Философия Истории

        Правда, отсюда ещё не следует,  что никакая мобилизующая идея  нам вообще не нужна. Наоборот, в нынешний критический период нашей жизни она нам нужнее, чем что-либо, нужнее, чем все  доллоровые транши и газопро-водные системы вместе взятые.  Но проистекать такая идея должна из сегодняшнего вызова, а вовсе не из ностальгических воспоминаний о том, чего нам хотелось бы  или из того, что о нас задумал Господь. Для этого нужно прежде всего трезво осознать реальность, не сбиваясь ни на апокалипситческие истерики /пропала Россия!/, не на благодушные уверения, что всё рассосётся и даже уже рассасывается. И то, и другое обезоруживает и влечёт в никуда. И начинать при  этом надо с правды, с осознания неумолимости тех выдвинутых самой историей /а не кем-то инспирированных/ вызовов, перед которыми мы нынче оказались. Уже одна только правда /как бы ни была горька!/ всегда обладала и надо думать обладает для нас русских огромной мобилизующей силой.

        Самый жестокий вызов нынешнего  времени, наше нынешнее монгольское  нашествие, без отражения которого  всё прочее просто не имеет  смысла, это, конечно, демографический кризис. Если сокращение населения на необъятных и полупустых просторах России само по себе весьма тревожно, то происходящее ныне многократно опаснее, ибо речь идёт не просто о сокращении населения вообще, а о сокращении прежде всего русского населения. Конечно, вымирание любого народа, даже самого малого, печально и невосполнимо, но в случае с русским народом речь идёт о чём -то гораздо большем: о вымирании и неуклонном падении ассимиляторских возможностей народа, составляющего стержень  России, и значит об исчезновении самой России как способа выживания русского народа, безотносительно к тому, останутся ли на её территории другие населяющие её народы. Причём для этого вовсе не нужно дожидаться, чтобы русские вообще исчезли. Русскому населению достаточно просто сократиться до какой-то определённой критической черты, как его ассимиляторские потенции окажутся блокированными и начнётся /а где-то уже начался/ обратный процесс инородческой ассимиляции, который может приобрести обвальный характер. У других империй, над которыми рано или поздно закатывалось солнце, скажем у Османской или Австро-венгерской этот обратный процесс разворачивался только до административных границ их титульной нации, которые в последующем получали возможность в рамках национальных государств во многом компенсировать свой проигрыш на имперских фронтах. Хуже обстояло дело с теми имперскими народами, у которых такого национального дома не было. Они оказались окончательно ассимилироваными и исчезли. Нечто подобное, например, произошло в своё время с Римской империей по мере того, как в ней стало преобладать варварское население. Действительно, в Риме, как и сейчас в России, не было никакой особой территориально-административной единицы, принадлежащей именно  римлянам, ибо пока они были во славе, в этом не было необходимости: ведь им принадлежало всё. Но зато, когда эта слава миновала, у них в отличии от варваров не осталось ничего, а значит и их самих.

       Но, пожалуй, особый драматизм  ситуации состоит в том, что мы даже не можем в полный голос объявить об этой самой важной для нас руских, а значит и для России проблеме, ибо гипноз образа «великой и неделимой»  исключает разговор на темы, которые могут превратно истолковать другие  входящие в неё народы. Вдруг они обидятся и заходят отделиться. И тогда Россия автоматически становится делимой и её величие оказывается под вопросом. Как с наименьшими издержками выйти из этой коллизии, как откровенно и решительно сказать, что  для нас наша собственная русская судьба важнее чьей-либо даже самой России, что для нас нет и не может быть каких-либо  более важных проблем, чем проблемы русских матерей, рожающих и воспитывающих русских детей, в то время как другие народы уже давно не малые дети и даже не младшие братья, а вполне взрослые люди, которым полагается заботиться о себе самим.  Как организовать именно вокруг этого наше общественное мнение и , не впадая при этом в имперский национализм, т.е. самовозвеличивание и нетерпимость, построить систему наших ценностей таким образом, чтобы в центре её была русская семья и круг её домашних, обыденно-житейских, а не возвышенно-героических дел, так чтобы очередное крушение Великой империи уже постсоциалистического образца, но по-прежнему от моря до моря не обернулось крушением самого русского народа. Нужно, в конце концов, честно по-взрослому признаться, что величие империи есть да и было не самоцелью, а лишь одним из исторически преходящих способов выживания русского народа и всех, кто себя к нему причислял, а современная глобализирующаяся действительность делает более эффективным другой способ такого выживания.

           Для нашего спасения нужны  не показательные стрельбы с  подводных крейсеров и не сомнительная  карательная война, на которых  всё ещё можно сделать президенство  и на которую естественно находятся деньги, а будничная  работа по переселению в районы этнического формирования  русского народа русских семей, которые, уверовав в «Союз нерушимый», ныне на его бывших просторах оказались в ужасающем положении и готовы со своими детьми бежать даже в заброшенные дома в чернобыльской зоне, ибо на просторах европейской России для них не находится ни места, ни средств на элементарное обустройство.Подумайте только в какое зазеркалье  влечёт нас груз былых психологических предрассудков, если мы изо всех сил хотим заставить жить вместе с нами недружелюбно настроенный /на протяжении веков!/ и в цивилизационном отношении чуждый нам народ и практически ничего не делаем, чтобы найти среди нас место для бедствующих русских.

       Теперь о территориях. 3\4 наших территорий по цивилизованным меркам просто пусты. Причём парадокс истории состоит в том, что расположены эти в сущности пустующие земли рядом с активно развивающимися и буквально перенаселёнными странами. Не трудно сообразить, что в конце концов произойдёт, если всё будет предоставлено естественному ходу вещей. И судя по тому, как мы себя ведём, так и не имея мирного договора с Японией или соглашения об иммиграции с Китаем, именно этот естественный ход вещей для нас просто убийственно опасный, видимо, всё и решит. Обратите внимание, что японцы, которые с началом перестройки так настойчиво ставили вопрос о «северных территориях», теперь говорят на эту тему не столь активно.Уверен, они догадываются, что выждав ещё немного они пролучат спорные острова просто так, как, например, недавно Западная Германия получила Восточную, а ведь поначалу немцы готовы были за эту столь принципиальную для них уступку взять на себя любые обязательства. Не думаю, чтобы это было непонятно власть придержащим. Но груз великодержавных амбиций подавляет здравый смысл и мы опять же не в силах признаться себе, что с точки зрения наших собственных интересов на Дальнем Востоке /например, для охраны, преумножения и рационального использования тех же рыбных богатств этого региона/ дружественная, т.е. действительно доверяющая нам Япония, для нас в сотни раз дороже трёх скал в океане. Но для этого нужно даже на массовом уровне уметь думать не только эмоциональными стереотипами, уметь  преодолевать тот общенациональный невроз, который уже неоднократно провоцировал нас на неадекватные действия, заводя в тупик. И судя по тому, как, например, думает большинство по поводу нашей госудаственной символики или по количеству голосующих за блок «Родина», невроз этот вовсе не преодолён и всегда готов дать очередной рецидив.

 Странно и  печально видеть в передачах  с наших дальних океанских  рубежей помятых, неухоженных  людей на фоне почерневших  барачных построек, обеспокоенных  не своей  безотрадной судьбой,  а судьбой неких забытых богом  островов.       

           Да, когда-то расти вширь, размазывая  русскую культуру по необозримым  просторам Евразии, для нас  было единственной возможностью  расти, а значит и выжить, ибо  остановится означало стать чьей-то  добычей.  Вместе с тем это  было не только стратегически необходимо, но и экономически выгодно, ибо, присоединяя Сибирь или Дальний Восток, Москва, что бы при этом ни провозглашалось, вовсе не имела своей целью обеспечить на этих новых землях столичное благополучие и столичный культурный уровень. Цель была совсем другая: упредить соседей-соперников, обложить данью новых подданных, заставить их работать на далёких московских покровителей, причём практически задаром. Теперь не только Сибирь,  но даже Сахалин с Магаданом не места естественных тюрем и Гулагов, а такие же субъекты Федерации, как и Москва с Питером. Люди здесь тоже хотят жить по-человечески, что на сегодняшний день можно добиться только получая трасферы из центра или напрямую, нелегально продавая соседям что-нибудь дефицитное и транспортабельное. Конечно, легенда о несметных богатствах Сибири или Дальнего Востока совсем небезосновательна, но только это заколдованные богатства, при которых можно благополучно умереть с голоду или даже просто вымерзнуть. Чтобы их расколдовать с учетом нынешних социальных и экологических стандартов в эти богатства сначала нужно так вложиться, что центру оказывается намного дешевле и проще откупиться трансферами. Вот и превращается тот же Дальний Восток в устойчиво дотационный регион. А ведь людей живущих там нужно не только кормить и обогревать, но и ещё учить, лечить, оберегать от предприимчивых соседей, не говоря уж об армии неспособных и воровитых чиновников.Смешно сказать, дальние колонии, которые мы когда-то захватывали, чтобы стать богаче, теперь грозят нас разорить.        

         Конечно, при чисто рациональном  и крупномасштабном подходе к  делу эти просторы вполне можно  было бы превратить в источник  огромных доходов. Известно, например, какие исключительные возможности  обещает  крупномаштабное использование Транссиба или арктического морского пути. Только тогда эти территории прийдёся пустить в действительный деловой оборот, т.е. во-первых заселить, где без внешней иммиграции никак не обойтись, во-вторых, обеспечить полную реконструкцию инфроструктуры, в-третьих открыть для них доступ к большим международным деньгам, что нам самим в обозреваемой перспективе вряд ли по силам. Тут нужно высокое и ответственное участие всех наших крупных тихоокеанских соседей. Но как это возможно при современном уровне порядка и доверия в этих краях,  когда переводы из Москвы теряются по дороге, грузы разворовываются, а местная администрация не может справиться с ремонтом котельных. Здесь нужен какой-то качественно новый хозяин, обличённый универсальным доверием и работающий на изначально современном административно-управленческом уровне.                           

            Руководствуясь чисто прогматическими  соображениями, свободными от  груза предубеждений, можно было  бы сказать, что на современный  геополитический вызов, перед которым мы нынче оказались, возможен только адекваный геополитичекий ответ. Все другие ответы,  связанные с благими надеждами на социально-экономический подъём депрессивных регионов и сохранение существующего нереального статус кво, по сути дела опять подталкивают нас, как это уже имело место в случае с распадом СССР,  просто к вынужденным для нас решениям вместо всё ещё возможного  опережающего, договорно-конструктивного решения. Если бы во времена Советского Союза мы думали не только о интернационально-имперских, но и своих собственных национальных интересах и просчитывали все варианты, а не только вариант с «неизбежной победой коммунизма», то разве бы мы подарили кому-нибудь политый русской кровью благославенный Крым.

                Ныне вполне возможно совместно с нашими соседями по Дальневосточному региону договорно учредить здесь нового действительно эффективного хозяина, объединив наши территории, китайские трудовые ресурсы, японские технологии, американские капиталы и влияние. Думается, что такими кооперированными усилиями наш Дальний Восток можно было бы сравнительно быстро превратить в такого мощного экономического «тигра», рядом с которым все прочие местные тигры оказались бы просто котятами. Западная Европа на одном конце Транссиба и целесообразно сформированный новый  дальневосточный тигр на другом с необходимостью потянули бы за собой и европейскую Россию, ибо и экономически и политически в этом оказались бы заинтересованы все крупные игроки современной международной сцены. Думается, что  только на этом пути нам удалось бы радикально решить и проблему того неподъёмного долга, который  грозит в любую минуту \вспомним август 98\ потянуть нас на дно, как и проблему безопасности нашего «южного подбрюшья». Ведь такая безопасность была бы теперь уже не только нашей проблемой, но и проблемой всего пользующегося транссибирским коридором цивилизованного сообщества, которое нас сейчас не больно жалует, а мы, обижаясь, грозим учредить другой, независимый центр силы, как будто мы этого ещё не проходили и не знаем, что из этого получается.

         Врочем, несмотря на действительную  радикальность таких предложений,  всё это не какие-то геополитические  фантазии. В той или иной форме  и ценностном обрамлении об  этом можно услышать на самом  разном уровне, вплоть до правительственного. Но нет решимости и определённости, без которых такое великое дело, ломающее привычные вековые стереотипы, никак не потянуть. Россия, чтобы выжить, должна не только поменять план на рынок и тоталитаризм на демократию, чтобы назло более удачливым соседям достичь всё того же, чего не удавалось раньше. Нет, речь идёт о гораздо большем: о преображении самих целей нашего развития, которые в общественном сознании и оборачиваются тем, как мы мыслим Россию. Уверен, что нам нужна не очередная Великая Россия, которая всякий раз обрекала нас на жервы и лишения, чтобы в очередной раз рухнуть.Давайте однажды построим  Благополучную Россию, преображённую таким образом, чтобы как можно более органично войти в сообщество цивилизованных народов, увязав своё национальное выживание с выживанем всеобщим.

Кстати сказать, в идейном наследии теоретиков «русской идеи» есть немало проникновенных слов о всеединстве, вселенскости, всечеловечности, как тех качествах, которые должны быть привнесены в мир русской соборностью, софийностью и православной терпимостью. Увы, русская история, том числе и новейшая \кстати, не без усилий теоретиков нашей самобытности\, оказывалась на деле весьма далёкой от этих красивых идеалов. Они всегда отодвигались куда-то очень далеко, чтобы в реальном пространстве творить нечто совсем другое. Так вот, может быть время этих идеалов уже наступило? Что если нам на самом деле воспринять их не как возвышенные предначертания, которые господь-бог замыслил о России, а как руководство к действию, тем более что они так хорошо отвечают тому глобалистскому вызову, который бросает нам история на переломе тысячелетий?

                                                               *           *

                                                                              *

            Россия всегда жила не столько  настоящим, т.е. повседневным и  обыденным, сколько возвышенным,  которое, естественно, помещалось  в будущее, придавая смысл и  цель сегодняшней рутине. Ныне  мы может быть впервые в  нашей истории по существу передоверились наличной стихии, полагая, надо думать, что «невидимая» рыночная рука, всё равно нас куда-то выведет. Но выведет ли? Не представляя себе будущего, по которому можно было бы равняться, мы последнее время оказываемся просто влекомы превходящими обстоятельствами насильно. И это в ситуации, когда Москва буквально кишит всевозможными стратегическими фондами и институтами глобальных прогнозов, в которых вроде бы занято немало умных людей. Так в чём же дело? Почему на деле рассуждения о желаемом будущем по большей части сводятся к призывам  удвоить ВВП или прогнозам мировых цен на нефть? Не означает ли это, что такое трезво просчитываемое будущее нас просто не устраивает и о нём, как о верёвке в доме повешенного полагается помалкивать?