Интерес в частном праве

В злоупотреблении  правом очевиден интерес лица, которое  осуществляет  его либо не для  удовлетворения своих потребностей, а исключительно с намерением создать препятствия в осуществлении  другими лицами своих интересов⁵⁶³, причём мотивация такого поведения лежит за рамками права, в области морали (например, из элементарной вредности или зависти), либо с намерением удовлетворить потребности, реализовав интерес таким образом, что средства и методы его осуществления не вписываются в требования разумности и добросовестности. При этом сами понятия «разумности» и «добросовестности» в законодательстве не раскрываются, не поддаются формализации по чётким, раз и навсегда выверенным критериям и относятся к сфере интеллектуальности человека, его морали и нравственности.  При этом в литературе разумность действий связывается с предвидением и пониманием значения своих действий, а также запрещённостью неосторожных и недостаточно эффективных действий⁵⁶⁴, а добросовестность понимается как точное выполнение, честность, отсутствие желания обмануть контрагента⁵⁶⁵, а как объективное мерило – идеальные, желаемые правоотношения, в рамках которых их участники придерживаются такого поведения, которое не расходится с социальным идеалом⁵⁶⁶. В качестве примера неразумных и недобросовестных действий можно привести довольно часто встречающуюся ситуацию, когда таксист требует плату за провоз по наиболее длинному маршруту, полагаясь на неосведомлённость клиента о пути следования⁵⁶⁷.  В этом случае носитель интереса мог и не получить желаемого, поведи он себя обычным для такой ситуации образом. Кроме того, отсутствие интереса или его незначительность, отклонение от незапрещённых законом интересов при реализации субъективных прав также могут рассматриваться как критерии злоупотребления правом⁵⁶⁸.

Как уже  отмечалось, очевидны различия злоупотребления  правом в публичном и частном  праве. Помимо указанного, в сфере  частного права предоставляется  достаточно широкий выбор способов реализации субъективных прав, что  приводит к возможности более  частого злоупотребления правом отдельными недобросовестными субъектами. Если в частном праве положение  о злоупотреблении правом является одновременно и общей оговоркой, и принципом частного права, и  генеральным запретом, то в уголовном  праве статьи УК РФ (ст.178 – злоупотребление  доминирующим положением на товарных рынках -  монополистические действия, совершённые путём установления монопольно высоких или монопольно низких цен, ст.ст. 201, 202, 285, связанные  с различного рода злоупотребления  полномочиями) являются ни чем иными, как составами преступлений, то есть типичными правонарушениями. Есть мнение, что злоупотребление правом как  таковое подчёркивает субъекта и  субъективную сторону, в то время  как «преступность» злоупотребления  освещает объективную сторону⁵⁶⁹.  С этим выводом можно поспорить: разве использование права в преступных целях не характеристика субъективной стороны. Все виды злоупотребления характеризуются субъективной стороной, и в этом смысле сводятся к реализации субъективного частного интереса за счёт интересов других лиц. Более сложной представляется конструкция, когда злоупотребление правом осуществляется юридическим лицом, даже в форме злоупотребления монополистическим положением. В таком случае невозможно судить о субъективном характере действий организации, так же как нельзя судить о наличии у неё морального вреда, а необходимо рассматривать интересы физических лиц, осуществляющих деятельность от имени юридического лица.

В данной ситуации мы сталкиваемся со сложной  и диалектически противоречивой конструкцией: злоупотребление правом  - это правомерное по форме, но противоправное, и зачастую одновременно (но не всегда) асоциальное или аморальное по своему содержанию, субъективным характеристикам  юридически значимое поведение субъекта. При этом формальная правомерность  означает осуществление действий (бездействия) в соответствии с положениями  конкретных норм законодательства, позволяющим  вести себя подобным образом; противоправность закреплена в виде общего принципа (ч. 3 ст.17 Конституции РФ, ст.10 ГК РФ и  др.), учитывающего помимо интересов  субъекта, злоупотребляющего своими правами, интересы и других лиц, а  также установленная решением правоприменительного органа; асоциальная и аморальная оценка поведения даётся обществом  или отдельными индивидами на основе норм морали и правил человеческого  общежития.

Как уже  было сказано, некоторые авторы выделяют «правомерные (легальные) формы злоупотребления  правом», которые причиняют вред не правам и законным интересам других лиц, а неохраняемым законом отношениям⁵⁷⁰. Мотивами такого рода поведения могут быть, например, расчёт при заключении брака, карьерный рост, корысть, а целью – повышение собственного благосостояния за счёт других, удовлетворение личных амбиций и т.д.

Наш взгляд такого рода мотивация лежит вне  правовой плоскости, поэтому не имеет  юридического наполнения. Сами сторонники такого широкого подхода к злоупотреблению  правом  признают отсутствие правовой охраны общественных отношений данного  рода. Юридически безразличное общественное отношение нельзя оценивать с  точки зрения злоупотребления правом. Не смотря на значительное отражение  норм нравственности в современном  праве, полностью отождествлять  эти два вида социального регулирования  нельзя. Не стоит рассматривать каждый аморальный поступок с точки зрения использования права по принципу «дозволено всё, что не запрещено». Отсутствие правового запрета не переводит поведение субъекта автоматически  в правовую сферу. Необходимо чётко  представлять предмет и границы (пределы) правового регулирования, о чём, порой, увлекаясь рассуждениями  о широте правового охвата, забывают некоторые правоведы. «Зарегулированность» общественных отношений – это  нежелательная крайность, порождающая  избыточность права там, где есть место иным социальным регуляторам, которые представляются целесообразными  и достаточными. Скажем, распространение  информации о чужой личной жизни  в виде слухов и сплетен, не переходящих  в клевету, а соответствующих  действительности (например, руководитель и его подчинённая были замечены вместе в нерабочее время при  недвусмысленных обстоятельствах) – вряд ли достойный уровень для  правового регулирования. Вредоносный  результат от такого «злоупотребления»  путём безнравственного поведения  вряд ли можно считать ущербом, умалением  юридически значимого интереса (а  право регулирует только наиболее значимые интересы). Следовательно, можно сделать  вывод: не стоит искать злоупотребление  правом там, где его нет, то есть за границами правового регулирования  и нет необходимости вытеснять  правом нормы морали, нравственности, этики и прочих сфер разнообразной  общественной жизни.

Если  рассматривать данную проблему со стороны  функционирования объективного права, то следует признать, что государство, будучи связанным правом, осуществляет свою деятельность на объективных началах  в интересах личности, общества ради достижения гармоничного баланса в  динамике развития общественных отношений. Поэтому действовать можно либо правовыми средствами, либо использовать метод насилия и неправомерных  угроз. «Правомерно» же использовать право  в противоречии с его предназначением, то есть осуществлять злоупотребление  объективным правом, нельзя. Таким образом, видно, что «разноуровневые интересы настолько тесно вплетены в сущность права и его регулятивную природу, что право либо на них опирается в своей основе, либо его не существует как такового»⁵⁷¹.

Чёткое  понимание понятия «злоупотребление правом» как правовой категории  непосредственным образом влияет на всю картину правового поведения  субъекта.

Несмотря  на то, что ряд авторов считает  злоупотребление правом особой формой его реализации в противоречии с его назначением, посредством которой субъект причиняет вред другим участникам общественных отношений⁵⁷², на наш взгляд таковой считать его нельзя, поскольку несмотря на формальную незапрещённость действий, оно противоправно по своему содержанию. Моральная оценка при этом носит второстепенный характер. В частности, она не может быть положена в основу решений судов по делам о злоупотреблении правом: суды в своей деятельности в первую очередь руководствуются законом. Поскольку правореализация предполагает правомерное поведение субъектов, а в акте поведения проявляются объективные и субъективные моменты, и порок в содержании «перечёркивает», сводит к нулю видимую правомерность, в общем и целом злоупотребление правом нельзя назвать правомерным, и следовательно – путём злоупотребления правом ни нормы права, ни субъективные права не реализуются. Хотя при этом может быть реализован интерес субъекта. В данном случае  сущность явления имеет приоритет перед его формой. И в законодательстве этот принцип прослеживается довольно чётко: например, часть 2 статьи 14 УК РФ – не является преступлением действие (бездействие), хотя формально и содержащее признаки какого-либо деяния, предусмотренного Уголовным кодексом, но в силу малозначительности не представляется, то есть не причиняющего вреда и не создавшее угрозы причинения вреда личности, обществу или государству.

В исследовании В.П.Грибанова, посвящённом данной проблеме, содержится аналогичная точка зрения – злоупотребление правом не влечёт его юридического (легального) осуществления, при этом путь к данному выводу основан на той посылке, что злоупотребление  правом это деяние, выходящее за границы одной модели поведения  – пределов осуществления права, но находящееся в пределах другой модели – субъективного гражданского права⁵⁷³.

Связан со злоупотреблением правом и близко к данной проблеме стоит  вопрос о таком смежном институте (но, на наш взгляд, имеющем чётко  выраженную частноправовую окраску) как  диффамация, т.е. публичное распространение  лживых сведений, позорящих честь  какого-либо лица, учреждения и т.д.⁵⁷⁴ С точки зрения доктрины гражданского права, диффамация – это гражданско-правовой деликт, направленный на умаление чести, достоинства и деловой репутации потерпевшего в общественном мнении или мнении отдельных граждан путём распространения о нём порочащих, не соответствующих действительности сведений фактического характера, являющихся злоупотреблением свободой слова и массовой информации. Распространение правдивых сведений, порочащих потерпевшего, не являются диффамационным деликтом и не влечёт за собой возможность применения мер защиты или ответственности, предусмотренных ст.152 ГК⁵⁷⁵.

К.М.Арсланов относит диффамацию и  ответственность за диффамационный деликт к такому сложному правовому  институту гражданского права, состоящему из ряда отдельных субинститутов, отличающихся особенностями правового регулирования, как моральный вред. Помимо диффамации в него входят также посягательства на жизнь и здоровье, посягательства на сферу частной жизни⁵⁷⁶.

Недостатком нынешнего законодательства, регулирующего  институт диффамации, признаётся то обстоятельство, что за одни и те же правонарушения порой устанавливается различная  юридическая ответственность⁵⁷⁷. Так при клевете, оскорблении возможно привлечение к гражданско-правовой ответственности и требование компенсации морального вреда, восстановление нарушенных чести и достоинства (ст.ст.150-152 ГК РФ), но можно привлечь клеветника и к уголовной ответственности (ст.ст.129, 130 УК РФ). То есть, у потерпевшего появляется право выбора «приемлемого для него способа судебной защиты»⁵⁷⁸. Такое положение, на наш взгляд, следует считать недопустимым, противоречащим принципам права, поскольку характер и степень ответственности, правовые последствия (в виде перспективы судимости)  за одни и те же действия, очевидно, существенно отличаются в уголовном и гражданском праве. Кроме того, если в гражданском производстве государство в лице судебных органов выступает в качестве арбитра, то в уголовном – в качестве карательного органа: однако ни суть, ни характер правонарушения, очевидно носящего частный характер, при этом не изменяются. Следует согласится с мнением, что «заблудившаяся» в уголовном праве ответственность за диффамацию в конце концов займёт своё единственно надлежащее место целиком и полностью в частном праве.

Из сказанного можно сделать вывод: помимо того, что злоупотребление правом безнравственно само по себе, оно ещё и противоправно, а потому не является формой правореализации. В связи с этим в ходе правотворчества  необходимо юридическими средствами минимизировать это явление, ограничить, насколько  это возможно, злоупотребление правом. Можно принять во внимание предложение  Н.С.Малеина о том, что сформулированный конституционный принцип, запрещающий  злоупотребление правом гражданами, следует дополнить, указав в качестве адресата субъектов правотворчества, аналогично положениям Конституции  США⁵⁷⁹: государственным органам запрещается издание нормативных и индивидуальных правовых актов, ограничивающих права и свободы граждан, провозглашённые и гарантированные международными актами и Конституцией⁵⁸⁰.

§.6. Характерные особенности реализации законных интересов.

Говоря о реализации субъективных прав, сущность которых можно свести к тому, чтобы наделить личность эффективным правовым средством  в общественных отношениях, опосредующих удовлетворение её потребности,⁵⁸¹ необходимо помнить, что интерес, помимо субъективного права, может найти отражение в такой правовой категории, как «законный интерес». Субъективное право и законный интерес – различные формы правового опосредования интересов. Субъективное право – более высокий уровень и более совершенная форма такого опосредования. Оно идёт значительно дальше, чем законный интерес, стоит на ступень выше, так как эта форма имеет юридически более насыщенное содержание⁵⁸².

Категории «субъективное право» и «законный  интерес» представляются равнозначными  в плане их правовой охраны и защиты, несмотря на конкретность первого и  размытость последнего. Этот вывод  делается на основе анализа законодательства: в большинстве случаев данные понятия в нормах закона соединены  союзом «и»⁵⁸³. А.В.Малько в своих работах, посвящённых законным интересам отмечает общие черты субъективных прав и законных интересов, выделяя, в частности такую черту, как осуществление того и другого в форме использования⁵⁸⁴.

Кроме того, можно утверждать, что законные интересы имеют своей основой субъективные права, и вытекают из реализации последних: например, законный интерес предпринимателя  на получение прибыли базируется на субъективном праве гражданина на занятие предпринимательской деятельностью (ст.23 ГК РФ).

В случае конфликта между субъективными  правами с одной стороны и  законными интересами – с другой, как и в случае противоречия тех  и других между собой, важное значение имеет проблема усмотрения правоприменителя, и в первую очередь суда: что  именно подлежит защите – формально  конкретное субъективное право или  же выраженный обще юридической формулировкой  законный интерес; почему субъективное право одного лица должно быть защищено, в то время как в защите такого же субъективного права другого  лица было отказано; как «взвесить» на весах Фемиды равнозначные законные интересы? Одной из абсолютных ценностей  цивилизованного человечества признаётся судебная защита права (законного интереса) как меры свободы от нарушений  не только со стороны третьих лиц, в лице граждан, организаций и  т.д., но и законодательной и исполнительной ветвей власти. Возможность защиты права является общей, универсальной, объединяющей целью как англосаксонской, так и романо-германской правовых систем. Но суд может столкнуться  с правовой проблемой, когда он вынужден отдать предпочтение одним интересам  перед другими, имеющими такое же значение и настолько же являющимися  правомерными.