Теория текста. Ее предмет и объект

 

Предчувствую Тебя, года проходят мимо -

 

Все в облике одном  предчувствую Тебя...

 

Провозглашая идеалы Вечной Женственности, А. Блок писал  А. Белому: Я люблю Христа меньше, чем Ее, и в славословии, благодарении всегда прибегну к Ней. И еще: Чувствую Ее, Христа иногда только понимаю. Идея культа блестяще воплощена в лирико-романтическом  стиле А. Блока. Эти идеалы не были неизменными, отношение к ним  менялось, но как идеалы они сохранялись: Душа мира, Вечная Женственность были представлены в стихах как Прекрасная Дама. Далее появляется образ Родины, обычно он ассоциируется с образом  матери - Родина-мать, мать сыра земля. Для Блока это образы невесты  и жены. О родине пишут обычно все поэты. Но у Блока интимно-личное в этих образах неотделимо от вселенского. Отсюда контрастность в стилистическом воплощении образов: Твои мне песни  ветровые, как слезы первые любви; и в то же время - нищая Россия. Мне избы серые твои...

 

И дальше - Русь... Жена моя.

 

Это перекликается с  образом России у А. Белого (Христос  воскрес):

 

Россия, Страна моя - Ты - та самая, Облеченная Солнцем Жена.

 

Стилистическая контрастность, контрастность образов-символов Блока - это и есть воплощение идеи двух начал мира - чувственного и духовного, личностного и вселенского, реального  и ирреального. Причем своеобразие  стиля Блока заключается в  том, что эта контрастность гармонична, и начала эти едины по своей  сути.

 

Поляризация двух начал  мира гениально представлена А. Блоком в образах Христа и его антипода пса. Здесь показан процесс трагедийного преображения «русского строя души»  в период революционной эпохи. Так  идут державным шагом - Позади - голодный пес, [...] Впереди Исус Христос. В этих образах представлена неизбежность возрождения романтического идеала как духовно-действенной антитезы образу пса - мещанского, потребительского, паразитического отношения к  жизни.

 

После поэмы А. Блока  вехами в постижении образа Христа стали произведения «Христос воскрес» А. Белого; «Мастер и Маргарита» М. Булгакова, «Доктор Живаго» Б. Пастернака, «Покушение на миражи» В. Тендрякова, «Плаха» Ч. Айтматова. Все это  борьба добра и зла, самоотверженной  любви и эгоизма, творческого  начала и потребительского отношения  к жизни.

 

В этом смысле великое  творение М. Булгакова «Мастер и  Маргарита» может быть воспринято как  своеобразное художественное воплощение идеи добра и зла, их противоборства и непременного при этом единства и даже гармоничности существования. Диалог добра и зла ведется  на протяжении всего произведения, это конструктивная идея, получившая стилистическое воплощение в тексте. Диалог этот воплощен в отношениях Иешуа и Воланда.

 

Каждый из них живет  в своем времени и пространстве. Однако ассоциативно и сущностно  они соотносятся. Идет скрытый, сквозной диалог между Воландом и Иешуа. Это  диалог противоположных мировидений. Как это воплощается в стиле? Для воплощения такой идеи больше всего подходит параллелизм (противопоставленность  и единство).

 

Личность того и другого  как бы разгадывается (в ходе применения единого стилистического приема). О Воланде беседуют Бездомный  и Берлиоз: Кто он - иностранец, иноземец, историк, путешественник, профессор, специалист по черной магии. По такой же канве  устанавливается и личность Иешуа: обвиняемый, нищий проповедник, бродяга, оборванец, путешествующий, арестант, врач, философ - такой набор характеристик  относится к личности Иешуа в  сцене с Понтием Пилатом. Некоторые  характеристики даже повторяются и  соприкасаются, иногда прямо: профессор - философ; историк - врач; специалист по черной магии - проповедник; путешественник - путешествующий. Концентрация приема достигается в вопросах, обращенных к Воланду и Иешуа: Вы историк? - говорит Берлиоз Воланду; Вы великий врач? - обращается Понтий Пилат к Иешуа.

 

Этот скрытый диалог, обозначавший общую идею неразрывности  связи существования Воланда (зла) и Иисуса Христа (добра), завершается  парадоксальным выводом: добро может  существовать только при наличии  зла, одно непременно предполагает другое. Так, Воланд говорит Левию Матвею: Что бы делало твое добро, если бы не существовало зла? И далее: Если есть вера в Христа, то есть вера и в  Сатану.

 

Идея неразрывности  пронизывает всю стилистику романа. Такой спор ведется по любому поводу, например, по поводу веры в слово, силы убеждения словом: Если бы с ним  поговорить... я уверен, что он резко  изменился бы, - говорит Иешуа  о Марке Крысобое. Все теории стоят  одна другой, - утверждает силу факта (а  не слова) Воланд. И доказывать, что  Христос существовал, не имеет смысла, он был и все. Раз существую  я, Воланд, значит, был и Христос.

 

Контрастное сочетание  параллельных планов - ирреального  и реального - характеризует и  творческую манеру Ч. Айтматова (использование  мотива легенды). И именно это его  творческое начало воплощается в  поэтичности стиля прозы. Например, легендарная мать-олениха в «Белом пароходе» конкретизируется для  мальчика как реальная олениха; убили  реальную олениху - убили и мечту. И убитая мечта, ирреальность приводит к реальной гибели мальчика. Так  по сути в одном существе проходит единение контрастных начал. И эта  идея формирует в целом образ  стиля произведения и его автора. Тот же мотив воплощается в  «Буранном полустанке», «Плахе». И  в итоге создается образ поэтического стиля Айтматова - когда реальность (события, герои) познается через  вторжение в нее ирреального  начала. Прием сам по себе не новый, но конкретное воплощение его стилистически  значимо.

 

Идеи противоречивости мира, противопоставленности человека и вселенной были основополагающим началом в стилистике Ф. Тютчева.

 

Проиллюстрировать положение  «стиль - это воплощение конкретной идеи» можно не только данными  художественной литературы. Возьмем, например, тексты судебных речей, в которых  активно, открыто проявляется авторская  индивидуальность. Эта индивидуальность оказывается прежде всего в идее, ставшей доминирующей для данного  автора. В частности, интересны два  разных момента выступлений известных  отечественных юристов - Александра Ивановича Урусова и Федора Никифоровича Плевако. Разный стиль их выступлений  определяется разностью самой идеи выступления. Что главное - поступки людей или побуждения? Факты, действия или нравственные начала их? Именно эти начала различно проявляют особенность  ораторского труда. Речи Урусова - логичны, рассудочны, точны. В них нет нравственной или социальной окраски, система  доказательств привязана к голым  фактам. Речь стройна, но художественных образов в ней нет. Он тщательно  анатомирует само событие. Анатомия поступка - вот главная его идея, она и облекается в соответствующую  форму.

 

В речи Плевако преобладала  система общих начал - нравственных, правовых. Тщательность доказательств  ему не свойственна. Одушевляясь  поэтическими образами или картинами, Плевако доходил до лиризма. Это  и производило впечатление и  заставляло пренебрегать доказательствами. Его анализ нравственных начал поступка будил гнев, вызывал негодование, причем именно на уровне эмоций, а не разума. Апелляция к высшим законам  нравственности - эта идея воплощалась  в такие стилевые качества, как  риторичность, вдохновенность, поэтичность. Обвиняя подсудимую игуменью Митрофанию, Плевако, в частности, восклицает: Верим, что многое, что написано в книге  закона, вам неведомо. Но ведь в этом же законе есть и такие правила, которые  давным-давно приняты человечеством  как основы нравственного и правового  порядка. С вершины дымящегося Синая  сказано человечеству: «Не укради...». Вы не могли не знать этого, а что  вы творите? И еще: Путник, идущий мимо высоких стен Владычного монастыря, вверенного нравственному руководительству этой женщины, набожно крестится  на золотые кресты храмов и думает, что идет мимо дома Божьего, а в этом доме утренний звон подымает настоятельницу и ее слуг не на молитву, а на темные дела. Так основополагающей для формирования стиля становится идея, владеющая автором: внутреннее оправдание и обоснование стиля заключается в нравственном отношении к предмету изложения.

 

Еще пример не из области  художественной стилистики. Осип Мандельштам  сделал небольшие заметки-наброски о литературном стиле Дарвина. Здесь  также приводится мысль, причем не по воле автора, о воплощении идеи в  стиле. Мандельштам пишет: Дарвин раз  и навсегда изгнал красноречие, изгнал риторику, изгнал велеречивость из литературного обихода натуралиста. [...] Происхождение видов» (имеет  форму отчета) ошеломило современников. Книгу читали взасос. Ее успех у  читателей был равен успеху гетевского «Вертера». Ясно, что ее приняли как  литературное событие, в ней почуяли  большую и серьезную новизну  формы. В чем же дело? Эта книга  была рассчитана на завоевание читательских масс. Дарвин сознательно обращался  к широким любительским кругам. Его  не устраивало своеобразное искусство  пассивно-созерцательных натуралистических  описаний, выхоленность и виртуозность описи, доведенной до «крепостной миниатюры». Естественнонаучные труды Дарвина, взятые как литературное целое, как  громада мысли и стиля, - не что  иное, как кипящая жизнью и фактами  и бесперебойно пульсирующая газета природы. Подчиняясь этой цели, Дарвин организует свой материал как редактор-издатель.

 

Стиль натуралиста - один из главных ключей к его мировоззрению. Его стиль близок газете, публицистике, политической статье. Его стиль - это  научная публицистика, так считает  Мандельштам, так был воспринят  Дарвин его современниками. На научную  стилистику Дарвина оказала влияние  система карточных записей. Он никогда  ничего не описывает, а только характеризует. Он вступает с природой в отношения  военного корреспондента, интервьюера, отчаянного репортера, которому удается  подсмотреть событие у самого его истока.

 

Его научная речь - это  беседа. Чужое мнение не цитирует, приводит его в самом сжатом виде. Избегает научной терминологии. Открытость его  мысли и способа изложения - это  отражение жажды широкого сотрудничества с международными научными силами и  желание быть понятым средне образованными  читателями. Именно эту основную идею-мысль  и воплотил в своих сочинениях Дарвин.

 

Так стиль подчиняется  идее, овладевшей автором. Мотив, побудивший автора высказать эту идею, становится причиной обращения к особой форме. Стиль становится не только свойством  произведения данного автора, но и  средством выражения его позиции, его главной мысли-идеи.