Мифологическая картина мира. Своеобразие мифологического мышления

Наряду с этим мифологическое мышление является предтечей философии  – развиваясь из традиционных, мифологических, по сути, представлений об окружающем мире, философия затем выделилась в самостоятельное направление.

Исходя из всего изложенного  выше можно сделать вывод, что  мифологическое мышление целостно. 

По большему счёту, логическим результатом мифологического способа  осмысления мира, наряду с современной  наукой является и непосредственно  язык, речь. Упрощённая схема в этом случае такова: окружающие явления  оказывают определённое, не суть важно  какое именно, воздействие на человека. Внутренняя реакция человеческого  естества облекается в различные  внешние формы – как в формы  непосредственных рефлексов (например, одёрнуть руку от огня), кои доступны, впрочем, и животным, так и в  виде речи, вербального оформления чувства или мысли, доступного исключительно  человеку. Для описания того или  иного явления окружающего мира человек вынужден подбирать определённые языковые средства. Так рождаются  слова – предмет деятельности второй сигнальной системы (по отношению  к первой – первичным рефлексам). Исходя из этого можно сделать  промежуточный вывод об аутентичности мифологической картины мира для каждого конкретного народа. Именно в этом кроется причина утверждения о языке как основной национальной черте, являющейся средством выражения «коллективного бессознательного» какого либо отдельно взятого народа. Это утверждение справедливо и конкретно в рамках арийской группы народов - несмотря на их безусловную родственность, различия в мифологических системах народов арийской группы более или менее значимы. Поэтому если в качестве примера сравнивать славянскую и скандинавскую мифологические системы, при наличии общих корней и сходных мифологических персонажей неизбежно вскроется и масса особенностей, присущих исключительно одной или другой из рассматриваемых систем. Причина такого положения вещей заключается в том, что мифологическое мышление нестатично. Система мифологических образов («объектов»), составляющих ткань того или иного мифа относительно непостоянна и имеет свойство видоизменятся с течением времени и/или под воздействием различных факторов – социальных, климатических и многих других. Поэтому народная мифология в целом – вещь довольно подвижная и в сравнении с другими формами традиционной культуры гораздо более склонная к изменениям самого различного характера. В качестве примера можно привести мифологическую систему, бытовавшую у Западных славян, где практически все Боги обладали воинскими функциями. С большой долей вероятности можно сказать, что такая мифологическая картина сложилась в результате образа жизни западнославянских племён и, в частности, постоянному противодействию с германскими племенами. Аналогичная ситуация сложилась и у жителей Скандинавского полуострова, где Один – изначально мирный Бог магии и колдовства, был наделён статусом «Отца ратей» в эпоху походов викингов. В тоже время мифологический аналог Одина – Велес в славянской мифологии абсолютно лишён какой-либо воинственности. Однако на Руси также имели место быть подобные изменения мифологической картины, но происходили они в несколько ином русле – путём искусственной (а не естественной, как в Скандинавии либо среди западнославянских племён) попытки князя Владимира Святославича выдвинуть Перуна - покровителя дружин и князей – на главенствующее место в восточнославянском пантеоне. Неудивительно, что эта попытка религиозной реформы в конечном счёте не увенчалась успехом – мифологическая система, а также  непосредственно мифологическое мышление народа – его носителя не терпят кардинальных изменений и тем более не способны их воспринять за такой относительно короткий срок.

Мифологическое мышление, будучи результатом осмысления природы, внеморально. Иными словами, с точки зрения мифологического мышления человек не должен поступать «хорошо» либо «плохо». Он должен поступать так, как нужно в данный конкретный момент. Он должен знать законы этого мира, знать причинно-следственные связи бытующих в нём явлений и, исходя из этого, совершать те или иные действия в той или иной ситуации. Именно поэтому большая часть традиционных источников (различных сказок, преданий или быличек) может восприниматься современным читателем как чрезмерно жестокая. Действительно, герой того или иного народного произведения практически никогда не озабочен свершением поступков, имеющих моральную основу (милосердие, сострадание и т.п.), но всегда поступает именно в соответствии с конкретным моментом. Примеры этого можно приводить сколь угодно долго. Герои былин безо всякой жалости вершат расправу над другими мифологическими существами, несмотря на просьбы о помиловании либо, на первый взгляд, даже вопреки своим собственным обещаниям. Вот пример из былины «Добрыня и Маринка», где главный герой наказывает свою жену за измену:  

«Он первое ученье – ей руку отсёк,

Сам приговаривает:

Эта мне рука не надобна:

Трепала она, рука, Змея Горынища».

А второе ученье – ногу ей отсёк:

«А и эта-де нога мне  не надобна:

Оплеталася со Змеем Горынищем».

А третье ученье – губы ей обрезал

И с носом прочь:

«А и эти-де мне губы не надобны:

Целовали они Змея Горынища».  

С моральной точки зрения наказание чрезмерно жестоко, однако в соответствии с общей мифологической картиной мира (в частности, с представлением и взаимосвязанности явлений  окружающего мира), а также в  соответствии с тканью данного мифа жена-изменница своими действиями нанесла  урон не только и не сколько мужу, а миру в целом, нарушив узы  брака (с точки зрения мифологии  являющиеся священными), и пренебрегая  тем самым Вселенской справедливостью. Поэтому с точки зрения мифологического  мышления такое наказание абсолютно  адекватно проступку. Иными словами  – герою надо поступить именно так в этой ситуации. Что он и делает.   

В качестве другого наглядного примера, свидетельствующего о внеморальности мифологического мышления можно привести различные народные предания о кладах. Согласно народной традиции, клад после определённого времени может показываться людям в виде различных животных, птиц либо других людей – чаще всего стариков. Такое представление широко распространено среди всех Восточных славян. Вот одна из быличек на эту тему:

«Однажды в поле на камне  сидел старик и просил проходящих детей утереть ему нос, из которого текли сморкачи. Никто из детей  не подходил к старику, но все убегали  от него. Наконец один подошёл к  нему, утёр старику нос, смотрит, вместо «сморкача» лежит перед ним куча золота». Обратим внимание на то, что  «старик-сморкач» в них, являющийся персонификацией клада, отнюдь не озабочен тем, чтобы отдаться в руки бедному  либо униженному, как того можно  ожидать с точки зрения социальной справедливости (= морали). Клад отдаётся только тем, кто знает – как нужно поступить в данной ситуации.

Существует и масса  других примеров из традиционной культуры, свидетельствующих о внеморальности мифологического мышления. Здесь же следует указать и на одно изречение, столь любимое многими современными последователями традиционной славянской культуры, а именно – «Справедливость выше милосердия». Данное изречение тезисно подтверждает всё вышеизложенное и будет справедливым предположить, что оно является логическим подведением итога рассматриваемому аспекту мифологического мышления. Отсюда же следует характерное для современной традиционной культуры (родноверия) представление о «Законах Прави» - природных законах вселенской справедливости, с мифологической точки зрения данных людям Богами. Несмотря на явную неаутентичность самого термина («Законы Прави»), почёрпнутого из такого сомнительного во всех отношениях источника, как «Велесова книга», с большой долей вероятности можно утверждать о том что представление о всеобъемлющей естественной («природной» если угодно) справедливости существовало и в дохристианскую эпоху. Подтверждением этого служат различные источники. В частности, русские летописи в которых упоминается слово «рота». Значение этого термина как обозначающего вселенскую справедливость, вселенский закон, а также довольно убедительные доказательства данного предположения приведены в одной из работ М. Серякова. Автор, в частности, пишет: «…различные источники свидетельствуют, что, как и Рита в Индии, рота на Руси означала вселенский закон, согласно которому обязаны жить и боги, и люди. Нарушение же роты, равно как и основанных на ней договора и клятвы, в том числе и в суде, ставило под угрозу само устройство Космоса и потому обрекало преступника на гибель как со стороны самой роты, так и со стороны верховных богов – её хранителей».

Специфика и формы  мифологического мышления.

Изучение специфики и форм мифологического  мышления наряду с изучением философского, эстетического, научного, религиозного мышлений позволит выяснить истоки человеческого  мышления вообще, понять феномен растущей культурной символизации и мифологизации общественного сознания.

Мифос (от греч. мифос - слово) - это первый термин (введен Ю.С. Осаченко) исследования мифомышления, и первый уровень мифомышления, господствующий на доантропоморфном уровне мироощущения, на дородовом этапе развития человеческого общества и сознания. Он является целостным недифференцированным первичным опытом переживания мира как целого, идущего от антропосоциоприродного тождества как горизонта сознания, единственно возможного в дородовом обществе коммуникативного сообщения. Мифос вплотную связан с возникновением языка и мышления вообще, от них он приобретает иконический, образно - знаковый характер. По Ю.С. Осаченко, "мифос" выполнял первоначально функцию памяти, оформляя и транслируя то, в дописьменную эпоху, что составляет самоидентификацию и сознание общества. Опыт мифоса в современном сознании стал составной частью области иррационального и становится доступным сознанию в виде архетипов, снов, экстатических переживаний.

Мифолог В.М.Пивоев называет данный уровень мышления - "ночным", сновидческим, осваивающем мир в эмоционально - ценностных представлениях. Психолог Л.Р. Зенков различая парные оппозиции 15-ти характеристик сознания и бессознательного приходит к выводу, что мифологическое мышление тесно связано с правополушарной деятельностью мозга человека, но выступает в социальном сознании, как отдельный феномен синтеза рационального и иррационального сознания. Уровень логики на данной ступени предмышления выявлен ученым В.В. Налимовым, который связывает её с Бейсовой континуальной логикой, работающей в сфере бессознательного в силу доминирования деятельности правого полушария. Её основное свойство - равенство логического и алогического, основная черта - спонтанность. В возникшей ситуации данная логика позволяет бессознательно выбрать одно из вероятностных решений в системе приобретенных ценностных представлений. Особенность данной континуальной логики - дискретность бессознательного, свобода от пространства и времени, и следовательно от причинно - следственных связей в семантическом поле предмышления. В онтогенезе данное предмышление характерно для самого раннего развития человеческого общества - дородового и раннеродового коллектива. В тех условиях, когда отсутствовали развитые механизмы удержания, хранения и передачи коллективного опыта, единственными средствами коммуникации и оформления сознания, его воспроизводства были ритуал, миф и табу. Ритуал практически поведенчески повторял жизнедеятельность общины (войны, охота, брачные отношения и т. д.); миф словесно символически переносил этот повтор в макрокосм существования бытия рода, связывая с космосом и с каждым существом воедино; табу воспроизводило жизненно значимые нормы проточеловеческого коллектива (не ешь людей, запрет инцеста и т. д.). Б.Ф. Поршнев раскрыл психологический механизм триединого повтора в архаическом обществе - эхолалию (речеподражание). "На базе преображенной эхолалии, возникает память народа - их устные эпические предания". Как убедительно показал Б.Ф. Поршнев, вторая сигнальная система по своему происхождению есть результат суггестии, т. е. воздействия людей друг на друга посредством внушения с целью принуждения индивидов к определенным жизненно необходимым и коллективно регулируемым нормам поведения и мышления. Такое дорефлективное мышление, основанное на правополушарной детерминации с характерным для неё базовым языком слов - имен, слов - жестов и мыслящее ещё неотрывно от происходящих в коллективе действиях на основании суггестии является строго говоря мифосным, первичным в генезисе самого мифологического мышления. Данное мышление опирается на эйдетические способности человека, - целостно, образно, детально чувственно ощущать окружающий мир. По наблюдениям Э. Кассирера мифическое мышление "очень чувствительно к различиям" чувственного восприятия, его поражают стройные мифологические классификации, натуралистические детали наскальных изображений животных, знание "дикарем" громадного количества деталей окружающего пространства. Э.Кассирер объясняет это специфическим для первобытного сознания "общим чувством жизни", "глубоким убеждением в фундаментальном и неустранимом всеединстве жизни, связывающей в целое все множество и разнообразие единичных форм". Он видит специфику мифологического мышления в неразличении истинного и кажущегося; представляемого и действительного; реального и идеального; вещи и образа; тела и свойства; "начала" и "принципа", в силу чего сходство или смежность преобразуется в причинную последовательность, а причинно - следственный процесс имеет характер материальной метафоры. В этом смысле миф не знает различения случайного и неслучайного, дискретности и непрерывности, любая причина может вызвать любое следствие, причем члены причинного ряда - только индивидуумы, слагающиеся в единый живой организм - космос. Основной принцип такого сложения - часть функционально тождественна целому. А.Ф. Лосев называет такое мышление инкорпорированное (от лат. "в целом", "без разделения"). В нем отсутствует категориальное разделение - общего и единичного, необходимого и случайного, человеческого и природного, духовного и телесного, мысленного и действующего. Предмет мифического мышления - внутригрупповое и межгрупповое общение рода. От него отталкивается любая мифическая мысль, концентрическими кругами укладывающая все единичное в чувственно - материальные символы общего и могущественного, с чем связан род. Поэтому в мифических классификациях все приобретает мистическую важность, ибо все природное - органическое отождествляется с родом.. Именно к последнему можно отнести принцип "всеобщего оборотничества", свойственный мифическому сознанию. Как пишет Кассирер: "Жизнь ощущается как незыблемо непрерывное целое, не допускающее никаких резких и четких различий. Внезапная метаморфоза может превратить каждую вещь в любую другую. Если есть какая-либо характерная выдающаяся черта мифологического мифа и закон, по которому он живет, - это закон метаморфоз".

Некоторые исследователи, например, О.М. Фрейденберг, называют ранний период первобытной мифологии тотемным. Тотем обеспечивал как необходимую регуляцию поведения и жизни всей общины, так и включение её членов в общность через передачу посредством традиции коллективного опыта. Через данный символ концентрируется понимание всей космоантропосоциоприродной тождественности индивида и рода, мотив уничтожения и возрождения тотема ассоциируется с актом поедания животного.

Следующий уровень развития мифического  сознания, относится к родовому периоду, отходя от хтонической мифологии  и переходя к олимпийской, героической  во главе с патриархальным богом- "отцом богов" ( например, Зевс в Греции, Брахма в Индии, Род у  славян и т. д.). Здесь уже господствуют мотивы преодоления природы свойственные производительному хозяйству - земледельческому, скотоводческому. В силу развития социальных отношений и рационализации деятельности человека (усиления левополушарных процессов) родовое общество вырабатывает особую форму сознания - миф, с господством  уже антропоморфного мировосприятия. Миф - родовая целостная общественная форма сознания, организованная как  система символически - образных повествований, сказаний о богах и культурных героях и фантастически отражающей представления о природе, обществе и людях. Миф был исторически  сложившейся первой формой общественного  сознания, представлявший собой особую словесную символическую систему, регулирующую ритуально - практическую жизнь архаического общества; он был  первой жизненно ощущаемой чувственно творимой действительностью социоприродного существования личности, ее наиболее реального и наиболее полного осознания в дорефлективном взаимоотношении с миром, где не существует никаких границ жизни и мифа, границ бытия, сознания, мышления, языка.

Миф возник тогда, когда мифос, отделившись от носителя его, персонифицировался, стал первой идеологической формой исторического сознания, которое (а не логос!) затем привело к исчезновению универсально архаичного сознания - мифоса. Миф тематизировал историческое бытие человека, закрепил эмансипацию человека от природы и легитимировал возникшие общественные институты власти и поддержания порядка. На этой стадии развития мифического мышления все более отчетливо проступает этиологическая функция. Миф, идущий от потребности в ориентировочно - символической освоенности мира родом, начинает приобретать в силу все большей эксплицированности знания, индивидуалистический характер мифотворчества ( колдун, шаман, жрец, правитель племени и т. д.). Но коллективный характер суггестии остается, как и авторитарно-коллективная форма власти. Миф уже непосредственная форма предфилософского сознания, но все равно мышлению ещё далеко до продуктивной познавательной деятельности. Как доказывает Лосева И.Н.: "На самом деле мышление шире познания. Первобытный человек мыслит, а знание выступает пока ещё только в неявной форме. Познание в эксплицированной форме - это следующий этап развития мышления, содержащий момент его вербализации, а следовательно, начатков критического к себе отношения". Большинство исследователей считает, что такое философское представление о знании формируется только начиная с античности. А до тех пор в мифе все мыслимое должно совпадать с переживаемым, все действующее с тем, на что воздействует. Как показал Э. Кассирер, миф переводит объект сознания, т. е. жизнь в символические формы связи человека и мира, символ как обозначение реальности, опосредует человека и мир, идеальное и реальное, возможное и действительное и следовательно способ их отношений является нечто функциональным. Таким же функциональным является и неявное знание, которое преобладает в мифе и которое исследовал М. Полани. Как имперсональное, мало вербализуемое, некритичное, по своей специфике целостное, достигаемое при помощи концентрации внимания не на структуре, а на функции объекта, оно таким образом является периферическим по отношению к личностному, вербально - рефлексивному знанию. К. Леви-Стросс занимался исследованием логики родовых мифов, называя её логикой бриколажа (от англ. "играть отскоком, рикошетом"), архаичной способностью мышления к передаче абстрактных смыслов конкретно- чувственными образами и метафорами, где мифологическое слово- "имя"- медиатор, посредник в выявлении и смыкании противоположностей мира в поле единого мифологического дискурса. Он видел в ней бессознательный инструмент мышления по преодолению и разрешению фундаментальных противоречий посредством медиации - прогрессивного посредничества, механизм которого заключается в том, что фундаментальная противоположность (например, жизнь - смерть), заменяется менее резкой противоположностью растительного и животного царств, а эта, в свою очередь, - более узкой оппозицией травоядных и плотоядных, которая на данном конкретно - образном уровне снимается совсем посредником в виде "культурного героя" - зооморфного существа, символа групповой приобщенности и "культурного" объяснения мира. Основу структурного метода у Леви-Стросса образует выявление структуры, как совокупности отношений, инвариантных при некоторых преобразованиях, и правил, по которым из одного объекта можно получить последующие объекты, путем перестановки его элементов и данных преобразований. Раскрыв в дискретном многообразии мифологического опыта многочисленные бинарные оппозиции, типа высокий - низкий, теплый - холодный, левый - правый и т. д., Леви-Стросс анализирует развитие мифологических систем, как следствие бесконечной трансформации по кругу значимых эмоционально - ценностных представлений, создающих внутри мифа сложные иерархические отношения. При переходе от мифа к мифу сохраняется их "общая" структура, но меняются "сообщения", и "код". Данные изменения при трансформации мифов большей частью имеют метафорический характер, так что один миф оказывается полностью или частично метафорой другого. Элементарные чувственные характеристики, входящие в состав оппозиций, образуют элементарные смысловые единицы (семантемы) мифа и вместе с тем простейшие исходные категории первобытного мышления. Семантема - элементарная смысловая единица языка; пучок семантем, организованных через структуру мифологического восприятия действительности выражается в некоем общем представлении - мифеме, социально-психологическом и структурно-смысловом фундаменте мифа. Если мифема вербализуется как некое мироощущение, становится частью идеологии, идейным комплексом, то она превращается в мифологему - понятие-образ, имя, имеющее магическое влияние на социальную действительность. Миф - это уже персонифицированная, антропоморфная мифологема, например, культ античного бога Диониса или современный культ вождя. С данным мифологизируемым субъектом связывают особые мистически - фатальные силы, мифологическую субстанцию. Формулу медиации в мифологике гносеологически формулирует Панов В.Г. так: "субъект - субъектизированный объект - объект", раскрывая значение среднего звена, носящего по необходимости, двойственный диалектически противоречивый характер, что и позволяет ему играть роль логического эквивалента в синтезе двух различных, доходящих до противоположностей сторон по формуле: если А/ то при посредстве М/, то В; например, между желаемым результатом предстоящей охоты мужчин (символ А) и фактическим её результатом (символ В), обнаруживается противоречие: охота неудачна - причину следует искать в посредническом факторе (символ М), независимо оттого существовал ли он в действительности или нет. Выбор может пасть на переползшую тропу охотников змею, которую надо убить или замолить просьбами; или на молчание во время охоты женщин. В современной мифологии "образ врага", да и "образ героя" формируется по принципу медиации.