Кальвин Ж. О христианской жизни

 

Если всякую боязнь считать неверием, то как мы сможем уважать тот страх, который чудесным образом поразил Его?

 

Если в нас вызывает отвращение всё скорбное, то как  мы примем Того, чья душа скорбит смертельно[20][7]?

 

10. Я решил объяснить  это, чтобы спасти от отчаяния  всех добросердечных людей, дабы  они не оставляли готовности  терпеть, хотя и не могут  полностью избавиться от естественной  боли.

 

Случается, что те, кто считает терпение глупостью, а сильного и стойкого человека —  куском дерева, теряют мужество и отчаиваются, когда желают проявить терпение.

 

Напротив, Писание  хвалит святых людей за терпеливость в случаях, когда, сокрушённые своими злоключениями, они не отчаялись  и не пали; когда, уязвлённые горем, они всё-таки испытывали духовную радость; когда, угнетённые тоской, они отнюдь не перестали надеяться и уповать  на Божье утешение.

 

Между тем их души томятся  противоречием: с одной стороны, природный разум страшится и  избегает всего, что с ним несовместимо; с другой стороны, стремление к благочестию  заставляет их повиноваться Божьей воле наперекор всем препятствиям.

 

Это противоречие Иисус  выразил в следующих словах, обращённых к Петру: “Когда ты был молод, то препоясывался сам и ходил, куда хотел; а когда состаришься, то... другой препояшет тебя и поведёт, куда не хочешь” (Ин 21:18)[21][8].

 

Разумеется, трудно поверить, что св. Пётр, которому надлежало  прославить Бога смертью, был умерщвлён  насильно, против его воли; его мученичество не заслуживало бы особой хвалы.

 

Тем не менее, хотя он подчинился Божьему повелению добровольно  и радостно, но, отнюдь не отрешившийся от своей человеческой природы, томился  от двойственности воли (en double volonte). Ведь когда он представлял себе жестокую смерть, которую должен претерпеть, то, потрясённый страхом, охотно бы уклонился от неё.

 

С другой стороны, когда  он подумал, что призван к тому Божьим повелением, то пожертвовал  собой охотно и даже радостно, отрешившись  от всякого страха. Так что если мы хотим быть учениками Христа, то должны стараться наполнить душу такой почтительностью к Богу и таким послушанием Ему, которые  могли бы подавить и вытеснить  любые неугодные Ему чувства.

 

В этом случае, какое  бы ни выпало нам испытание, при самой  безутешной печали в душе, мы ни на минуту не перестанем сохранять терпение; ведь у каждой беды всегда будет  собственное жало, которым она  уязвит нас. Будучи удручены болезнью, мы станем трепетать и сетовать, и молить об исцелении;

 

угнетённые нуждой, мы почувствуем шипы беспокойства и  хлопот. Точно так же будут ранить наши души бесчестие, осуждение, беззаконие. Если умрёт кто-то из родных, то мы разразимся слезами, как и положено природой.

 

Однако мы всегда будем  приходить к такому заключению: если этого пожелал Бог, то последуем  его воле.

 

Даже необходимо, чтобы  такая мысль приходила посреди  приступов боли, слез и рыданий, дабы облегчить нам душу, придать бодрости при самых тягостных событиях.

 

11. Поскольку мы  вывели принцип истинного крестного  терпения из созерцания Божьей  воли, то надо кратко определить, чем отличается христианское  терпение от философского.

 

Очень немногие философы поднимаются до такого уровня, чтобы  понять, что сам Бог воспитывает  людей скорбями, благодаря чему приводит их к повиновению его воле. Но и те философы, которые достигли этой высоты, приводят лишь один довод, почему необходимо повиноваться Божьей воле[22][9].

 

Но разве это  означает, что Богу следует уступать лишь потому, что бесполезно пытаться оказывать Ему сопротивление? Ведь если мы повинуемся Богу исключительно  по необходимости, то, значит, когда  сможем уклониться, тогда откажемся  повиноваться Ему.

 

Писание же настоятельно требует, чтобы мы увидели в Божьей воле иное: сперва её обоснованность и справедливость, а затем и попечение Бога о нашем спасении.

 

Отсюда следует  назидательный вывод: пусть терзают  нас то бедность, то изгнание, то заточение, то злословие, то болезнь, то смерть близких, то иное несчастье — мы должны понимать, что ни одно из них не случается  без Господней воли и Господнего провидения; далее, они происходят не иначе, как в соответствии с высшей справедливостью[23][10].

 

Разве не так?

 

Разве грехи, которые  мы совершаем ежедневно, не заслуживают  наказания в сотню тысяч раз  более сурового и беспощадного, нежели те, что насылает Бог?

 

Разве не вполне разумно, чтобы наша плоть усмирялась и  как бы приучалась к ярму, дабы, повинуясь  своей природе, не впадать в похоть?

 

Разве Божьи правосудие (iustice) и истина не вполне достойны того, чтобы мы претерпели ради них страдание?

 

Если за всеми нашими несчастьями явственно стоит  Божья справедливость (equite), то нельзя, не впадая в бесчестие, ни роптать, ни противиться.

 

Здесь не слышится равнодушная  песня философов, будто следует  лишь уступать необходимости: мы слышим жизненное и требовательное повеление, что надо подчиняться, ибо противиться  незаконно; что следует употребить терпение, ибо не вытерпеть значит отвергнуть Божье правосудие. А поскольку  в этом нет ничего явно для нас  привлекательного, хотя всё это, как  мы знаем, благодетельно и спасительно, милосердный Отец вполне утешает  нас и в этом отношении, поручаясь, что через испытание крестом  Он печётся о нашем спасении.

 

Если же скорби спасительны  для нас, то отчего бы не принимать  их с миром в душе, не проявляя неблагодарности? Ибо терпеливо  снося их, мы отнюдь не приносим жертв  необходимости, но способствуем нашему же благу.

 

Подобное убеждение, повторяю, приведёт к тому, что, когда  нашу душу на кресте поразит естественное страдание, её сразу же утешит духовная радость. За нею последует и молитва, которая не творится без радости.

 

А поскольку хвала  Господу и молитва могут исходить лишь от радостной и бодрой души, причём ничто в мире не должно быть этому помехой, то ясно, в какой  степени необходимо, чтобы крестную муку облегчала духовная радость[24][11].

 

Глава IV

О СОЗЕРЦАНИИ БУДУЩЕЙ  ЖИЗНИ

 

1. Несмотря на гнетущие  напасти, надо постоянно устремлять  взор к нашей кончинe, чтобы научиться презирать земную жизнь и посредством этого пробудиться к размышлению о будущей жизни.

 

Господь знает, сколь  велика естественная склонность любить этот мир слепо, по животному, и поэтому, ослабляя её, пробуждая нас от лени, Он применяет лучшее средство, чтобы наше сердце не слишком отягощалось этой безрассудной любовью.

 

Каждому из нас на протяжении всего жизненного пути хочется надеяться  на небесное бессмертие и достичь  его; ведь человеку стыдно не возвышаться  над диким зверем, чьё положение  было бы ничуть не хуже нашего, если бы нас не возвышала надежда на вечную жизнь после смерти.

 

Однако, если испытать намерения, замыслы, решения и дела каждого человека, то окажется, что они посвящены исключительно земным интересам. Подобная ограниченность объясняется тем, что наш ум как бы затмевается пустым блеском богатства, почестей, власти, которые не позволяют устремить взоры вдаль.

 

Точно так же наше сердце, отягощённое стяжательством, честолюбием  и иными дурными страстями, настолько  привязано к земному, что мешает нам взглянуть ввысь.

 

В результате нашу душу как бы стреноживают плотские утехи, и она ищет счастья на земле. Но Господь, желая исцелить нас от этого  зла, наставляет своих служителей о  суетности земной жизни, постоянно  предостерегая их всяческими несчастьями. И чтобы они не ждали от земной жизни мира и покоя, Он допускает, что их часто тревожат и терзают  войны, мятежи, разбой и прочие беззакония.

 

Чтобы они не слишком  домогались преходящих богатств и были довольны тем, чем владеют, Он насылает на них то нищету, то неурожай, то пожар, то что-либо иное; или же Он удерживает их в среднем достатке.

 

Чтобы они не получали чрезмерной радости от брака, Он награждает их грубыми и злыми жёнами, которые  им досаждают, либо дарит дурных детей, чтобы их унизить, либо насылает горе, отнимая жён и детей.

 

Если же в подобном случае Он щадит своих служителей, то, чтобы они не возносились и  не слишком возомнили о себе, Он предостерегает их болезнями и опасностями, открывая глаза на временность и  хрупкость всех благ, обречённых гибели.

 

Поэтому мы тогда хорошо усваиваем учение о кресте, когда  постигаем, что земная жизнь, хотя и  ценна сама по себе, состоит из тревог, огорчений, всевозможных напастей и  отнюдь не является счастливой; что  все её блага, которые мы так ценим, — преходящи, суетны и связаны  со страданиями; таким образом мы приходим к выводу, что здесь нам нечего искать и нечего ожидать, кроме непрерывных сражений[25][1]; что, когда возникает мысль о венце, следует устремить взор к небу.

 

Ибо не подлежит сомнению, что серьёзное стремление к созерцанию будущей жизни никогда бы не овладело душой, если бы она не прониклась презрением к жизни земной.

 

2. Между этими двумя крайностями нет середины: мы либо не придаём ценности земному, либо привязаны к нему неумеренной любовью.

 

Поэтому, если мы хоть сколько-нибудь заботимся о бессмертии, приходится прилагать усилия к его обретению и разрывать дурные узы. Из-за того, что земная жизнь постоянно притягивает многими радостями и привлекает чрезвычайно заманчивой, красивой и милой видимостью, нужно то и дело от неё отстраняться, чтобы эти ложные красоты не прельщали и не привораживали нас.

 

Подумайте, прошу вас, что было бы, если бы мы наслаждались постоянным блаженством здесь и  не смогли бы в должной мере осознать своё убожество, как это происходит, когда нас мучают несчастья?

 

Не только учёные люди знают, что жизнь человека подобна  дыму, облаку, но о том же говорит и народная мудрость. И так как люди видели, что знать это весьма полезно, то объявили о том во многих превосходных речениях; и однако на свете нет ничего, к чему мы относились бы с большим небрежением и о чём меньше бы вспоминали.

 

Ибо мы занимаемся своими делами так, будто устанавливаем  бессмертие на земле.

 

Я знаю, что, когда хоронят  умершего или когда мы идём по кладбищу среди могил, где лик смерти у нас прямо перед глазами, тогда мы превосходно философствуем о быстротечности жизни. Но это случается нечасто, а порой такие события и вовсе нас не волнуют.

 

Когда же всё-таки волнуют, это настроение длится недолго, оно  исчезает, как только мы делаем следующий  шаг, так что в памяти ничего не остаётся; короче говоря, оно рассеивается подобно возгласам толпы после  спектакля. Ибо, позабыв не только о  смерти, но и о своей собственной  смертной участи, словно мы никогда  о ней не слыхали, мы вновь впадаем в безрассудную беспечность и льстим себя напрасной надеждой на земное бессмертие.

 

Если нам напомнят старую поговорку, что человек —  это насекомое-однодневка, мы охотно соглашаемся, но столь бездумно, что  в душе постоянно сохраняется мысль, будто нам жить здесь вечно. Кто же в таком случае станет возражать, что для нас чрезвычайно важны напоминания; но речь не об этом: нам ещё нужно убедиться, насколько это возможно, на опыте, сколь горек человеческий удел в мирской жизни; ведь если мы будем в этом убеждены, то едва ли допустим такое восхищение ею, от которого мы погружаемся чуть ли не в полное забытьё и нам кажется, будто она принесла нам совершенное блаженство?

 

Ведь если необходимо, чтобы Господь наставлял нас  подобным образом, то наша обязанность  — внимать его предостережениям, которыми Он пробуждает нас от беспечности, дабы, выказывая презрение к миру, всею душою жаждать созерцания будущей  жизни[26][2].

 

3. Однако верующие  должны приучать себя к презрению  к земной жизни вовсе не  до такой степени, чтобы от  этого зародилась ненависть к  ней, то есть неблагодарность  к Богу.

 

Ведь эта жизнь, хотя и наполнена бесчисленными  горестями, справедливо причислена к Божьим благодеяниям, которые не могут быть презираемы.

 

Очевидно, что если мы не находим никакой Божьей милости  в земной жизни, то виновны в тяжкой неблагодарности. Для верующих земная жизнь должна быть исключительным свидетельством благорасположения Господа, ибо  её предназначение в том, чтобы приблизить их к спасению.

 

Ведь Господь, прежде чем дать нам высшее откровение о  наследии бессмертной славы, желает показать нам Отца в более простом: а именно, в благодеяниях, которые  мы ежедневно принимаем из его  руки.

 

Поскольку земная жизнь  служит нам для постижения доброты  Бога, то как разочароваться в ней, словно она вовсе лишена добра? Поэтому нам следует проникнуться к ней чувством уважения как к дару божественной щедрости, который невозможно отвергнуть.

 

Ведь если бы не хватало  свидетельств Евангелия, — в которых, впрочем, отнюдь нет недостатка, —  то сама природа учит, что надо возносить  благодарственные молитвы Богу как  за то, что Он сотворил нас и поместил в этот мир, так и за то, что  Он хранит нас здесь и наделяет всем необходимым для существования.

 

Более того, ещё важнее принять во внимание, что здесь  Он готовит нас для славы Царства  своего. Ведь некогда Он повелел, чтобы  люди, которые должны получить венец  на небесах, прежде сражались на земле, дабы познать торжество лишь после того, как преодолены тяготы войны и одержана победа.

 

Столь же важно другое: здесь мы начинаем вкушать сладость щедрых благодеяний Бога ради того, чтобы наши надежды и помыслы  вызывали стремление к полноте откровения (pleine revelation).