Переводческие трансформации как способ передачи когнитивной информации при переводе текстов мемуаров

     Здесь как бы собрались вместе различные объекты повествования в книгах Стасюка: внутригородской пустырь и воплощенная образе, простите, «сральни» «реальность низшего уровня», благоговейное молчание литературного редактора, вооруженный банкой пива, делающий «церемониальный жест» и «осеняемый» писатель.

     Родившийся  и выросший в Варшаве Стасюк переселился в середине восьмидесятых годов в забытую Богом польскую провинцию, в предгорья на юге страны, близ границы со Словакией. С тех пор этот регион стал символом упомянутой реальности и главным героем в книгах Анджея Стасюка. Уже в романе «Белая ворона» луч света бросают в мир окна полуразвалившихся домиков пансионата для лыжников, а в его повествовательно-эссеистском сборнике «Дукла» (самом удачном из всех произведений писателя) абсолютно неинтересная деревенская глухомань превращается в святое место, в котором поэтически сконцентрирована метафизика Центральной Европы 80-х годов, такая далекая от глобализированных трескучих пустышек Варшавы, Берлина и Лондона. «Каждый раз, когда я бываю в Дукле, – пишет Стасюк, – там что-то случается. Недавно это был свет морозного декабрьского вечера на закате солнца. Тёмно-синяя дымка висела в воздухе. Он был невидим, но материален и тверд. Он опускался на прямоугольную рыночную площадь и застывал, как замерзшая вода».

     Мистическая связь подобных моментов, сцен и отдельных элементов «реальности низшего порядка», точно и с художественной поэтичностью замеченных, заставляет вспоминать о Хайдеггере, о его иррациональной философии, не верящей в возможность рационального постижения бытия. Эта непостижимость в сочетании с тоской по невыразимому и неназванному первоначальному смыслу составляет одну из основ литературы Анджея Стасюка. Это роднит его книги с книгами вышедшего из моды австрийского писателя Петера Хандке. «В этом заброшенном и гниющем общественном туалете я видел материю в последней стадии разложения, покинутую всеми. Минуты и годы проникли в предметы и разлагают их изнутри, – пишет Стасюк. – То же случается везде и всегда. Тридцать шесть лет мне понадобилось, чтобы найти этот путь».

     «Галицийские  истории» – это сборник рассказов Стасюка, написанных в девяностые годы, который только сейчас вышел в немецком переводе. В них мотивы «реальности низшего порядка» пересаживаются в почву традиционного жанра галицийских историй, который берет свое начало в девятнадцатом веке. Он стал снова живым и популярным благодаря творчеству Леопольда фон Захера-Мазоха, Карла Эмиля Франкоша и Йозефа Рота. Королевство Галиция и Лодомерия, одна из самых странных, скудных, экзотических и поэтических провинций Габсбургской империи, стала у этих писателей местом действия, как правило, социальных фантазий. Средневековые формы набожности и коллективизма, бедности и злоупотребления властью, народные одежды, гетто, эротика и сами деревни дожили здесь до девятнадцатого и даже до двадцатого веков, став неотъемлемым элементом романтической ностальгии по Австро-Венгерской монархии.

     Книга Стасюка состоит из пятнадцати очень  нюансированно написанных текстов. В центре каждого из них – один из деревенских жителей, в котором, если знать, о чем идет речь, можно без труда узнать того или иного персонажа реальной жизни писателя. Некоторые персонажи появляются в разных рассказах, с другими мы встречаемся лишь однажды – и потом они снова исчезают. Мы знакомимся с поденщиком Кошчейны, подрабатывающим у мясника, который с удовольствием убивает. Убивает животных, а потом, случилось, и человека. Его судят за убийство, он отбывает свой срок, выходит из тюрьмы, напивается до бесчувствия в деревенском кабачке и замерзает в галицийской ночи. В последующих историях появляется его дух.

     Есть  ещё красавица Марыська, которая  в двадцать лет уезжает из деревни и в двадцать пять возвращается обратно сломленной и страшно постаревшей. Есть «рыжий фельдфебель» и старуха, есть Владек, владелец киоска, кузнец Крук и бобыль Левандовский, мечтающих о варшавских аллеях. Есть кабачок и в одном из самых прекрасных рассказов сборника – старая украинская церковь, от которой остался только пустырь на том месте, где она стояла, потому что саму церковь давно разобрали и перевезли в музей под открытым небом.

     Это лишенная надежды, работы, культуры и радости община, одна из тех, которые остались за порогом модернизации, живущая в скудных и разоренных предгорьях в своих полуразвалившихся домах, сидящая в автобусах и кузовах грузовиков, и, конечно, в неизбежной пивной. Эту безрадостную, пьяную и, в общем-то, бессмысленную жизнь трудно понять.

     К сильным сторонам этих историй из галицийской реальности низшего порядка относятся порою просто великолепные описания скудной природы, на которую в рассказах Стасюка обычно обращают внимание всегда часа в четыре утра, выходя в сильном опьянении за двери кабака: «Они слышали, как перед окном и над крышей движется темнота. Как будто огромный взъерошенный зверь чешет спину о стены и крышу». Или такая цитата: «Ничего не изменилось. Лишь тени Земли ползли на восток, как черные перчатки, на которых пыль рыночной площади совершенно не оставляла никаких следов».

     Можно подумать, что люди там – часть природы. «Под оболочкой кобольда, – говорится, например, об одной из этих людей, – струится темная кровь кочевника. Перемешанная с алкоголем, с кровью живших здесь поколений и безнадежностью закрытого горизонта, из которого встает над забором с развешанными пеленками и женской одеждой утреннее солнце».

     Единственная  надежда, которую Анджей Стасюк еще  оставляет своим скованным реальными  условиями бытия персонажам, – это возможность использовать шансы и реализовать мечты, которые предоставляет новое время. Однако сам дух рассказов не позволяет это сделать. Например, владелец киоска Владек расстается со ставшим слишком тесным для него галицийским миром и бросается в неспокойные волны капитализма. Однако это делает его смешным и даже отталкивающим: «Сорок лет зимней  спячки в бедности, чтобы потом в течение двух лет окуклиться в существо новой религии, стирающей противоречия, приносящей мир и конкретизирующей желания?» И дальше: «Здесь господствуют единообразные цвета. Здесь нет места фантазии. Ни время, ни меняющийся свет, ни капризы природы его не трогают. Не исключено, что это и есть новая земля обетованная». Но вот как раз этого и не должно быть, – таков ясно слышимый призыв автора «Галицийских историй». Внутренний свет, который излучает галицийская бедность, не должен исчезнуть в ярком блеске модернизации. Люди, населяющие эти предгорья, обязаны и дальше пить, тяжело работать, получать низкую зарплату, терпеть неудачи и оставлять нас неравнодушными. «Из карманов торчат бутылки из-под кока-колы, наполненные чаем, – пишет Стасюк. – Нагруженные канистрами с бензином и прочим барахлом, которое нужно человеку для работы и для того, чтобы выжить, захватив консервы и хлеб, ползут они куда-то, как муравьи в Антарктиде. Вечно двигаться им в гору или с горы в долину в какие-нибудь бренные королевства в поисках дерева, железа, камня...»