Шпаргалка по "Журналистике"

Самым серьезным обвинением в адрес газеты было обвинение  в антисемитизме, излишнем внимании к проблемам «инородцев» и  «черты оседлости». Больше всего нареканий  вызывала позиция газеты в нашумевшем деле Дрейфуса, выступления «Нового  времени» против Э. Золя, который прославился  своей защитой обвиненного в  государственной измене французского офицера, еврея по национальности, –  Дрейфуса. Не вдаваясь в подробности  обсуждения этого сложнейшего вопроса, можно привести подсчеты, сделанные  современными исследователями, что  за 36-летнюю историю газеты только семь раз «еврейский вопрос» выходил  на первое место в публикациях, но в это время о нем писала почти вся пресса. «Газета призывала  обе стороны – и правительство, и лидеров еврейского национального  движения – искать мирные, цивилизованные пути решения проблемы. Она осуждала и террористические методы борьбы, и революционное (бунтарское) противостояние» [34]. Газета никогда не призывала  к погромам и осуждала подобные проявления национальной розни.

Современники резко критиковали  «Новое время». «Однако, если отбросить  эмоции, придется признать, что позиция  Суворина в “еврейском вопросе” мало чем отличалась от того, как он воспринимал  “армянский”, “польский”, “финский”  и прочие вопросы. Все они были звеньями одной цепи, органически  связанной с прочими кардинальными  проблемами общественной жизни страны» [35]. Эту проблему надо еще исследовать, но «отбросить эмоции».

В уже упомянутом памфлете Н.Я. Абрамовича «“Новое время” и  “соблазненные младенцы”» говорилось, что газета губила писательские таланты. Правда, автору пришлось оговориться, что неталантливых сотрудников  там не было. «Целая плеяда русских  писателей, из которых некоторые  представляют собой блестящее явление  нашей литературы, прошла через столбцы  суворинской газеты» [36]. И не только крупные писатели, такие как А.П. Чехов, но и талантливые, блестящие  журналисты в разное время сотрудничали в «Новом времени»: Амфитеатров, Потапенко, Меньшиков, Тихонов, Фофанов, Энгельгард и др.

2. Особенности  деятельности  русской прессы  периода первой мировой войны  (до февраля 1917 года) — общий   обзор.

Начавшаяся в августе 1914 г. Первая мировая война поставила  перед русским обществом целый  ряд сложнейших вопросов. Одним из самых острых оказался вопрос об отношении  к войне. Общий патриотический подъем, охвативший Россию в первые месяцы войны, довольно быстро угас: бездарное  командование, поражение па фронте, тяжелое положение в тылу из-за неорганизованности и отсталости страны быстро остудили самые горячие патриотические чувства.

В сентябре 1915 г. представители  социал-демократии ряда европейских  стран на проходившей в Циммервальде социалистической конференции поддержали идею русских большевиков о необходимости  поражения собственного правительства  в империалистической войне. Это  помогло бы скорейшей победе социалистической революции в России, а затем  в Европе и мире, утверждали представители  большевиков. Они предлагали заключить  с Германией сепаратный мир. Эти  взгляды, получившие название «пораженческих», разделяли не только сторонники В.И. Ленина, но и более умеренные представители освободительного движения. «Пораженчеству» был противопоставлен лозунг «Война до победного конца!». Вокруг этих лозунгов и разгорелась идейная борьба.

В начале войны русская  пресса растерялась, ее деятельность не удовлетворяла даже собственных  сотрудников. B.C. Мельгунов – многолетний  автор провинциального отдела «Русских ведомостей» в докладе, прочитанном  в обществе деятелей периодической  печати 28 февраля 1916 г. (позже он был  опубликован под заголовком «О современных  литературных нравах»), говорил: «Наша  печать за самым малым исключением  повинна в тяжком грехе распространения  тенденциозных сведений, нервирующих  русское общество, культивирующих напряженную  атмосферу шовинистической вражды, при которой теряется самообладание  и способность критически относиться к окружающим явлениям». И дальше: «Война оказала разлагающее влияние  на значительную часть нашей печати – она лишила ее морального авторитета» [30].

Правда, тенденциозную информацию газеты и журналы распространяли часто не по своей воле. Им приходилось  довольствоваться только официальными сведениями, так как послать своих  корреспондентов па фронт они  не могли. В конце июля 1914 г. начальникам  штабов была дана телеграмма: «Корреспонденты  в армию допущены не будут» [31]. В  августе 1914 г. на передовые позиции  хотели отправиться сотрудники «Русских ведомостей», «Нового времени», «Вечернего времени», «Газеты-Копейки», «Русского  слова». Все они получили отказ. В  сентябре 10 человек, из них шесть  представителей русской прессы, получили разрешение посетить действующую армию. Поездка длилась 14 дней. Только более  чем через год после начала войны стараниями известного журналиста М.К. Лемке было учреждено Бюро печати для снабжения газет информацией  о ходе военных действий. Очень  долго обсуждался вопрос о представительстве  в Бюро. Левая печать исключалась. Отказано было и провинциальным изданиям. Первыми корреспондентами Бюро печати были сотрудники «Биржевых ведомостей», «Речи», «Русского слова» и «Русских ведомостей». Но наладить работу Бюро никак не удавалось, оно практически  бездействовало.

Таким образом, создать централизованную организацию по сбору информации о военных событиях не удалось. Петербургское  телеграфное агентство распространяло «не факты, а вымыслы», по выражению  одной из газет. Печать иногда тиражировала самые невероятные слухи. Так, в  ноябре 1914 г. «Вечерние известия»  крупным шрифтом на первой полосе сообщили о взятии русской черноморской эскадрой Константинополя. Читатели устроили патриотическую демонстрацию, которую  полиции пришлось разгонять [32].

В 1915 г. в докладе царю говорилось о необходимости «более широкого осведомления отечественной  печати и прессы дружественных России государств о ходе военных действий». Было разрешено наиболее влиятельным  органам прессы послать своих  корреспондентов в ставку [33]. Но даже имея информацию с фронтов, напечатать что-либо было трудно. Право цензуровать  газеты и журналы было передано департаменту полиции, который запрещал даже пометы на корреспонденциях «из действующей  армии». Иногда из уже набранного материала  цензура вырезала целые куски  и газеты выходили с белыми пятнами.

Правительство, осознав силу печатного слова, уделяло прессе все больше внимания. Министр внутренних дел А.Д. Протопопов – личность крайне непопулярная в обществе – попытался  создать такой орган периодики, «который путем своего либерального направления мог бы подавить остальные  влиятельные петроградские газеты и затем, оставшись единственным крупным ежедневным изданием, встал  бы на защиту интересов промышленности в борьбе с революционным движением  в рабочей среде» [34].

Протопоповская газета вызвала  большой общественный резонанс в  связи с тем, что в ней согласился работать один из самых известных  писателей демократического лагеря – Л.Н. Андреев. В газете он заведовал сразу тремя отделами: беллетристики, критики и театра. Согласившись работать в «Русской воле», Л.Н. Андреев разослал приглашения писать в газету многим русским писателям – почти все отказались. Участие Л.Н. Андреева в правительственном органе вызвало волну осуждения со стороны социал-демократов. Было много разговоров о том, что Андреев куплен большими гонорарами, да и в современном литературоведении с осуждением упоминается о «шовинистических» статьях писателя в «Русской воле». Сам Л.Н. Андреев относился к своему сотрудничеству в протопоповской газете по-иному. В письме к С.Н. Сергееву-Ценскому летом 1916 г. он замечал: «...я вполне самостоятелен и впервые имею возможность не только на словах, но и на деле свободно следовать своим впечатлениям, литературным вкусам и идеалам» [35].

В газете писатель выразил  свое отношение к войне, о которой  уже не раз писал, публикуя статьи в разных изданиях. Андреев стоял  на «оборонческих» позициях, поддерживал  лозунг «Война до победного конца!». Он считал, что народ, потерпевший  поражение, становится малоспособным  к созидательной работе. В 1-м номере «Русской воли» за 1916 г. была опубликована статья «Горе побежденному», где  эта мысль была высказана особенно ярко и наиболее полно доказана.

Всеобщее недовольство положением страны, политикой самодержавного правительства  и лично Николая II, военные неудачи, разрушавшаяся от непосильного военного бремени экономика – все это  и привело к февральской революции 1917 г., которую с энтузиазмом встретили  почти все слои русского общества.

27 февраля 1917 г. Николай  II объявил о роспуске Государственной  думы. Это оказалось последней  каплей, так как несколько дней  Россия жила словно на вулкане.  В Петрограде не было хлеба,  из-за сильных морозов разладился  транспорт.

В городе практически не было людей, сочувствовавших монарху, который вызывал всеобщее осуждение  за то, что допустил к управлению страной Г. Распутина, за устроенную им министерскую чехарду, а также  за прогерманскую политику императрицы. Растерялись министры, были полностью  деморализованы армия и полиция. Николай II находился в это время  в Пскове, откуда осуществлял командование воюющей армией. Обеспечение порядка  в стране попытался взять на себя организованный Думой Комитет, куда вошли Родзянко, Милюков, Шульгин, Гучков, Керенский и др. Но город восстал, огромные толпы людей шли в  Думу, митинговали на улицах.

Главное, чего удалось достичь  в эти дни – с 27 февраля по 2 марта – сделать революцию  бескровной. Было очень много арестов, избиений, но не было массовой крови. В. Шульгин – монархист, правый депутат  Думы в своей книге «Дни» мало лестного говорит о А.Ф. Керенском, но в одном отдает ему должное  – именно он употребил все свое влияние, всю свою волю, весь свой актерский  талант, чтобы не допустить крови. Сторонников вокруг императора не было. Он принял решение отречься от престола. 2 марта Николай II подписал отречение  от своего имени и от имени сына Алексея в пользу брата Михаила. Чуть позже отрекся от престола и  Михаил в пользу народа. Февральская  революция закончилась.

Страну возглавило Временное  правительство, но оно не справилось с труднейшими проблемами, стоявшими  перед проигрывающей войну Россией. Агитация большевиков, их лозунги подготовили  переворот Октября 1917 г.

Если практически вся  русская легальная пресса считала  Февраль высшим достижением в  борьбе за демократию и республику, то после Октября большинство  общественно-политических органов  прессы, как и их сотрудники, оказались  в антибольшевистском, антисоветском  лагере. Эти издания и были постепенно закрыты в первой половине 1918 г. [36].

Билет №20

1. Журнал «Русская  мысль»  последней трети 19 века: место в системе печати, структура,  направление,  круг сотрудников.

Журнал «Русская мысль» был  разрешен к выходу в 1880 г., когда недолгие дни правительство, напуганное революционным  движением, заигрывало с либералами.

Издавался он в Москве В.М. Лавровым под редакцией литератора и театрального деятеля С.А. Юрьева. Важную роль в журнале играл секретарь  редакции профессор В.А. Гольцев.

Руководство Юрьева было номинальным, и через два года он вовсе отказался  от редактирования. В связи с этим влияние Гольцева усилилось, и в 1885 г. он вместе с Лавровым и Ремезовым  стал официальным редактором «Русской мысли».

Гольцев был по своим убеждениям типичным либералом. Еще в 1875 г., будучи за границей, он пишет открытое письмо за подписью «Русский конституционалист» редактору журнала «Вперед!» П.Л. Лаврову. В этом письме, основные положения  которого позже целиком вошли  в идейный арсенал партии кадетов, Гольцев выступает как умеренный  либерал и конституционалист. Либерализм его был несколько иным, чем  руководителей «Вестника Европы». Если публицисты этого журнала резко  отгораживались от революции, то Гольцев, напротив, считал возможным действовать  совместно с революционными кругами, чтобы, опираясь на их поддержку, вести  борьбу за ограничение власти монарха. Поэтому он не уклонялся от знакомства и сближения с революционерами, печатал в своем журнале статьи Чернышевского, Плеханова, революционеров-эмигрантов. Об этом было известно правительству, и «крайний радикал» Гольцев неоднократно подвергался обыскам и арестам.

Первоначально в «Русской мысли» приняли участие ряд профессоров  Московского университета: М.И. Семевский, В.О. Ключевский, Н.И. Костомаров, Н.И. Иванюков, О.Ф. Миллер и др. Печатались здесь  крупные земские деятели: В.Ю. Скалон, Н.П. Колюпанов, публицисты А.А. Головачев, В.В. (В.П. Воронцов), С.А. Венгеров, Вас. Ив. Немирович-Данченко.

После закрытия в 1884 г. «Отечественных записок» из семи тысяч их подписчиков  четыре с половиной перешли к  «Русской мысли», до этого издававшейся в убыток. Редакция журнала усилилась  за счет сотрудников «Отечественных записок»: Г. Успенского, Плещеева, Михайловского, Златовратского, Южакова, Протопопова  и некоторых других. Почти одновременно, после цензурного разгрома журнала  «Дело», в «Русской мысли» начал  печататься: Н.В. Шелгунов.

С 1885 г. участие в журнале  принял вернувшийся из ссылки Н.Г. Чернышевский. Он не мог печататься под своим  именем, но был полон духовных сил  и попытался войти в идейно чуждый для него мир журналистики 80-х годов. Чернышевский опубликовал  в 1885 г. под псевдонимом «Андреев»  стихотворение «Гимн деве неба», а несколько позднее, за подписью «Старый трансформист», – ряд  статей научного характера. Одна из них  – «Происхождение теории благотворности борьбы за жизнь» (1888) была направлена против реакционных сторон учения Дарвина, мальтузианства и перенесения из области естествознания в область  социологии теории благотворности борьбы за жизнь. Печатаясь в «Русской мысли», Чернышевский подчеркивал в письмах, что его мнения «по многим вопросам»  отличаются от мнений журнала, и ни о какой близости его к идейному направлению издания речи быть не может.