Мифологическая картина мира. Своеобразие мифологического мышления

Эти несколько поверхностные  наблюдения показали нам, в каком  именно смысле христианство пролонгирует "мифический" ход жизни в  современном мире. Если мы примем во внимание истинную природу и функцию  мифа, то окажется, что христианство не превзошло образ бытия архаического человека; оно и не могло этого  сделать. Человек по природе христианин.

Остается, однако, выяснить, что же заняло место мифа у тех  современников, у которых от христианства не сохранилось ничего, кроме мертвой  буквы.

Кажется маловероятным, что  любое общество может полностью  расстаться с мифами, так как из того, что является существенным для  мифического поведения, типичный образец, повторение, отрыв от мирского времени  и вступление во время исконное —  по меньшей мере, первые два являются существенными для любых человеческих обстоятельств. Поэтому совсем не сложно увидеть во всем, что современный  человек называет обучением, образованием и дидактической культурой ту функцию, которую в архаическом  обществе выполняет миф. И не только потому, что мифы представляют собой  сумму родовых традиций и норм, которые важно не нарушить, но и  потому, что их передача — обычно тайная, относящаяся к посвящению — более или менее эквивалентна "образованию" в современном  обществе. Гомология соответствующих  функций мифа и нашего публичного обучения очевиднее всего подтверждается при рассмотрении происхождения  типичных моделей, которых придерживается европейское образование. В древности разрыва между мифологией и историей не было: исторические персонажи пытались подражать своим архетипам, богам и мифическим героям.

И, в свою очередь, жизни  и поступки этих персонажей стали  примером для последующих поколений. Левий уже собрал изрядное количество примеров подражания для молодых  римлян, когда Плутарх написал "Жизнеописания" — настоящий кладезь примеров для последующих поколений. Моральные  и гражданские добродетели этих персонажей продолжали снабжать европейскую  педагогику высочайшими критериями, в особенности после эпохи  Возрождения. Вплоть до конца девятнадцатого столетия европейское образование  граждан все еще следовало  архетипам классической древности, тем моделям, которые появились  в тот привилегированный период времени, который образованные европейцы  считают высшей точкой развития греко-латинской  культуры.

Но они не думали о том, чтобы приравнять функции мифологии  к процессу обучения, потому что  упускали из виду одну из важнейших  характеристик мифа, которая заключается  в создании типичных моделей для  всего общества. Более того, в  этом мы признаем очень общую человеческую тенденцию, а именно: выставлять в  качестве примера историю одной  человеческой жизни и превращать исторический персонаж в архетип. Эта  тенденция сохраняется даже среди  наиболее выдающихся представителей научного мира. Как правильно заметил А.Жид, Гете считал, что жизнь нужно прожить так, чтобы она послужила примером для всего остального человечества. Во всем, что бы он ни делал, он старался создать пример. В свою очередь, в своей собственной жизни он подражал, если не богам и мифическим героям, то по меньшей мере их поведению. Поль Валери в 1932 году писал: "Он представляет для нас джентльменов человеческой расы, одну из наших самых успешных попыток представить себя в качестве богов".

Но такое подражание модельным  жизням поощряется не только средствами школьного образования. Совместно  с официальной педагогикой и  длительное время после того, как  она перестает оказывать свое влияние, современный человек подвергается влиянию сильнодействующей, даже если и рассеянной, мифологии, предлагающей целый ряд примеров для подражания. Реальные и воображаемые герои играют важную роль в формировании европейского юношества: персонажи приключенческих  рассказов, герои войны, любимцы  экрана и так далее. Эта мифология  с течением времени постоянно  обогащается. Мы встречаем один за другим образы для подражания, подбрасываемые нам переменчивой модой, и стараемся  быть похожими на них. Писатели часто  показывали современные версии, например. Дон Жуана, политического или  военного героя, незадачливого любовника, циника, нигилиста, меланхолического поэта  и так далее — все эти  модели продолжают нести мифологические традиции, которые их топические формы  раскрывают в мифическом поведении. Копирование этих архетипов выдает определенную неудовлетворенность  своей собственной личной историей. Смутную попытку выйти за рамки  своей местной провинциальной истории  и снова очутиться в том  или ином Великом Времени —  будь то просто мифическое время первых сюрреалистов или манифеста экзистенциалистов.

Но адекватный анализ мифологий  современного мира займет целые тома, так как секуляризованные мифы и  мифологические образы, размытые и  скрытые, обнаруживаются везде; необходимо лишь распознать их. Мы упоминали мифологическую основу празднования Нового года и  торжеств, отмечающих любое "новое  начало". В них мы снова можем  различить ностальгию по обновлению, сильное желание к обновлению мира; желание войти в новую  историю обновленного мира, то есть сотворенного заново. Не трудно привести многочисленные примеры этого. Миф  об утерянном рае до сих пор  сохраняется в образах райского острова или безгрешной земли, освобожденной  земли, где законы упразднены, а время  стоит на месте. Необходимо сказать, что мы можем проникнуть за личину мифологического поведения современного человека прежде всего анализируя его  позицию ко времени. Мы никогда не должны забывать, что одной из существенных функций мифа является обеспечение  входа в изначальное время. Это  видно по тенденции игнорирования  настоящего времени или того, что  называется "историческим моментом".

Полинезийцы, пускаясь в  великое морское плавание, старательно  отрицают его "новизну", беспрецедентность  и самопроизвольность; для них  это лишь случай повторения путешествия, совершенного каким-либо мифическим героем, чтобы "показать путь", установить пример. Но такое современное отправление  в плавание в качестве повторения мифической саги означает то же, что  выбросить настоящее время из головы. Такое нежелание встать перед  лицом настоящего, вместе со смутным желанием принять участие в каком-нибудь знаменитом, изначальном, абсолютном времени, иногда является отчаянной попыткой современного человека прорваться сквозь однородность времени, выйти "за пределы" его протяженности и снова вступить во время, качественно отличное от того, которое в своем течении творит свою собственную историю. Имея это в виду, мы сможем ответить на вопрос, что же стало с мифами в сегодняшнем мире. Современный человек при помощи многочисленных и подручных средств тоже пытается "освободить" себя от своей "истории" и жить в качественно ином темпоральном ритме. И поступая таким образом, он возвращается к мифическому образу жизни, не осознавая этого.

Это можно лучше понять, если внимательнее рассмотреть два  принципиальных способа "бегства", используемых современным человеком  — чтение и зрелищные развлечения. Нет необходимости обращаться ко всем мифическим прецедентам наших  публичных зрелищ; достаточно вспомнить  ритуальное происхождение боя быков, скачек и соревнований атлетов; они  имеют единое общее в том, что  происходят в "сосредоточенном" времени, времени повышенной напряженности; времени, оставшемся или являющимся магической заменой религиозного времени. Это "сконцентрированное" время  является также и специфическим  измерением театра и кино. Даже если мы не будем принимать во внимание обрядовое происхождение и мифологическую структуру драмы или фильма, все  равно остается главное — что  эти два типа зрелища заставляют нас жить во времени, качественно  отличном от "секуляризованного  течения", в темпоральном ритме, в одно и то же время концентрированном и четко сформулированном, который, кроме эстетической причастности, пробуждает в зрителе и глубокое эхо.

Если мы обратимся к  чтению, то здесь вопрос более тонкий. С одной стороны, он касается форм и мифических истоков литературы, а с другой стороны — того действия, которое чтение оказывает на поддерживаемый им ум. Последовательные стадии мифа, легенды, эпической поэмы и современной  литературы указывались часто и  нет необходимости здесь останавливаться  на них. Давайте просто припомним  тот факт, что в великих современных  романах до некоторой степени  сохраняются мифические архетипы. Трудности  и испытания, через которые должен пройти герой романа, предварительно встречаются в приключениях мифических героев. Можно также показать, что  мифические темы изначальных вод, островков  Рая, поисков Святого Грааля, героического и мистического посвящения и так  далее, все еще доминируют в современной  европейской литературе. Совсем недавно  мы наблюдали в сюрреализме огромный взрыв мифологической тематики и  изначальных символов. Что же касается литературы книжных киосков, то ее мифологический характер очевиден. Каждый популярный роман должен представлять типичную борьбу Добра и Зла, героя и  негодяя (современное воплощение дьявола) и повторять один из универсальных  мотивов фольклора — преследуемую молодую женщину, спасенную любовь, неизвестного благодетеля и тому подобное. Даже детективные романы, как хорошо продемонстрировал Роже Кэлуа, полны мифологических тем.

Должны ли мы упоминать  о том насколько лирическая поэзия повторяет и продолжает мифы? Вся  поэзия старается "переделать" язык, другими словами, отойти от современного повседневного языка и отыскать новую, частную и собственную  речь, согласно последнему анализу  — тайную. Но поэтическое творение, как и лингвистическое, подразумевает  отказ от времени — истории, сконцентрировавшейся в языке — и склонно к  возврату райского, изначального состояния: тех дней, когда можно было творить  непринужденно, когда прошлое не существовало, потому что время не осознавалось, не было памяти темпорального течения. Более того, даже в наше время говорится, что для великого поэта прошлого не существует: поэт видит мир таким, каким он был в космогонический момент первого дня Творения. С определенной точки зрения мы можем сказать, что каждый великий поэт "переделывает" мир, так как пытается увидеть его таким, как если бы Времени и Истории не существовало. В этом его позиция удивительно схожа с таковой "примитивного" человека и человека традиционных культур.

Но нас главным образом  интересует мифологическая функция  самого чтения, так как здесь мы имеем дело со специфическим явлением современного мира, неизвестным более  ранним цивилизациям. Чтение занимает не только место традиционного устного  фольклора, все еще сохранившегося в сельскохозяйственных общинах  Европы, но также и пересказа мифов  в архаических обществах. Сейчас чтение, наверное, даже больше, чем зрелищные  развлечения, позволяет индивидууму  сделать паузу и одновременно "уйти от времени". "Убиваем" ли мы время детективным рассказом  или входим в иную темпоральную вселенную — что мы проделываем, читая любой роман — мы все равно выходим из своего собственного течения времени, чтобы идти в другом ритме, жить в иной истории. В этом смысле чтение предлагает нам "легкий путь", оно предоставляет модификацию переживаний с малыми для нас затратами. Для современного человека это является превосходнейшим "отвлечением", дающим иллюзию господства над Временем, что, как вполне можно предположить, удовлетворяет тайное желание человека уйти от неумолимого течения времени, ведущего к смерти.

Защита от времени, которую  мы видим в любого рода мифологической позиции, но которая, фактически, неотделима от человеческой природы, появляется, различным образом замаскированная, в современном мире, в основном в его отвлечениях, развлечениях. Именно здесь можно видеть радикальное  отличие, существующее между современными культурами и другими цивилизациями. Во всех традиционных обществах любое  важное действие воспроизводило свою мифическую, надличностную модель, а следовательно, имело место  в священном времени. Труд, ремесло, война и любовь — все это  были таинства. Повторение того, что  пережили боги и герои, придавало  человеческому существованию священный  аспект, дополняющийся священной  природой, приписываемой жизни и  космосу. Открываясь таким образом  Великому Времени, священное существование, каким бы бедным оно зачастую не было, тем не менее было богатым  по своему значению: во всяком случае, оно не находилось под тиранией времени. Истинное "подчинение времени" начинается с секуляризации работы. Лишь в  современном обществе человек ощущает  себя узником своей повседневной работы, в которой он никогда не может уйти от времени. И так как  человек больше не может "убить" время в течение своих рабочих  часов — то есть когда он отражает свою реальную социальную сущность —  он старается уйти от времени в  часы досуга: отсюда и ошеломляющее количество отвлечений внимания, изобретенных современной цивилизацией. Другими  словами, все выглядит так, будто  порядок вещей противоположен существовавшему  в традиционных культурах, потому что  там "отвлечений" почти не было; каждое важное занятие само по себе было "уходом от времени". Именно поэтому, как мы сейчас видели, у  громадного большинства индивидуумов, которые не практикуют никаких подлинных  религиозных вероисповеданий, мифическая позиция — в их отвлечениях, а  также в их бессознательной психической  деятельности (сновидениях, фантазиях, ностальгиях и тому подобное). А  это означает, что "вхождение во время" начинают путать с секуляризацией работы и последующей автоматизацией существования — что приводит к плохо скрываемой потере свободы; и единственно возможным уходом от действительности на общественном уровне является отвлечение.

Нескольких приведенных  наблюдений должно быть достаточно. Мы не можем сказать, что современный  мир полностью исключил мифическое поведение, изменилось лишь поле его  деятельности: миф больше не доминирует в существенных секторах жизни, он вытеснен частично на более скрытые уровни психики, частично во второстепенную и  даже в безответственную деятельность общества. Верно, что мифическое поведение  сохранилось, хотя и в скрытом  виде в роли, выполняемой образованием, но почти исключительно в том, что касается очень молодых. Более  того, функция образования, заключающаяся  в предоставлении примера, находится  на пути к исчезновению: современная  педагогика поощряет непосредственность. Не считая подлинно религиозной жизни, миф, как мы видели, функционирует  главным образом в отвлечениях. Но он никогда не исчезнет; иногда он с необычной силой заявляет о  себе в общественной жизни в фирме  политического мифа.

Можно с уверенностью предположить, что понимание мифа однажды будет  отнесено к наиболее полезным открытиям  двадцатого столетия. Западный человек  не является властелином мира; он больше не руководит "туземцами", а ведете ними разговор. И совсем неплохо, если он будет знать, с чего начать этот разговор. Ему необходимо осознать, что в последовательной смене "примитивного" или "отсталого" мира на мир, подобный современному, нет разрыва. Теперь уже  не является достаточным, как полстолетия  тому назад, открывать для себя и  восхищаться искусством негров или  тихоокеанских островитян. Сейчас мы должны заново открыть духовные истоки этого искусства в самих себе; должны осознать, чем данное искусство  является в наше время, которое все  еще остается "мифическим" и  выживает как таковое просто благодаря  тому, что миф является неотъемлемой частью человеческого состояния  и отражает беспокойство человека, живущего во времени.

5. Рассказать современную сказку.

Русская всесоюзная сказка про молодецкую смекалку

Было у царя полцарства, а остальные полцарства — у  его сыновей.

Созвал он их как-то, дал  им пачку толстую бумажную и говорит  — а ну-ка, добры молодцы, кто  порвет пачку, тому я полцарства подарю!

Но сколько ни пытались сыновья порвать пачку — так  и не смогли, уж больно толстая оказалась. Тогда царь развязал пачку и говорит: не вышло целиком — попробуйте по листочку. Кинулись сыновья на листочки и вмиг всю пачку разорвали.

Вот и запомните, сказал царь, три истины: что не выходит сразу  — выйдет постепенно, что не под  силу самому — сделается сообща, что не берется силушкой — возьмется  хитростью да смекалкою.