Философические письма

предшественников на земле. Это  разумение, как его ни разлагать, как его ни

расчленять на части, всегда останется  разумением всех поколений, сменившихся  со

времен первого человека и до нас; и когда мы размышляем о способностях нашего

ума, мы пользуемся лишь более или  менее удачно этим самым мировым  разумом, с тем,

чтобы наблюдать ту его долю, которую  мы из него восприняли в продолжение  нашего

личного существования. Что означает то или иное свойство души? Это идея, - идея,

которую мы находим в своем уме  вполне готовой, не зная, как она  в нем появилась,

а эта идея в свою очередь вызывает другую. Но первая-то идея, откуда, по вашему,

может она в нас возникнуть, если не из того океана идей, в который мы погружены?

Лишенные общения с другими  сознаниями, мы щипали бы траву, а не размышляли бы о 

своей природе. Если не согласиться  с тем, что мысль человека есть мысль рода

человеческого, то нет возможности  понять, что она такое. Подобно  всей остальной

части в созданной вселенной, ничто  в мире сознаний не может быть постигнуто как 

совершенно обособленное, существующее само собой. И, наконец, если справедливо,

что в верховной или объективной  действительности разум человеческий, на самом 

деле есть лишь постоянное воспроизведение мысли Бога, то его разум во времени,

или разум субъективный, очевидно, тот, который он, благодаря свободной  воле, сам 

себе создал. Правда, школьная мудрость[80] не считается со всем этим; для нее 

существует только один и единственный разум, для нее данный человек и есть тот,

каким он вышел из рук Создателя; хотя и созданный свободным, он не употребил во

зло своей свободы; при всем своем  своеволии, он, подобно неодушевленным

предметам, пребыл неизменным, повинуясь  непреклонной силе; бессчетные

заблуждения, грубейшие предрассудки, им порожденные, преступления, которыми он

запятнал себя, - ничто из всего  этого не оставило следа в его  душе. Вот он - тот 

самый, каким он был в тот день, когда божественное дыхание оживило  его земное

существо, он столь же чист, столь  же непорочен, как тогда, когда еще  ничто не

осквернило его юной природы; для  этой школьной мудрости человек постоянно  один и 

тот же; всегда и всюду; мы именно таковы, какими должны были быть; и вот - это 

скопище мыслей, неполных, фантастических, несогласованных, которое мы именуем

человеческим умом, по ее мнению оно  именно и есть чистый разум, небесная

эманация, истекшая из самого Бога; ничто  его не изменило, ничто его не коснулось.

Так рассуждает человеческая мудрость.

 

Тем не менее, ум человеческий всегда ощущал потребность сызнова себя перестроить 

по идеальному образцу. До появления  христианства он только и делал, что  работал 

над созданием этого образца, который  постоянно ускользал от него и  над которым 

он постоянно продолжал трудиться; это и составляло великую задачу древности. В

то время человек поневоле был  обречен на искание образца в  самом себе. Но

удивительно то, что и в наши дни, имея перед собой возвышенные  наставления,

преподанные христианством, философия все еще подчас упорно пребывает в том кругу,

в котором был замкнут древний  мир, а не помышляет о поисках  образца совершенного

разума вне человеческой природы, не думает, например, обратиться к возвышенному

учению, предназначенному сохранить  в среде людей древнейшие традиции мира, к той

удивительной книге, которая столь  явственно носит на себе печать абсолютного 

разума, т.е. именно того разума, который  он ищет и не может найти. Стоит  только

несколько вдуматься с искренней  верой в учение, раскрытое откровением, - и вас

поразит то величавое выражение  духовного совершенства, которое  в этом учении

царит нераздельно, вам откроется, что все выдающиеся умы, вами там  встреченные,

составляют лишь части единого  обширного разума, который заполняет  и пронизывает

тот мир, в котором прошедшее, настоящее  и будущее составляют одно неразделимое

целое; вы почувствуете, что все  там ведет к постижению природы  такого разума,

который не подчинен условиям времени  и пространства, которым человек  некогда 

обладал, который он утратил, который он некогда вновь обретет, который был нам

явлен в лице Христа. Заметьте, что  по этому вопросу философский  спиритуализм

ничем не разнится от противоположной  системы, ибо, все равно, признаем ли мы

человеческое разумение за пустое место, согласившись со старой формулой

сенсуалистов - нет ничего в разуме, чего бы не было сперва в ощущении, или  же

предположим, что разум действует  по присущей ему собственной силе, и повторим за

Декартом: я замыкаю все свои ощущения и я живу, - и в том и в другом случае мы

все же будем иметь дело с тем  разумом, который мы сейчас в себе находим, а не с 

тем, который был нам дарован  изначально; поэтому мы будем исследовать  вовсе не

подлинное духовное начало, но начало искаженное, искалеченное, извращенное

произволом человека.

 

Впрочем, из всех известных систем, несомненно, самая глубокая и плодотворная по

своим последствиям есть та, которая  стремится, для того чтобы отчетливо  понять

явление разумности, добросовестно  построить совершенно отвлеченный разум,

существо исключительно мыслящее, не восходя при этом к источнику  духовного 

начала[81]. Но так как материалом, из которого эта система строит свой образец,

служит ей человек в теперешнем его состоянии, то она-то все-таки вскрывает  перед 

нами разум искусственный, а  не разум первоначальный. Глубокий мыслитель, творец

этой философии, не усмотрел, что  все дело [заключалось][82] только в  том, чтобы 

представить себе разум, который бы имел одно волевое устремление: обрести  и 

вызвать к действию разум высший, но такой разум, способ движения (mode de

mouvement) которого заключался бы  в совершенном подчинении закону, подобно всему 

существующему, а вся его сила сводилась бы к безграничному  стремлению слиться с 

тем другим разумом. Если бы он избрал это своей исходной точкой, он бы, конечно,

пришел к идее разума воистину чистого, потому что разум этот был бы простым 

отражением абсолютного разума и анализ этого разума привел бы его без сомнения к 

последствиям огромной важности, а  сверх того он не впал бы в ложное учение об

автономии человеческого разума, о  каком-то императивном законе, находящемся 

внутри самого нашего разума и дающем ему способность собственным  порывом 

возвышаться до всей полноты доступного ему совершенства; наконец, другая, еще

более самонадеянная философия, философия  всемогущества человеческого Я, не была

бы ему обязана своим существованием[83].

 

Но все же надо воздать ему  должное: его создание и в теперешнем своем виде

заслуживает с нашей стороны  всяческого уважения. Тому направлению, которое он

придал философским знаниям, обязаны  мы всеми здравыми идеями современности,

сколько их ни есть в мире; и мы сами - только логическое последствие его  мысли.

Он измерил уверенной рукой  пределы человеческого разума; он выяснил, что разум

этот принужден принять два  самых глубоких своих убеждения, а именно:

существование Бога и неограниченность своего бытия, не имея возможности их

доказать; он научил нас тому, что  существует верховная логика, которая  не

подходит под нашу мерку и  которая вне зависимости от нашей воли над нами

тяготеет, и что имеется мир, отличный от нашего, а вместе с тем  существующий

одновременно с тем, в котором  мы мечемся, и мир этот наш разум  вынужден признать

из опасения в противном случае самому ввергнуться в небытие, и, наконец, что

именно отсюда мы должны почерпнуть все наши познания, чтобы затем  применить их к 

миру реальному. И все же в  конце концов приходится признать и  то, что ему было

предназначено только проложить новый  путь философии и что если он оказал великие

услуги человеческому духу, то лишь в том смысле, что заставил его  вернуться 

вспять.

 

В итоге произведенного нами сейчас исследования получается следующее. Сколько  ни

есть на свете идей, все они  последствия некоторого числа передаваемых

традиционно понятий, которые так  же мало составляют достояние отдельного

разумного существа, как природные  силы - принадлежность особи физической.

Архетипы Платона, врожденные идеи Декарта, a priori Канта, все эти различные 

элементы мысли, которые весьма глубокими мыслителями по необходимости

признавались за предваряющие какие  бы то ни было проявления души, за

предшествующие всякому опытному знанию и всякому самостоятельному действию ума,

все эти изначала существующие зародыши разума сводятся к идеям, которые переданы

нам от сознаний, предваривших нас  к жизни и предназначенных  ввести нас в наше

личное бытие. Без восприятия этих результатов человек был бы просто-напросто

двуногим или двуруким млекопитающим, не более, не менее, и это несмотря на

лицевой угол, близкий к прямому, несмотря на размер своей черепной коробки,

несмотря на вертикальное положение  своего тела и т.д. Вложенные чудесным образом 

в сознание первого человеческого  существа в день его создания той  же рукой,

которая направила планету по эллиптической орбите, которая привела в движение

мертвую материю, которая даровала жизнь органическому существу, - именно эти-то

идеи сообщили разуму свойственное ему движение и кинули человека в  тот огромный

круг, который ему предначертано  пройти. Идеи эти, возникающие посредством

взаимного соприкосновения душ  и в силу таинственного начала, которое 

увековечивает в созданном сознании действие сознания верховного, поддерживают

жизнь природы духовной таким же порядком, как сходное соприкосновение  и

аналогичное начало поддерживают жизнь  природы материальной. Так продолжается во

всем первичное воздействие; так  оно выливается окончательно в некое  провидение,

постоянное и непосредственное, простирающее свое действие на всю  совокупность

существ.

 

Раз это установлено, ясно, что нам еще должно исследовать: нам остается лишь

проследить движение этих традиций в истории человеческого рода, чтобы выяснить,

каким образом и где идея, первоначально  вложенная в сердце человека, сохранилась 

в целости и чистоте[84].

 

ПИСЬМО ШЕСТОЕ[85]

 

Можете спросить, каким образом

среди множества потрясений, междуусобий,

заговоров, преступлений

и безумств находилось столько людей,

занимавшихся полезными

и изящными искусствами в Италии

и затем в других христианских государствах;

под владычеством турок

мы этого не наблюдаем.

Вольтер. Опыт о нравах[86]

 

Сударыня.

 

В предыдущих письмах вы видели, как  важно правильно понимать развитие мысли в 

смене поколений, но вы также должны были видеть в них и другое: раз  проникшись

этой основной идеей, что в человеческом духе нет истины помимо собственноручно

вложенной в нее Богом, когда  он извлек человека из небытия, - вам  должно было

стать ясным и то, что нельзя рассматривать движение веков так, как их

рассматривает вульгарная история. Приходится тогда признать, что провидение, или

совершенно мудрый разум, не только управляет ходом событий, но и  непосредственно 

и постоянно воздействует на разум  человеческий. Если только допустить, что для 

первоначального движения разума в  существе созданном потребовалось побуждение,

исходящее не из его собственной  природы, что его первые идеи, первые познания

только и могли быть чудесными  внушениями верховного разума, сила, создавшая  его 

таким образом, должна была и далее  оказывать на него то же действие, как и при

сообщении ему первого движения.

 

Такое понимание жизни и прогресса  мыслящего существа во времени и  его развития

должно стать для вас привычным, сударыня, если вы вполне восприняли то, до чего

мы ранее договорились. Вы видели, что чисто метафизическое рассуждение вполне

доказывает непрерывность внешнего воздействия на разум человека. Но нет 

надобности прибегать к метафизике, вывод последует и без нее: нельзя отвергнуть

его, не отрицая посылок, из которых  он вытекает.

 

Если задуматься над самим способом этого постоянного воздействия божественного

разума в духовном мире, то обнаруживаешь, что оно не только должно быть таким,

как мы только что видели, соответствующим  его первоначальному действию, но еще и 

то, что осуществляться оно должно таким образом, чтобы человеческий разум

оставался совершенно свободным и  мог развить всю свою деятельность. Поэтому нет 

ничего удивительного, что существовал  народ, среди которого традиция

первоначальных внушений Бога сохранилась  в большей чистоте, с большей

определенностью, чем среди других, и что время от времени появлялись люди, через 

которых как бы возобновлялось первоначальное действие нравственного порядка.

Если устранить этот народ, устранить  этих избранных людей, то придется

предположить, что у всех народов, во все эпохи всеобщей жизни человека, во

всякой отдельной личности божественная мысль сохранялась одинаково  полной,

одинаково живой. Это означало бы уничтожение  всякой личности и всякой свободы  в