Шпаргалка по "Журналистике"

Отношения между первым редактором-издателем  П.П. Перцовым и четой Мережковских складывались трудно: вдохновители журнала  отличались нетерпимостью и властолюбием, редакторские возможности Перцова  влиять на публикацию того или иного  материала были сведены к нулю. После ряда конфликтов, раздраженной переписки между ним и Гиппиус  он отошел от дел. С 1904 г. редактором стал Д.В. Философов.

Большую роль в практическом ведении дел журнала играли его  секретари. Еще во время подготовительной работы, которая велась около двух лет, обязанности секретаря взял на себя В.Я. Брюсов. Он имел свое четко  продуманное представление о  журнале-манифесте, в издании которого хотел бы принимать участие. Но его  планы и планы Мережковских разошлись. Брюсов возражал против мистической  ориентации журнала, его не устраивал  способ отбора беллетристического материала, а главное – для поэта была неприемлема та общественная роль, которую собирался играть «Новый путь». Брюсов отошел от журнала еще  до появления первого номера. Его  место занял Е. Егоров – участник религиозно-философских собраний, а  в 1904 г. секретарем стал поэт Г. Чулков, сыгравший роковую для журнала  роль.

«Новый путь» вышел  «при большом литературном шуме», по выражению Л.Н. Андреева. Первые два  номера разошлись в двух изданиях тиражом 2258 экземпляров, что для  журнала подобного типа было достаточно много.

В редакционном объявлении объяснялась цель журнала: «Дать  возможность выразиться в какой  бы то ни было литературной форме –  в повествовании, в стихах, в философском  рассуждении, в научной статье или  беглой заметке – тем новым  течениям, которые возникли в нашем  обществе с пробуждением религиозно-философской  мысли». Эта цель должна была достигаться  традиционным способом, в привычных  для русского журнала жанрах: стихи, повествования, научные статьи, философские  рассуждения. В этом проявилась двойственность нового издания – круг проблем, свойственный скорее журналу-манифесту, и средства, традиционные для журнала «обычного  русского типа». Двойственной была и  аудитория, на которую «Новый путь»  рассчитывал: с одной стороны, высокообразованная интеллигенция, способная воспринять религиозную проповедь и понять основы нового искусства, с другой –  широкие круги духовенства, служители  церкви разного уровня, в том числе  сельской, не всегда обладавшие развитым художественным вкусом и достаточным  образованием. Но именно эту часть  общества журнал хотел привлечь к  созданию религиозной общественности, надеясь на взаимопонимание со стороны  духовенства.

Двойственность журнала  и его читательской аудитории  не позволила «Новому пути» воплотить  в жизнь тип маленького журнала  «для своих», хотя сама редакция отмечала, что внешнюю форму она заимствовала у европейских изданий, в первую очередь образном послужил «Mercure de France», откуда были взяты объем, введение в  текст иллюстраций и сиреневый  цвет обложки.

Внутренние особенности  «Нового пути» были обусловлены  русскими условиями и вкусами  русского читателя. Это касалось главным  образом отдела беллетристики. Зная привычку русского человека читать в  журнальной книжке роман или повесть, редакция тем не менее не придавала  беллетристике никакого значения, что  само по себе странно для журнала, издаваемого писателями, и лишь шла  на уступку нетребовательному читателю. И как ни мечтала Гиппиус, что  явится какая-нибудь новая форма, «бель  – но не летристика, или летристика, но не бель» [15], в повседневной практике приходилось брать тот беллетристический  материал, который был в наличии. Большая часть публикуемой «Новым путем» прозы была серой и неинтересной, принадлежала малоизвестным авторам, писавшим в традиционной реалистической манере. Это и вызвало неприятие  Брюсова, считавшего, что если нет  хорошей прозы, ее не надо печатать вообще.

Совсем по-другому обстояло дело с публикацией стихов. Для  толстого журнала конца XIX в. стало  традицией пренебрежительное отношение  к поэзии, печаталось по одному стихотворению  в номере. Одной из главных заслуг своего журнала Гиппиус считала (она об этом писала в воспоминаниях) новый способ печатания стихов: в  номере помещалось сразу несколько  стихотворений одного автора, представлялся  как бы маленький сборник поэта. Самым публикуемым был Ф. Сологуб, З.Н. Гиппиус взяла в журнал подборку стихов А. Блока из цикла «Стихи о  Прекрасной Даме».

Наличие отдела беллетристики  отчасти приобщало «Новый путь»  к кругу толстых изданий, хотя сам журнал этого очень не хотел. В открывавшей журнал статье П.П. Перцов специально объяснял принципиальное отличие нового журнала от классического  толстого русского издания. Перцов писал, что в традиционном идеологически  цельном русском журнале типа «Современника» и «Отечественных записок» иногда нельзя было отличить, кому принадлежала та или иная публикация, настолько  согласованно они звучали и были похожи по стилю. Перцов назвал такие  издания «журналами хорового, унисонного пения». В противовес им «Новый путь»  будет представлять читателям «естественную  солидарность солистов». Основную роль в созданном журнале должна была играть личная оригинальность стиля  и мышления, собственное мнение ведущих  авторов. Этот принцип проводился в  жизнь достаточно последовательно.

Основными авторами стали  Д.С. Мережковский, В.В. Розанов, помещавший свои статьи в специальном отделе «В своем углу», Н.М. Минский, опубликовавший в журнале три большие теоретические  работы. Интересен отдел «Из частной  переписки», который помещал материалы, спорные с точки зрения редакции. Здесь было опубликовано письмо «студента-естественника» – одно из первых журнальных выступлений  Андрея Белого. Отдел «Религиозно-философская  хроника» печатал сообщения и  заметки о церковной политике и церковных проблемах. Композиционно  был выделен отдел «Литературная  хроника», где выступали Д.В. Философов  и Антон Крайний с очень  субъективными, резкими, враждебно-насмешливыми по отношению к противникам символизма заметками. Политический отдел играл  второстепенную роль и занимал достаточно незначительное место в номере. Очень  сжатые обзоры писали под рубрикой «Политическая хроника», позже «Внутренняя  хроника» сначала В.Я. Брюсов, потом  Г. Чулков.

«Новый путь» отличался  от толстого журнала и несколько  меньшим объемом – около 280 страниц. Новым было наличие в журнале  иллюстраций, это были в основном отпечатанные на меловой бумаге репродукции  с картин, которые помещались в  строгом соответствии с текстом (конфликт с «Миром искусства» не был  забыт).

Почти демонстративная сосредоточенность  на проблемах философии, религии, искусства  была не только следствием равнодушия издателей к политике. «Новый путь», как и «Мир искусства», стал явлением культурного развития страны, поэтому  проблемам культуры, духовности здесь  уделялось основное внимание. Но время  диктовало свои законы.

«Новый путь» вышел  в 1903 г., в преддверии первой русской  революции. Общество все меньше внимания обращало на сложные, абстрактные рассуждения  о вере, смысле жизни и т.д. Читатели обращались к органам периодики с определенной политической ориентацией в надежде понять происходящее и познакомиться со взглядами различных общественных и политических групп. Общественный подъем повлиял и на Мережковских, которые стали больше внимания уделять сложным проблемам текущего времени.

В 1904 г. журнал теряет подписчиков. Секретарь редакции Е. Егоров сообщил  в начале года, что их набралось 1070 (против 2500 в 1903-м). Чулков писал Перцову, еще редактировавшему журнал: «Необходимо  давать рассказы общественного характера  и политику поострее» [16]. Оживить  общественные отделы и были призваны Д.В. Философов и Г. Чулков.

Г. Чулков – «либерало-декадент», по выражению З.Н. Гиппиус, в свое время был близок к Горькому и  Андрееву, но затем ушел к символистам. Он называл себя «мистическим анархистом»  и хотя уверял, что у него есть последователи, был единственным представителем провозглашенного им мировоззрения. В 1904 г., когда положение «Нового  пути» было очень трудным, так  как не хватало денег на издание, религиозно-философские собрания были закрыты, контакт с духовенством не состоялся, духовная пресса обвиняла журнал в сатанизме, эротизме и прочем, Чулков решил реорганизовать издание. В «Новый путь» по его приглашению  пришли Н. Бердяев и С. Булгаков, только что порвавшие с «легальным марксизмом»  и выступившие с проповедью идеализма. Это были сотрудники тенденциозные, их приход означал не только появление  новых имен в журнале, но и пересмотр  всех прежних позиций. Старые сотрудники начали покидать журнал, ушел В.В. Розанов. Чулков все больше начал вмешиваться  в редакционные дела.

Конфликт произошел после  отказа Чулкова печатать одну из статей Гиппиус как недостаточно либеральную. Мережковский на общем собрании сотрудников  потребовал выбирать между ними и  Чулковым. Большинство встало на сторону  Чулкова, и тогда Мережковский отказался  от участия в «Новом пути» и  предложил журнал закрыть.

В январе 1905 г. редакция сообщила о приостановке «Нового пути»  и обещала высылать подписчикам  новый журнал «Вопросы жизни». Это  было совсем другое издание, хотя оно  и заявляло, что продолжает направление  «Нового пути». Центральную роль там начали играть будущие кадеты. Через год выход журнала прекратился.

«Новый путь» стал первой попыткой издания журнала-манифеста  «чистыми» литераторами. Но он не стал журналом эстетических проблем, обратив  преимущественное внимание на проблемы философские, религиозные и общественно-религиозные. В типе этого журнала постоянно  противоборствовали черты прежнего традиционного журнала и качества, необходимые для издания, посвященного литературно-эстетическим проблемам. Справедливости ради надо сказать, что  журналу удалось сказать много  нового и в той и в другой областях, и он оставил свой след в истории русской литературы, культуры и журналистики [17].

Д.С. Мережковский и З.Н. Гиппиус  сотрудничали потом в «Весах», в  «Русской мысли», Мережковский много  печатался в газете «Русское слово». Их статьи не раз вызывали ожесточенную полемику. Но они больше не издавали своего журнала, предпочитая участвовать  в разных изданиях на правах сотрудников.

Билет №15

1. Образ России  в публицистике М. Е. Салтыкова-Щедрина  70-80-ых годов 19 века

Публицистическая и редакторская деятельность M.E. Салтыкова-Щедрина  в «Отечественных записках» явилась  новым этапом той работы, которую  он начал еще в «Современнике». В «Отечественных записках» сатирик  работал шестнадцать лет, с 1868 по 1884 г.; его произведения появлялись почти в каждой книжке и во многом определяли характер и направление  журнала.

В литературном наследстве писателя 70–80-х годов особое место  занимают крупные сатирические обозрения  – циклы очерков, в которых  органически слиты элементы публицистики и художественной прозы. Это была своеобразная, свободная жанровая форма, с относительной самостоятельностью отдельных очерков и глав, которая позволяла автору быстро откликаться на злобу дня, на жгучие вопросы времени. В своих очерках Салтыков-Щедрин достигал огромной силы сатирической типизации и широты охвата событий внутренней и международной жизни. Самостоятельность отдельных частей не исключала, а, наоборот, предполагала идейно-тематическое единство каждого обозрения и цикла как законченного художественно-публицистического целого.

Начиная свое сотрудничество в «Отечественных записках», писатель опубликовал в 1868–1869 гг. два цикла: «Признаки времени» и «Письма  о провинции», дополненные отдельными главами в 1870 и 1871 гг. И в том  и в другом произведении Салтыков-Щедрин, как бы подводя итог прожитому  после реформы десятилетию, ставит вопросы: что изменилось в жизни  России после реформы 1861 года? почему общественный подъем 60-х годов не принес ожидаемых результатов? в  чем причина разгрома революционного движения? Эти проблемы волновали  всех сотрудников «Отечественных записок» и их читателей.

Салтыков-Щедрин увидел причину  неудачи борьбы против самодержавия в том, что слишком неоднородно  было «движение реформаторов», как  он условно называл движение 60-х  годов. Главная же вина лежит на русских  либералах с их постоянной готовностью  к компромиссу: «Думали... достигнуть результата вполне ясного и определенного, но по дороге задались мыслью, чтобы  и волки были сыты, и овцы целы – и вышло нечто совсем неожиданное» [118].

Хотя крепостное право  юридически было отменено, пережитки  феодализма оказались настолько  живучими, что сатирик имел полное право признать: крепостное право  живет во всем – «в нашем темпераменте, в нашем образе мыслей, в наших  обычаях, в наших поступках. Все, на что бы мы ни обратили наши взоры, все из него выходит и на него опирается» (VII, 150).

Оценивая другие реформы 60-х годов, Салтыков-Щедрин так же недвусмысленно раскрывает их крепостническую  сущность. В «Признаках времени» писатель дал верную характеристику земской  реформы. Либералы с радостью встретили  положение о земствах, шуму было много, но земства, которые были «пятым колесом в телеге русского государственного управления», по словам В.И. Ленина [119], – благополучно начали заседать, и  никаких ожидаемых либералами «потрясений  основ» не последовало: пошли только разговоры о том, какое значение имеют белье и рукомойники  в местных больницах. И это  образное, сатирическое определение  занятий земств как деятельности «по лужению рукомойников» надолго  вошло в обиход демократической  прессы для обозначения роли этих учреждений в общественной жизни.

Салтыков-Щедрин верно раскрыл  классовую природу земств, антинародный характер многих их начинаний. Никогда  не выступая против земств как органов  местного самоуправления, он был лишь против тех, кто засел там, против крепостников-помещиков, которые прилагали  все силы к сохранению своих привилегий.

Основные усилия дворян-земцев, по сатирическому определению Салтыкова-Щедрина, свелись к тому, чтобы снабжать друг друга фондами и подрядами  из такого расчета: «мне тысячу, тебе тысячу». Когда и какой бюрократ-крепостник не изнывал при мысли о лишней тысяче? Когда и какой бюрократ, спрашивает писатель, не был убежден, что Россия есть пирог, к которому можно свободно подходить и закусывать? Новые эксплуататоры нисколько  не лучше старых. Люди, засевшие в  земствах, приняли наследство крепостников, «чтобы сохранить его неприкосновенным и неизменным» (VII, 55).

Признаки времени с  господствующим капиталистическим  устремлением к наживе – «хищничеством» – и политической пассивностью народа, задавленного нуждой, не могут ободрять писателя. Он сокрушается, что среди  «легковесных» нет места идеалам 40–60-х годов, однако не теряет веры в лучшее будущее: «Как ни обширно кладбище, но около него ютится жизнь» (VII, 94).