Кальвин Ж. О христианской жизни

 

[10][10] Мысль о том,  что христианская жизнь — это  движение вперёд, требующее ежедневных  усилий, Кальвин развивал в письмах.  Здесь даны конкретные советы, как совершенствовать себя “в  святости жизни”, “в добродетели”, “в любом благом деле”, даже  если Бог к этому не принуждает. “Увеличивайте дары своего духа”,  “вы должны достичь большего  в каждой добродетели”, “вы должны  наращивать каждый духовный дар”, “приумножайте себе милости,  которыми Бог оделил вас”. Можно  сопоставить эти советы и требования  с формулой кальвинистской исповеди:

 

“Пусть день ото  дня растут в нас милости Твоего Святого Духа...” Требуя от верующих непрерывного духовного прогресса, Кальвин исходил из важнейшего правила духовного развития: чтобы не отстать и не пасть, надо двигаться вперёд.

 

[11][1] Здесь Синодальный  перевод (“целомудренно, праведно  и благочестиво”) изменен в  соответствии с версией Кальвина, которую допускают греческий  оригинал и латинский перевод  этого места. Три слова: “воздержание”,  “справедливость” и “благочестие”  — являются ключевыми для последующего  рассуждения Кальвина.

 

[12][2] Т. е. с Десятисловием (Декалогом), которое, согласно Библии, Моисей по повелению Бога вытесал на двух каменных скрижалях (таблицах). На первой таблице, как полагал Кальвин, помещались четыре заповеди о почитании Бога, на второй — остальные, которые он считал заповедями человеческой любви.

 

[13][3] Здесь в значении  “судьба” автор употребляет  слово “fortune”, поскольку речь идет о превратностях человеческой жизни; в других частях книга он пользуется разными словами со сходным значением.

 

Различные грани судьбы олицетворяли в греческой мифологии  богини Адрастея, Ананке и её дочери мойры, Немезида, Тихе, у римлян — Фортуна. Считалось, что рок — Фатум — неотвратим не только для людей, но и для богов. По выражению Сенеки, судьба ведёт послушного и силой влечёт непокорного.

 

Понятие о судьбе формировалось  языческим миросозерцанием, согласно которому каждым жизненным шагом  человека управляют боги; волю богов, прихоть слепого рока познать  невозможно, но их можно угадать. Поэтому  с культом судьбы связаны гадание, магия, астрология. Христианская теология исходит из свободы человека и  из возможности познания божественной истины (Ин 8:32), что не согласуется с понятием судьбы.

 

Однако средневековые  христианские писатели употребляли  латинские обозначения судьбы как  синонимы провидения и предопределения, а иногда считали Фатум подчинённым  провидению началом.

 

В ренессансной культуре в связи с всеобщим увлечением античностью чрезвычайно оживился интерес к понятию судьбы, в  особенности к астрологии и магии, которыми занимались и поверхностные  любители, и вполне серьёзные учёные.

 

Все эти увлечения  Кальвин последовательно критиковал, но против него, в свою очередь, было выдвинуто философское обвинение: под видом предопределения он якобы предоставил место в  христианской теологии понятию о  жестоком роке. Чтобы защитить учение о предопределении от многочисленных оппонентов, реформатор уделил в “Наставлении”  серьёзное внимание демонстрации принципиальных отличий веры в божественное предопределение  людей от языческой веры в судьбу.

 

[14][1] Ср.: Канонические  Евангелия. Пер. с греч. В. Н.  Кузнецовой. Под ред. С. В. Лёзова и С. В. Тищенко. М., 1992. В Синодальном переводе — “благоволение”.

 

[15][2] Говоря о страдании  исключительно во имя Христа  и вместе с Ним, Кальвин считал, что само по себе страдание  ценностью не обладает; оно должно  уподобить христианина Христу  и укрепить общение с Ним. 

 

Вместе с тем  он призывал подражать не каждому  жизненному шагу Христа, а его нравственному  подвигу. Кальвин, как и Лютер, был  особенно осторожен, когда касался  темы подражания Христу, для разработки которой очень много сделали католические писатели. Реформаторам приходилось доказывать правильность своей версии уподобления верующего Сыну Божьему, тщательно предупреждая возможность истолковать её в пользу католического учения.

 

Католическое представление  о “сокровищнице добрых дел”, которые  аккумулируются у Церкви разными  путями, в т. ч. соблюдением обетов бедности, безбрачия, прощения обид —  по примеру Христа, протестанты оспаривали. Они ставили веру в зависимость  от божественной милости (в Синодальном  переводе и в православной богословской литературе здесь часто употребляется  слово “благодать”), а не от запаса добрых дел Церкви.

 

Реформаторы обращали внимание христиан на уникальность Христа. Воспроизвести все черты единственного  Сына Божия человеку не дано. Даже человеческой природе Христа христианин не может и не должен подражать, так как изменились условия жизни.

 

Вместе с тем  Кальвин постоянно привлекал  внимание читателей к тому, что  Иисус является образцом для подражания — в доверии Богу, безупречном  послушании, смирении, прощении грехов, молитве, верности Писанию в борьбе со злом и т. д.

 

Для Кальвина истинное подражание Христу заключалось в  том, чтобы сопереживать его смерти, погребению и воскресению. Мистики  французской школы впоследствии испытали влияние идей Кальвина относительно большей значимости “состояний”  Христа, нежели его отдельных поступков, настаивая. как и Кальвин, на подражании внутреннем.

 

[16][3] Ср.: Люций Анней Сенека. О счастливой жизни (XV, 5; XVI, 5). Пер. С. Ц. Янушевского. СЛ, 1913.

 

[17][4] Ср.: Марк Туллий  Цицерон. О преодолении боли. 13, 31; О страсти. 17, 37. В кн.: Марк Туллий  Цицерон. Избранные сочинения.  Сост. М. Гаспаров и др. М., 1976.

 

[18][5] Стоики — последователи  философской школы Стои (от названия зала а Афинах) IV в. до н. э. — II в. Поздние стоики — Сенека, Эпиктет, Марк Аврелий — стремились найти утешение для человека в житейской мудрости. Одна из характерных для этой школы проблем — воспитание доблести, невозмутимости, мужественного спокойствия. Раннее христианство "приняло некоторые положения религиозных взглядов стоиков.

 

Неостоицизм — одно из направлений гуманистической мысли, распространившееся в XVI в., главным образом среди литераторов, историков, моралистов почти всех стран Европы. Его последователи издавали труды античных философов, а также христианских писателей, занимавшихся согласованием стоицизма с христианством. Основателем системы неостоицизма считается нидерландский филолог и историк Юст Липский (1547-1606).

 

Влияние стоической этики  на моральную доктрину Реформации было очень значительным, хотя реформаторы  придерживались совершенно иных, нежели стоики, взглядов на бытие в целом.

 

[19][6] Перевод по  тексту Кальвина. Синодальный перевод:  “Вы восплачете и возрыдаете, а мир возрадуется; вы печальны будете, но печаль ваша в радость будет”.

 

[20][7] Ср.: “Многие люди  усматривают какую-то неведомую  мне высшую доблесть в том,  чтобы не пугаться угроз, не  тревожиться в связи с опасностью, словно у них непоколебимости  больше, чем у скалы Мальпесс (на острове Фарос). Но позвольте мне вас спросить, разве это заслуга для камней или деревянных колод, когда они не испытывают никакой боли? Ни в коем случае. У людей, лишённых чувств, не может быть и добродетели”. (Joannis Calvini opera quae supersunt omnia. Ed. G. Baum, E. Cunitz, E. Reuss. Vol. I — LIX. Brunsvigae, 1863-1900; vol. XXX, p. 670. Далее — О. С.).

 

“Если бы мы вели себя словно деревянные колоды или камни, то никакой добродетели мы бы не проявили”. (О. С. XXXII, 93)

 

Это высказывания Кальвина из 101-й беседы по книгам Царств и  проповедей по книге Иова, где реформатор повторяет рассуждения о человечности страдания, полемизируя с приверженцами  стоицизма.

 

[21][8] Св. Пётр был  поставлен Иисусом Христом во  главе Церкви (Мф 16:18) и вместе с двенадцатью апостолами свидетельствовал о вознесении Христа перед синедрионом в Иерусалиме. Сначала он находился в Антиохии, затем прибыл в Рим, где его схватили во время жестоких гонений на христиан при императоре Нероне. В принятом Католической церковью “Списке римских понтификов” сообщается, что, будучи арестован, он пожелал, чтобы его распяли вниз головой; по преданию, это произошло 29 июня 67 г.

 

[22][9] Ср.: Люций Анней Сенека. О провидении. СП, 1913.

 

[23][10] Об уверенности  Кальвина в том, что все его  предсмертные страдания были  действительно угодны Богу, рассказал  биограф и преемник Кальвина  Теодор де Без (1519-1605): “В болезни с самого начала и вплоть до кончины он пребывал, беспрерывно молясь; наперекор постоянной боли из его уст слышны были слова псалма 38: “Я стал нем, о Господи, потому что Ты соделал это...” (Пс 39 (38): 10) Однажды, разговаривая со мною, он застонал и сказал: “Господи, Ты уничтожаешь меня, но с меня довольно и того, что Ты это делаешь собственной дланью”. (О. С. XXI, 44)

 

[24][11] Об этой духовной  радости христианина Кальвин  говорил часто. “Если мы припомним  всё, что нам известно о Христе, то ведь как бы ни была  велика его печаль, любую горечь  Он смягчал и преодолевал благодаря  духовной радости” (Комм. 1 Фее, V, 16). “Вот бесценный плод веры, который восхваляет св. Павел, когда совесть каждого верующего умиротворена и довольна, вкушая покой и духовную радость” (Комм. Пс 32). “При всех трудностях необходимо преодолевать печаль духовной радостью” (О. С. XXIX, 286). “Пусть вознесут они свои сердца к Богу, Творцу всех благ, благодаря духовному веселью” (Комм. Пс. 22).

 

[25][1] Кальвинистскую  набожность считают воинствующей. И Кальвину, действительно, представлялось, что жизнь христианина — это  беспрерывная борьба, поскольку  его одолевают постоянные искушения.  В его переписке очень часто  встречается понятие жизненного  сражения:

 

“Сатана не устаёт постоянно  учинять новые сражения” (О. С. XIII, 65). “Мы не можем служить Богу, не сражаясь” (О. С. XIX, 347). “Ваш удел —  сражаться со многими искушениями... Вам нужно выстоять, не уставая  сражаться не только шпагой против видимых врагов, но и против всего, что отвлекает или мешает вам  на правильном пути... Нам надлежит выстоять в неисчислимых внутренних битвах...” (О. С. XX, 11)

 

[26][2] В послании  к верующим Франции и главе  французских гугенотов адмиралу  Колиньи Кальвин писал: “Чтобы любовь к этому миру не укоренилась в нас, мы себя умерщвляем” (О. С. XVII, 685).

 

“... Нам подобает размышлять об этой небесной жизни столь благостно  и столь сосредоточенно, дабы сей  мир не был нам дорог, либо, по крайней мере, дабы нам пройти ,по нему странниками” (О. С. XVII, 460).

 

“Если посреди моря людей, которых волнует лишь мирская  суета, вы не видите ни дна, ни берегов, то тем крепче вам нужно стать  на якорь в небесах” (О. С. XVIII, 732).

 

“Если мы устремимся к небесной жизни и действительно  вкусим от того, что она нам сулит, то это будет не мостик, чтобы  перешагнуть, а палуба корабля, чтобы  пересечь море, каким бы огромным и  глубоким оно ни было” (О. С. XV, 413).

 

[27][3] Ср.: Геродот. История  в девяти книгах. Пер. А. Стратановского. Под ред. С. Утченко. Л., 1972. Кн. 1, 32; Цицерон. О презрении к смерти. В кн.: Марк Туллий Цицерон. Избранные сочинения. Сост. М. Гаспаров и др. М„ 1975, с. 246.

 

[28][4] Скифы — собирательное  название племён, обитавших в  древности в Причерноморье и  соседних местностях; известно, что  они поддерживали экономические  и культурные связи с греческими, а позднее и с римскими городами. Обычаи скифов в XVI в. знали  только по рассказам античных  писателей, в особенности Геродота (ок. 484 — 425 до н. э.).

 

Ни Геродот, ни Цицерон, ни другие античные писатели т. н. “скифской  философией” не занимались, и это  понятие появилось лишь в ренессансной литературе. Утверждение, что скифы, якобы, не ценили жизни и не ведали страха смерти, давало некоторое объяснение их удивительной храбрости и пышным погребальным ритуалам. Впоследствии понятием “скифской философии” широко оперировали энциклопедисты.

 

[29][5] Ср.: “Если страх  смерти подавляет нас и преобладает  над радостью и утешительной  надеждой, то это — признак  неверия” (Комм. 2 Кор V, 8). Обращаясь к отцу, потерявшему сына, Кальвин писал: “Всё произошло, как на море, когда во время сильного волнения и опасной бури кого-то сразу забросит в надёжную гавань и он минует долгое странствие в открытом море... Когда по прошествии недолгих лет мы оставим эту жизнь и вступим в лучшую, то это не означает, что мы что-то утратим... Когда он ушёл от нас, а вернее, из этой жизни, то есть всего лишь из бренной и преходящей тени, тогда он сподобился подлинного бессмертия”. (О. С. XI, 191)

 

[30][6] Фасций Цецилий Киприан (ок. 201-256) — раннехристианский богослов и философ. Его сочинения — 66 послании и 12 трактатов, в которых содержится апология христианства, — многократно издавались и использовались протестантами для обоснования своего вероучения. В “Книге о смертности” Киприан пишет о бедствиях христиан, подвергавшихся преследованиям, и о картине Небесного Царства, где гонимых ожидают родители, друзья и где нет страха смерти. Ср.: Творения святого священномученика Киприана, епископа Карфагенского. Киев, 1891, т. 2, с. 250-267.

 

[31][7] Ср.: “Самое главное  в том, что Бог пожелал сделать  нас подобными образу своего  Сына, поскольку тело должно обязательно  соответствовать голове” (О. С. XVII, 685). “Итак, если Господь Иисус  — образец, которому мы должны  соответствовать, то научитесь  совершенному созерцанию Его” (О.  С. XVI, 113).

 

[32][1] Некоторые раннехристианские писатели, в том числе Августин, полагали, например, что единственное назначение брака — продолжение человеческого рода, и когда эта задача выполнена, супругов должны связывать лишь духовные узы.