18. Нулевая степень
Понятие философии
постмодернизма, означающее мнимую
референциональность мифологического
(Ролран Барт), гиперреального или
симукляра (Бодрийяр), а также
лимитированность гиперинтерпретации
(Умберто Эко). Проблематика нулевой степени
рассматривается Ролланом Бартом в контексте
различения языка и стиля, мифологии и
литературы. Письмо есть некое формальное
образование, связывающее язык и стиль.
Язык, согласно Барту, носит над-индивидуальный
характер и является естественным продуктом
времени, результатом Истории и Общества.
В то же время, язык есть скорее эпистимологическая
категория, не сводимая к инструментальности,
не столько запас материала, сколько горизонт,
то есть одновременно территория и ее
границы. Эта анонимная потенциальность
- площадка, заранее подготовленная для
действия, ограничение и одновременно
открытие диапазона возможностей. Напротив,
стиль означает кумулятивность телесного
опыта пишущего. Он обусловлен жизнью
тела писателя и его прошлым, превращаясь
мало-помалу в автоматические приемы его
мастерства. Стиль исходит из сферы индивидуальной,
интимной мифологии пишущего, сферы его
речевого организма, где рождаются первоначальный
союз слов и вещей. Таким образом, язык
- это территория, на которой размещается
аккумулированное прошлое писателя или
архив, в который проникает телесность.
Нулевая степень письма
- это антимифологическое письмо.
Письмо, приведенное к нулевой
степени, есть, в сущности, ничто
иное, как письмо, если угодно, внемодальное,
сводящееся к своего рода негативному
модусу, где все социальные и мифологические
черты языка уничтожаются, уступая место
нейтральной и инертной форме. Примером
такого рода письма для Барта выступает
роман Камю "Посторонний", создавший
стиль, основанный на идее отсутствия,
которое оборачивается едва ли не полным
отсутствием самого стиля, следствием
чего является появление писателя без
литературы. Письмо, приведенное к нулевой
степени, обретает свою первоосновную
функцию - инструментальность, и превращается
в подобие чисто математического уравнения.
19. Атеизм
В традиционном понимании
- ментально-мировоззренческая установка,
альтернативная теизму, то есть
основанная на отрицании трансцендентного
миру начала Бытия, однако объективно
изоморфная ему в гештальтно-семантическом
отношении. В конкретных формах
может представать в оппозиции не столько
теизму как таковому, сколько конкретному
вероучению или определенной конфессии.
Может подразделяться
как религиозный индифферентизм
(то есть отсутствие фокусировки
на вопросах веры), религиозный
скептицизм (то есть сомнение
в определенных догматах вероучения),
вольнодумство (то есть внеконфессиональная
интерпретация символа веры), антиклерикализм
(то есть социально ориентированная
позиция неприятия института
Церкви).
По форме своего
проявления атеизм жанрово варьируется
в предельно широком диапазоне,
от моделей, исключающих Бога
в качестве объяснительного принципа
из картины мира (материализм
в последовательно монистических
своих версиях) до смысложизненной
позиции богоборчества (романтизм).
Атеизм остро проявляет себя
в экзистенциальных проекциях
человеческого существования. (Например,
у Мигеля де Унамуно в "Молитве атеиста":
Господь несуществующий,
Услышь в своем небытии
Мои моления.)
В философии постмодернизма
- атеизм - способ или стиль мышления,
обоснованный идеей "смерти
субъекта" и принципиальным отказом
от возможности внетекстового
источника смысла - как в плане
"трансцендентального означаемого"
(Деррида), так и в плане трансцендентного
субъекта (В. Лейч). Такая парадигма
философствования постулирует практическую
невозможность существования Бога
для субъекта речи (Кристева). Семантическая
фигура Бога стоит в постмодернизме
в одном ряду с фигурами
Автора, психоаналитически понятого
Отца и в целом субъекта (познания,
действия, власти), сопрягаясь с феноменом
центра, структуры, власти и т.п.,
выступая символом традиционной
рациональности метафизики и
онтологии. В этом отношении атеизм
фактически выступает в постмодернизме
необходимым аспектом фундаментальной
для его номадологической парадигмы децентрации
(текста, опыта, структуры), постулируя
новое понимание бытия как флуктуационного
процесса самоорганизации, осуществляющегося
вне однозначных механизмов линейной
причинности, предполагающих процедуру
внешнего причинения - "Мир без Бога"
стоит в ряду с такими базисными аксиомами
постмодернизма, как Текст без Автора,
Язык без Субъекта, Голос без Говорящего
- выражая наряду с ними идею нелинейности.
Подобным образом понятый атеизм позволяет
постмодернизму предположить внутри своего
концептуального поля нетрадиционно артикулированную
семантическую фигуру Бога (Бог как предельный
цикл хроноса у Делеза, например - вне обязательной
для теизма личностной его артикуляции).
Фактически постмодерн
задает не только новую семантику,
но и нетрадиционную аксиологическую
окраску классическому понятию
атеизма: по формулировке Вейль,
"одна из драгоценных радостей
земной любви - радость служить
любимому существу так, чтобы
оно не знало об этом. В любви
к Богу это возможно лишь
через атеизм".
20. Постистория
Понятие философии
постмодернизма, сменившее собой
традиционную концепцию истории
и задающее новое видение социальных
процессов, обоснованное:
1) отказом от линейного
видения социальной динамики;
2) отказом от презумпции
наличия внутренней логики истории
- в общем контексте отказа
от логоцентризма;
3) отказом от презумпции
трансцендентального означаемого, предполагающего
в данном случае наличие автохронной социальной
реальности;
4) общей постмодернистской
презумпцией артикуляции настоящего
как лишенного возможности новизны.
Если при переходе от традиционной
культуры к классической - осевой - вектор
развития представления о времени разворачивается
как переход от циклической временной
модели к линейной, то современный переход
культуры постмодерна знаменуется радикальным
отказом философии от линейной концепции
времени. Последний оценивается в качестве
метонаррации, и в этом качестве подвергается
десакрализации: так, в оценке Бодрийяра,
"история - это наш утраченный референт,
то есть наш миф". Согласно видению Джиммисона,
современное общество характеризуется
"последовательным ослаблением историчности
в нашем отношении к общественной истории".
Подобная установка была зафиксирована
уже Арент: "Нить традиции оборвана,
и мы не будем в состоянии восстановить
ее. Что утрачено, так это непрерывность
прошлого. То, с чем мы оставлены, все то
же прошлое, но прошлое уже фрагментированное".
Понимание истории как линейное разворачивание
событийности из прошлого в будущее, предполагающего
усмотрение в последовательности событийной
однозначности принудительной причинности
и вытекающей из этого возможности одного,
так называемого правильного прочтения
события сменяются в постмодернизме установкой
на интерпретационную плюральность нарративной
истории, или, как пишет Бодрийяр, "история
была могучим мифом, который поддерживал
одновременно возможность объективной
связности причин и событий и возможные
нарративные связности дискурса" - не
случайно век истории это также и век романа.
Постмодернистское же
видение социальной процессуальности
принципиально нелинейно. По оценке Деррида,
"чему не следует доверять, так это метафизическому
концепту истории, который привязан не
только к линейности, но и ко всей системе
импликации (телиология, эсхатология,
выявляющая и интерпретирующая аккумуляция
смысла, известный тип традиционности,
известный концепт преемственности, истины
и т.п.)".
Важнейшим основанием
введения концепта постистории
выступает для постмодернизма
презумпция конца истории, получившая
в постмодерне, наряду с традиционной
оптимистической (конец работы -
конец истории Фукуямы) и пессимистической
(Хангтинтон) своими аранжировками,
и сугубо нетрадицинную свою
артикуляцию. Речь идет именно
об отказе от линейного сознания
времени, предполагающего понятия
минувшего и грядущего, и от
основанного на нем линейного
прочтения истории как необратимо
развернутой из прошлого через
настоящее в будущее. Как пишет
Лиотар, "сегодня мы можем наблюдать
своеобразный упадок доверия,
которое западный человек на
протяжении последних двух столетий
питал к принципу всеобщего
прогресса человечества. Не существует
позитивной ориентации, которая
могла бы открыть перед нами
какую-то новую перспективу (именно
линейную перспективу, а не
панораму жизни в ее стереофонии)".
Постмодерн осознает
себя как пост-современность,
процессуальность, которая разворачивается
после времени: по оценке Кожева,
"как бы то ни было, история
закончена". Разворачивая процессуальность
своего бытия в ситуацию постистории,
современность тем самым "переписывает
время", разворачивая линейный
вектор истории и ломая его.
Таким - парадоксальным образом
постмодернистская концепция конца
истории фактически имеет смысл
переоткрытия времени. В этом
плане перманентная настоящая
культура постмодерна принципиально
нелинейная. Современная культурная
прагматика описывается Лиотаром
как монстр, образуемый переплетением
различных сетей, разнородных
классов высказываний (предписывающих,
перформативных, технических, оценочных
и так далее). Нет никакого основания
полагать, что возможно определить метапредложение,
общее для всех этих языковых игр, или
что временной консенсунс может охватить
все метапредложения, регулирующие все
совокупность высказываний, циркулирующих
в человеческом коллективе. В качестве
предмета своего интереса генеалогия
постулирует не столько предусмотрительное
могущество смысла, сколько случайную
игру доминаций (Фуко).
И если линейной
версией истории создана особая
вселенная правил, предназначенная
для того, чтобы утолить жажду
насилия, своего рода интерпретативного
своеволия в отношении спонтанной
событийности, то согласно постмодернизму,
грандиозная игра истории - вот
кому подчиняются правила. Моделируемый
философией постмодернизма событийный
процесс подчинен терминизму
принципиально нелинейного типа.
"Мир - такой, как мы его
знаем - в итоге не является
просто фигурой, где все события
стерты для того, чтобы прорисовались
постепенно существенные черты,
конечный смысл, первая и последняя
необходимость, но, напротив - это
мириады переплетающихся событий.
Мы полагаем, что наше настоящее
опирается на глубинные интенции,
на неизменные необходимости;
от историков мы требуем убедить
нас в этом. Но верное историческое
чувство подсказывает, что мы
живем без специальных разметок
и изначальных координат в
мириадах затерянных событий.
Существование в едином пространстве
не только семантически несоединимых
и аксиологически взаимоисключающих
друг друга сколов различных
культурных традиций порождает
невозможность единого зеркала
мира. В общем контексте отказа
от метафизической презумпции
наличия универсально единого
и рационально постигаемого смысла
бытия постмодернистское видение
истории обоснована презумпция
отсутствия так называемой логики
истории, то есть программным
отказом от веры в абсолютную
автономию истории как истории
и философии в смысле гегельянства.
Рефлексия над прошлым, по оценке
Х. Райта, - это всегда, рассказ,
нарратив, организованный извне
посредством внесенного рассказчиком
сюжета, организующим повествование.
История как таковая может мыслиться в
пространстве постмодернистской философии
не иначе, нежели в качестве формы словесного
дискурса, жанрово варьирующегося в диапазоне
от романса и трагедии до комедии и сатиры.
По определению Джеймесона, в культуре
постмодерна предчувствия будущего, катастрофического
или спасительного, заместились ощущениями
конца того или этого (конец идеологии,
искусства, социального класса, кризис
ленинизма, социальной демократии, общества,
общества всеобщего благоденствия); взятые
все вместе, они, возможно, составят то,
что все чаще обозначается постмодернизмом.
В русле этой традиции смысл исторического
события трактуется постмодерном следующим
образом: точка совершенно удаленная и
предшествующая всякому позитивному знанию,
а именно - истина, делает возможным знание,
которое однако вновь ее закрывает, не
переставая в своей болтливости не признавать
ее.
21. Анти-психологизм
Парадигмальная установка
модернизма, и в особенности постмодернизма,
которая заключается в программной
элиминации субъективного фактора
при интерпретации феноменов
культуры. Например, призыв Пикассо:
"уважайте объект" предполагает
восприятие последнего вне каких бы
то ни было сиюминутных ассоциаций, имеющих
субъективно психологическую подоплеку.
Например, в контексте проблемы интерпретации,
анти-психологизм проявляет себя как ориентация
на отказ от традиционного видения интерпретации
текста (понимания) как реконструкции
исходного авторского замысла (эволюционное
движение от биографического анализа
к структурализму, ориентированному на
трактовку интерпретационной процедуры,
как основанной на выявлении объективно
гештальтно организационных характеристик
текста).
Линия анти-психологизма
как растворения субъективности
в семиотическом пространстве
языка, находит свое развитие
в философии постмодернизма. Свою
цель в данной сфере постмодернизм
формулирует следующим образом:
"взломать пока еще не столь
герметическую преграду, которой
удерживается вопрос о письме
под опекой психоанализа" (Деррида).
Согласно постмодернистскому видению
дискурсивных практик письма
и чтения, последние задают семиотическое
пространство, в рамках которого
производимое действие совпадает
с переживаемым воздействием. Пишущий
пребывает внутри письма, причем
не как психологическая личность,
а как непосредственный участник
действия. Утрата субъектом психологической
артикуляции приводит к тому,
что он не только теряет
личностные качества, деперсонифицируется,
то есть становится кодом, не
личностью, анонимом, но и исчезает
в целом как явление. Он ничто
и никто. Он становится деянием
и пробелом (Кристева).
22. Деконструкция
Направление пост-структуралистического
критицизма, связываемое с работами
французского философа Деррида.
Являясь попыткой радикализации
хайдеггеровской деструкции западноевропейской
мистики, деконструкция имеет
целью не прояснение фундаментального
опыта бытия, но всеобъемлющую
негацию понятия бытия как такового. Деконструкция
процессуирует принципиальную невозможность
содержательной экспликации бытия: тематика
субъективирующей интерризации не случайно
является для нее главной. Критика основополагающих
концептов традиционной философии (в границах
которой - несмотря на непосредственное
влияние на становление деконструктивизма
- для Деррида остаются и Ницше, и Фрейд,
и Гуссерль, и Хайдеггер) - присутствие
действительности, тождества, истины исходит
из посылки, что статус рационального
в культуре не самовоспроизводится на
собственном материале, но поддерживается
постоянным усилием по вытеснению из его
сферы элементов, оказывающихся не-мыслимым.
Эта репрессивная интенция, лежащая в
основании западноевропейской культуры,
обозначается Деррида как логоцентризм.
Логоцентристский идеал непосредственной
самодостаточности и неприсутствия задал,
по Деррида, парадигму всей западной метафизики.
Метафизика присутствия, полагая рядом
с человеком трансцендентальную реальность,
подлинный мир и стремясь подключить сферу
существования к бытию, служит основанию
логоцентрической тотализации гуманитарной
области. Ее кризис, по мысли Деррида, явно
обнаруживает себя уже у Ницше, тексты
которого представляют собой образцы
разрушения гомогенной среды проводника
идей мобильной армии метафор.