Партии в политической системе общества, правовое регулирование их деятельности

левом фланге политического спектра не скрывают враждебного отношения к

действующей Конституции  и установок на не правовые методы решения проблем.

Чтобы понять, были ли неизбежными именно такие результаты либерализации

политического процесса, попытаемся проследить основные этапы становления

многопартийности в стране.

С точки зрения современного российского менталитета, уже приспособившегося к

жизни в условиях предельно сжатого исторического  времени, кажется странным,

что наиболее актуальная для перестроечного советского общества проблема

тотальной монополии  КПСС стала предметом широких  общественных дискуссий лишь

в самый пик  гласности - в конце 80-х годов. Но и в это время отношение  к ней

было весьма неоднозначным. Широкомасштабный опрос населения, проведенный в

преддверии II Съезда народных депутатов СССР (декабрь 1989 г.) показал, что

лишь 35% опрошенных считали в тот момент необходимым  исключить из Конституции

положения ст. 6 о руководящей и направляющей роли КПСС; 33% придерживались

мнения, что необходимо дополнительно изучить вопрос до принятия

окончательного  решения, а 19% выступали за сохранение данной статьи.

Причем общество оказалось здесь даже более радикальным, чем депутатский

корпус: на II Съезде депутатам не удалось поставить  в повестку дня вопрос о

6-й статье Конституции. А по данным социологической службы Съезда,

________________

     ^1. Становление Российской многопартийности. //Социс, 8/1996 стр. 35

лишь 24% депутатов связывали в тот момент перспективы совершенствования

политической системы  с развитием многопартийности, при этом 30% высказывались

за усиление роли КПСС; большинство же (55%) устраивал  более мягкий вариант

решения проблемы - "разграничение функций партийных  и государственных

органов". И тем  не менее, уже через несколько  месяцев во многом под давлением

широкого демократического движения, поддерживаемого рядом  влиятельных в

обществе средств  массовой информации, депутаты проголосовали  за такое

изменение Конституции, которое лишало КПСС статуса "руководящей  и

направляющей силы советского общества, ядра его политической системы" и

допускало возможность  участия других политических партий в выработке

государственной политики, в управлении государственными и общественными

делами.

Это означало легализацию  тех зачатков многопартийности, которые  уже с конца

1985 г. начали стихийно возникать в виде так называемых альтернативных

общественных движений, народных фронтов и иных неформальных объединений.

Следующей вехой на пути правового признания многопартийности стало принятие

в октябре 1990 г. Закона СССР "Об общественных объединениях", определившего

основные правовые параметры создания и деятельности политических партий и

придавшего дополнительный импульс процессам их формирования и развития. В это

же время (а именно в период выборов 1990 г. в органы государственной власти

союзных республик) на арену борьбы за власть выходят  такие новые субъекты

политического действия, как избирательные блоки. Несмотря на то, что в

большинстве республик  их деятельность не была законодательно урегулирована,

этим неформальным самодеятельным объединениям граждан удалось заметным

образом мобилизовать и консолидировать своих сторонников. Так, избирательному

блоку "Демократическая  Россия" в борьбе с коммунистами удалось, как известно,

достаточно успешно  выступить и на выборах народных депутатов РСФСР, и на

выборах первого  российского Президента.

Однако бурная политическая активность последних  лет перестройки, приобретшая

уже явно выраженную антикоммунистическую направленность, во многом носила

поверхностный характер и не была еще способна подорвать ведущие позиции КПСС,

сохранившей в  целом свои прежние государственно-властные полномочия.

В демократической  прессе, внесшей тогда заметный вклад  в расшатывание

всевластия компартии, было распространено представление, что  КПСС сильна

главным образом благодаря своему монопольному положению в системе управления

социалистической  собственностью и опорой на властные структуры (бюрократию,

армию, КГБ, милицию  и т.п.), а демократическое движение имеет широкую

социальную поддержку, в основе которой - признание различными слоями

населения его  политико-идеологических и нравственных ориентиров. Таким

образом, из известной  еще по работам М. Джиласа триады "власть -

собственность - идеология", составляющей опору компартии, исключалась

идеология. Считалось, что это уже штампы, не имеющие отклика в общественном

сознании.

Подобный подход, игнорирующий наличие у коммунистической партии устойчивой

опоры в массах и недооценивающий определенную притягательность для массового

сознания коммунистической идеологии и практики, доминирует в позиции

демократически орентированных СМИ и в настоящее время. За шумным и даже

преувеличенным нагнетанием страстей по поводу угрозы "коммунистического

реванша" зачастую лежит поверхностное представление  о том, что причины успеха

коммунистов на выборах и их уверенного лидирования в опросах общественного

мнения последнего времени сводятся лишь к ностальгии старшего поколения и

маргинальных слоев  населения по более спокойным  старым временам.

Между тем, КПСС, возникшая  как партия пролетариата, а затем претендовавшая на

роль партии всего  народа, по сути дела и сейчас остается выразителем

интересов прежде всего тех, довольно широких слоев  нашего общества, которые

представлены работниками  неквалифицированного труда (кого до сих  пор

обозначают идеологизированным термином "люди труда"). Ее деятельность всегда

была направлена на поддержание таких социальных гарантий для этих слоев

населения, как  обеспечение практически полной занятости, небольшие, но

устойчивые доходы, уверенность в завтрашнем дне и спокойствие при отсутствии

конкуренции, получение  минимума пусть некачественных, но бесплатных

социальных благ и т.п. Конечно, если бы удалось в  ходе рыночных

преобразований  сохранить достигнутый при социализме уровень социальной

политики, то серьезной угрозы для продолжения реформ, скорее всего, и не

возникло бы.

Кстати, на первых этапах преобразований очень многие сторонники реформ

всерьез рассчитывали именно на такой "мягкий" вариант  развития, выбирая лишь

(в зависимости  от своих политических пристрастий) между демократическим,

социализмом "с  человеческим лицом" и так называемым "шведским социализмом".

Подобные настроения преобладали не только среди политиков  самой разной

ориентации, но и  среди широких слоев населения.

По мере того, как  становилось ясно, что нынешняя Россия не в состоянии

проводить социал-демократическую  политику, которая позволила бы обеспеченной

части общества "откупиться" от социальных низов, коммунисты начали постепенно

возвращать под  свои знамена те слои населения, которые  всегда составляли их

главную социальную опору.

Однако наличие  у коммунистического движения устойчивой социальной базы среди

определенной части  общества - это еще далеко не все. Неверно думать, что

потенциальная сфера  распространения и поддержки  коммунистической идеи

ограничена лишь той группой населения, которую  относят к социальным низам.

Если и дальше формирование нового класса собственников  пойдет таким образом,

то подавляющая  часть граждан будет оказываться  не собственниками,

коммунистическая  идеология, которая по сути своей всегда была идеологией не

собственников, получит  второе дыхание. И дело здесь даже не во вполне

естественном недовольстве людей своим социальным статусом и материальным

положением: есть все основания полагать, что наиболее болезненной точкой

социального самочувствия является в настоящее время ущемленное чувство

справедливости. Как  свидетельствует исследование Российского независимого

института социальных и национальных проблем, доминантами  психоэмоционального

состояния россиян  в конце 1995 г. были чувство стыда и ощущение

несправедливости  всего происходящего. Причем эта  проблема не только

чувствуется россиянами, но и вполне четко осознается ими.

В последние годы среди политических лидеров правого (прокапиталистического)

крыла и в демократических средствах массовой информации говорить о социальной

справедливости  явно считается дурным тоном. Если речь об этом и заходит, то

главным образом  в пренебрежительно-негативном контексте.

Левые политические силы в полную мощь эксплуатируют  в своей идеологической

работе приверженность российского массового сознания идеям социальной

справедливости. Все чаще в последнее время используют в своей риторике слово

"справедливость" президентско-правительственные круги,  сводя при этом

справедливость  к более приемлемой для населения социальной политике. Что же

касается демократов (причем не только радикальных, но и  умеренных), то у них

нет своей концепции, которую они могли бы противовопоставить коммунистической

трактовке справедливости как распределительного (фактического) равенства.

Сложившееся сейчас неустойчивое равновесие на идеологическом фронте во

многом держится на отсутствии у основных противоборствующих сторон идеи,

способной объединить расколотое общество, воодушевить его  и примирить с

неизбежными трудностями переходного периода. В условиях такого

идеологического вакуума был, неизбежен выход  на авансцену националистически

ориентированных политических группировок, стремящихся  увести массовое

сознание от не решаемой пока проблемы в другую сторону. Однако политикам этой

ориентации вряд ли удастся добиться в России хотя бы временного успеха.

Логика политической жизни заставит искать решение проблем  именно в точке

основного социального  напряжения и политико-идеологического противостояния. И

та из сторон здесь, которая сумеет нащупать реальную опору  в ценностно-

нормативной структуре  массового сознания и подчинить  свою идеологическую