руководства, определенный навык организатора и широкий спектр творческих умений.

2.3.2. Использование терапевтом собственного “я”

Ценным для рефлексивно-деятельностного подхода (Е. И. Кузьмина; 1994) понимания свободы является представление В. А. Лефевра о свободном выборе. Человек, по В. А. Лефевру, в конкретной ситуации взаимодействия с миром способен отражать себя на нескольких уровнях (рангах) рефлексии — самого субъекта, образа себя у субъекта, модели себя (то есть, “образа себя у образа себя”). Автономный человек, по мнению В. А. Лефевра, самостоятельно организует шкалу оценивания альтернатив выбора, определяет ключевую детерминанту, полюса и индексы веры (значения полезности) различных альтернатив: “Он... способен сам “назначать” вероятности, с которыми намерен выбирать альтернативы” [164; 55].

Оценивая образ “я”, К. А. Абульханова-Славская (1991) пишет:

“Неразвитый образ самого себя, неспособность к рефлексии, к адекватным оценкам не только своих отдельных действий и проявлений, но и своей личности в целом приводят человека в состояние “внутреннего тупика”, когда ему “нечего сказать самому себе” ... Отсутствие самопознания, само-оценки приводит к тому, что человек подчиняется власти своих первых порывов, непроверенных мнений или, напротив, фиксированных раз и навсегда установок, не умеет дифференцировать себя от других, не знает свои слабости, достоинства и т. д.

…При отсутствии образа своего “я” человеку навязывается любой другой образ, любая социальная функция, которые он присваивает за неимением своих. Напротив, внутренняя зрелость позволяет человеку не только адекватно

192

видеть себя со стороны, не только создавать свой верный социальный образ, но и реально осуществлять многообразные социальные роли, оставаясь самим собой.“ [4; 91—98].

Оценка и самооценка согласно К. А. Абульхановой, могут быть на всех уровнях и компонентах деятельности. Так, оценка целереализации включает в себя анализ достигнутости цели, алгоритмов и способов достижения цели, последствий реализации цели и определяется уровнем сформированности “Я”-концепции личности, содержанием алгоритмов оценивания.

“Я”-концепция, образ “я” включают в себя в обобщенном виде совокупность притязаний личности: ее требования, ожидания от жизни, ее собственные намерения, устремления, цели и требования к самой себе [4; 234].

Е. И. Кузьмина предполагает, что субъект утрачивает свободу в результате неспособности преодолеть когнитивный диссонанс, основанный на противоречии между самооценкой и оценкой окружающих, самооценкой и ожидаемой оценкой, самооценкой и идеальным образом “Я” (и другими компонентами содержания “Я”-концепции), самооценкой и показателем успеха [164; 85].

В литературе по общим вопросам практической психологии перечисляются и обосновываются профессиональные требования, предъявляемые к психологу-практику..

А. И. Сосланд пишет, что, с одной стороны, речь идет о том, что составляет компетентность психолога, то есть об овладении техниками, приемами, теорией. С формальной точки зрения принято удостоверять эту компетентность соответствующими сертификатами, дипломами и свидетельствами. С другой стороны, имеют место также вполне разумные требования к диагностически-экспертной компетентности, то есть к пониманию того, в какой ситуации и как эти методы применять.

Другой блок требований охватывает морально-этическую сферу. Это касается, в основном, правил, трактующих особенности взаимоотношений терапевта и клиента в вопросах уплаты гонорара, сохранения врачебной тайны и недопустимости нетерапевтических отношений [304; 152].

По мнению А. И. Сосланда, встречается и другое. Большинство современных авторов считает, что оптимальная терапевтическая подготовка предполагает наличие у терапевта собственного пациентского опыта. Предполагается, что такого рода опыт помогает серьезно

193

понять суть страданий и правильно отнестись к переживаниям человека и приобщиться к тайнам использования метода.

Однако Сосланд обращает внимание на то обстоятельство, что сплошь и рядом серьезный успех имеют терапевты, которые так или иначе не вписываются в общепринятые представления о профессиональной компетентности. Он обозначает их деятельность как профессионально адекватную, но допускает, что этот профессионализм не имеет никакого отношения к исключительному терапевтическому успеху, и дело здесь в чем-то другом.

А. И. Сосланд полагает, что чаще всего в таких случаях заводят туманную речь о так называемом «воздействии личности» психотерапевта. Вопрос о специфике этого воздействия, его параметрах остается открытым [304; 153]. Сосланд видит возможности поиска и ответа в обсуждении харизматической личности в психотерапии.

В области психотерапии существуют разногласия по поводу того, как именно терапевт использует собственное “я”, чтобы добиться ведущего положения в терапевтической системе [199; 36].

Точка зрения С. Минухина, Ч. Фишмана по вопросу об использовании терапевтом собственного “я” состоит в том, что он должен научиться чувствовать себя свободно при самых разных уровнях вовлеченности.

Поскольку собственное “я” терапевта — его самое сильное оружие, он должен хорошо представлять себе возможный диапазон своего репертуара присоединения. Для терапевта важно уметь использовать собственные ресурсы, а не стараться подражать добившемуся успеха специалисту. Еще одно правило присоединения состоит в том, чтобы работать с теми проблемами, с которыми терапевт уже сталкивался [199; 38].

Ф. Перлз считал, что хорошим терапевтом может быть только личность с большим негативным опытом и багажом собственных, правда осознанных и проработанных проблем. С позиций гештальт-терапии это вполне оправдано, ибо имея собственный опыт, проживая и переваривая его, человек вновь возвращает его во внешний мир уже в форме проекций и таким образом постигает реальность.

Терапевт должен следить за переменами в самом себе, отражающими скрытые стереотипы взаимоотношений. [199; 39].

В. Невярович пишет как Св. С. Саровский учил быть внимательным к себе: “Положи примету, и непрестанно входи сам в себя, и смотри, какие страсти, по твоему замечанию, изнемогли пред тобой, какие истребились, и совершенно оставили тебя, какие начали умолкать вследствие выздоровления души твоей, а не удаления только того,

194

что возбуждало их, и какие научился ты одолевать разумом своим, а не одним лишением себя причины страсти”. [212; 50].

Роджерс К. поделился своими представлениями об использовании своего “Я” в психотерапии:

”Общаясь с людьми, я понял, что не смогу им помочь, если я буду тем, что не есть я.”

”Я понял, что у меня все получается лучше, когда я могу с принятием прислушаться к себе и быть самим собой.”

”Когда вы становитесь собой, взаимоотношения становятся подлинными Подлинные взаимоотношения пре красны тем, что полны жизни и смысла”.

”Чем больше я открыт тому, что происходит во мне и в другом человеке, тем меньше во мне стремление к “фиксированным точкам”.

”То, что наиболее личностно, то наиболее всеобще.” [257; 44—51]

В моменте пересечения “Я-функционального” и “Я-экзистенциального”, по мнению А. Ф. Бондаренко, сталкиваются в неповторимом взаимодействии уровни и аспекты профессиональных и личностных проявлений психолога-практика, образуя многомерный и многообразный “жизненный мир“, в котором психологически невозможна слишком большая дистанция между обоими “Я”, мир, который уже в самом начале своего проявления предполагает интенсивную вовлеченность в процессы собственного развития. В противном случае возникают раздвоенность, тревожность и, как следствие, неуверенность либо авторитарность [46; 140]

Обобщая сказанное, А. Ф. Бондаренко утверждает, что подобные противоречия в личностном и профессиональном самосознании ведут к нарушению личностной и профессиональной идентичности психолога. И наоборот, достижение адекватной профессиональной идентичности снижает тревожность, повышает личностный потенциал, уменьшает дистанцию между “Я-функциональным” и “Я-экзистенциальным”.

О достижении истинной подлинности и идентичности как творческом акте рассуждает Р. Мэй:

“Пожалуй, единственным актом в жизни, когда индивидуум достигает полного слияния с самим собой, преодолевая тем самым чувство вины, является акт чистого творчества, в самые напряженные моменты которого

195

художник входит в состояние, близкое к экстазу” [209; 32].

Необходимость использовать собственное “Я” специалистом постулируется в психоанализе. Р. Гринсон отмечает, что для того чтобы практиковать терапевтический психоанализ, психоаналитик должен уметь использовать определенные психологические процессы, которые происходят у него самого. Наиболее ценным способом, дающим психоаналитику возможность передать инсайты разуму другого человеческого существа, является поведение его собственного разума. Как следствие этого, искусность психоаналитика неразрывно связана с его собственным бессознательным и той степенью, до которой оно может быть использовано его сознательным Эго [89].

Как помочь самому себе? — является важным вопросом для людей “помогающих” профессий. Ответ находим у С. Хаггса:

научиться принимать самого себя, стремиться к хорошей умственной и эмоциональной настройке, научиться делить себя с другими [337].

2.3.3. Профессиональный портрет психолога-практика

При создании профессионального портрета психолога-практика традиционно идут от противного, сравнивая академического и практического психолога. Различия в целях и задачах влекут за собой различия в концептуальном аппарате, методологии и процедурах, используемых в фундаментальных социально-психологических исследованиях, с одной стороны, и в работе психологов-практиков — с другой. Важные различия прослеживаются в ценностных предпочтениях и самоидентификации людей, работающих в фундаментальной академической и практической областях [65; 14—20].

Таблица сравнения: академический и практический
социальный психолог.