Информаицонная экономика

Когда, допустим, три года назад г-н Миллер пришел в "Газпром" и возглавил всю эту серьезную  компанию, в структуре "Газпроме" существовала система информатизации и связи, которая фактически представляла собой параллельную ФАПСИ систему  связи между всеми газовыми приисками  и газокомпрессорными станциями, центральным  офисом и так далее. Эту систему  создали, используя потенциал трех спутников, находящихся на орбите, десятки  высококлассных профессионалов. И во главе их стоял один из членов-корреспондентов  Российской Академии наук, очень уважаемый  и опытный человек, 64 лет. Так вот через две недели после того, как г-н Миллер пришел в "Газпром", этот товарищ был уволен на пенсию, а во главу этой команды, в которую входили тоже очень знающие профессионалы, был назначен товарищ 27 лет от роду, которому посчастливилось быть замначальника отдела кредитных карточек одного из питерского банков. Наверное, близких к обслуживанию определенных товарищей.

Такой тип отбора, который  сегодня доминирует всюду, гораздо  хуже советского. Потому что в советской  системе отбор мог быть несовершенным, но были правила игры и была игра. Сегодня эта игра отсутствует. И идея профессионализма, идея критики, идея хоть какой-то конкурентности вообще не востребована.

Что касается образа регионов. Это сложный для меня вопрос. Я  не специалист по региональной политике. Дело в том, что в каждой стране та или иная крупная компания предпринимает определенные усилия по продвижению каких-то региональных сообществ. Допустим, если мы посмотрим на Испанию или Францию, то увидим, что там есть представительства регионов, есть туристические компании, которые пропагандируют свой регион. Есть специальные команды, которые пропагандируют инвестиционный потенциал регионов. И это очень сложная, на мой взгляд, сфера деятельности. Если мы хотим достичь каких-то серьезных целей – допустим, инвестиционных, – для этого нужно нанимать какую-то команду квалифицированных экономистов, менеджеров, которые действительно могут общаться с публикой, способной решать вопросы инвестиций.

Что касается просто такой  пропаганды, я не думаю, что она  может быть очень успешной. Понимаете, если существует какая-нибудь страна в  Африке, объятая гражданской войной, но руководство одной из ее провинций говорит, что у них самые хорошие пляжи, вряд ли туда ломанется толпа туристов. Иными словами, вряд ли имидж региона может быть лучше имиджа страны. А что касается прикладных вещей – экономики, привлечения инвестиций, каких-то отдельных связей, конкретных сделок, – это возможно, безусловно. Но это требует какого-то профессионализма. Я думаю, в рамках того, что мы сегодня обсуждаем, на уровне прессы вряд ли это реализуемо.

ВЕДУЩИЙ: Прошу, коллеги. По рекомендации Елены Михайловны... Пожалуйста, сударыня. В микрофон. Представляйтесь.

ВОПРОС: Ирина Аленешева, Иркутск. Продолжая кадровые вопросы. Оцените, как вы относитесь к тому, что сейчас губернаторы происходят из бизнеса. Все началось с Абрамовича, потом пришли к людям поменьше. Ну, вот у нас в Иркутске был губернатор из чиновников, а теперь президент подумал и решил назначить бывшего начальника железной дороги, который пришел и в первый месяц, в общем, говорил примерно так: а у нас, на железной дороге... Как вы к этому относитесь?

ВЕДУЩИЙ: Так, пожалуйста, сударыня, ваш вопрос.

ВОПРОС: Город Сосновый бор  Ленинградской области. На мой взгляд, по тому же представлению об образе России, который вы нам описали, в  сознании западных политиков, журналистов  и обывателей, мне кажется, что  их представление о России гораздо  более мягкое, чем образ России, который существует в сознании самих  россиян. Потому что говорить о нашей  политике, лишающей свой народ права  на самоуправление, на выборы глав муниципальных  образований, губернаторов… Журналисты публикуют те материалы, которых  не читает активное общество. Но никто  не ругает так собственную власть как российский народ. Скажите, пожалуйста, как вы считаете, велика ли разница  между представлениями российских политиков, журналистов, обывателей и  представлением о России, которое  создается на Западе? Спасибо.

ВЕДУЩИЙ: Прошу, прошу.

ВОПРОС: Михаил Елисеев, Хабаровск. Владислав Леонидович, вы говорите о том, что на Западе, ну, имеется  в виду в Америке, даже не все знают, где находится Россия. А как  в таком случае быть с нашими бывшими  побратимами по СССР, я имею в  виду славянские страны – Украину  и Белоруссию? Вот на Западе эти  три страны отличают друг от друга  или нет? И если отличают, то все  же страны идут разными путями развития. Нет ли здесь некой сложности  для западного ума?

ВЕДУЩИЙ: Пожалуйста.

ИНОЗЕМЦЕВ: По поводу назначения губернаторами людей из бизнеса… Я не думаю, что очень плох сам  этот подход. Очень плоха сама практика назначения. Люди из бизнеса бывают ничем не хуже политиков, ничуть не хуже экспертов; иногда политики бывают гораздо хуже людей из бизнеса  и наоборот.

В данном случае вопрос состоит  не столько в том, в какой профессии  работал человек. Управлять железной дорогой тоже можно достаточно грамотно, как и областью. Вопрос стоит только в принципе отбора. Если этот человек  действительно пытается сам изменить свою карьеру и готовит себя к  карьере политика, будучи раньше железнодорожником  и побеждая потом на выборах, то, видимо, он достаточно сделал для того, чтобы побороть в себе железнодорожника. И к его прежнему опыту, который, в общем-то, мог быть вполне конструктивным, я думаю, не надо относиться с заведомым подозрением. Вообще люди из реального сектора экономики заслуживают вполне лояльного отношения, если оно подкреплено доверием населения. Если не подкреплено, то не принципиально, кем он был, он – назначенец г-на Путина. На сегодняшний день он уже не железнодорожник, не губернатор, он просто назначенец конкретного человека. Все. К этому я отношусь плохо.

Что касается мягкого образа России на Западе. Да, я согласен, что  Запад критикует Россию и происходящие здесь процессы, скорее всего, мягче, чем Россия критикует сама себя. Это вполне обычный элемент цивилизованного  поведения западных журналистов  и западных исследователей. Потому что это все-таки не их проблемы, не проблемы их страны. Они понимают, что могут в чем-то ошибаться, и критиковать эти проблемы слишком  жестко им "не с руки".

Более того, иногда это доходит  до слишком большой нерешительности. В конце концов, принять решительную  резолюцию по геноциду в Дарфуре тоже не удалось. Некоторым образом, это тоже следствие очень мягкого восприятия проблем чужой страны. Но в данном случае, да, я согласен, наши проблемы воспринимаются слишком мягко. Но ведь для нас самих очень обидна всякая критика, исходящая оттуда.

Украина и Белоруссия… Да, это хороший вопрос. Честно говоря, я не задумывался. Конечно, существуют и чисто политические имиджи. Разумеется, имидж Украины на Западе резко улучшился после "оранжевой революции", взрывным, так сказать, образом. Имидж Белоруссии страдает от поведения г-на Лукашенко – в первую очередь и особенно в Европе. Но в действительности к выходцам из славянских республик СНГ все равно, я думаю, на Западе еще не слишком скоро будут относиться как к белорусам, украинцам или русским – это все-таки в большинстве своем отношение как к русским.

Да, это единство в их сознании не преодолено. Хотя, чисто формально, они прекрасно сознают, что это  независимые страны, и в данном случае отождествление их в массовом сознании не есть какой-то нигилизм по отношению к политическим процессам, которые здесь происходят.

ВЕДУЩИЙ: Сударыня, ваш вопрос, да, да, вы.

ВОПРОС: Спасибо. У меня вопрос следующий. Вот в названии вашего выступления значится такая формулировка: "Образ России как…" и так  далее. Но я хотела бы уточнить, что  же за образ? Я так поняла, что  никакого определенного образа России сейчас на Западе не существует. Есть некие  критические моменты, но в целом, если раньше это был образ врага, то сейчас есть какой-то другой, образ  страны, идущей каким-то своим путем, который только ей самой понятен, и не известно, как к ней относиться, на всякий случай лучше относиться с опаской. А образ врага сейчас занят – террористы, сюда переместилось  это определение.

ВЕДУЩИЙ: Прошу, коллега.

ВОПРОС: У меня вопрос в  продолжение предыдущего вопроса. Существуют ли на Западе некие, так  сказать, разработки, диалог о футурологических картинах развития России? Если да, то это интересно.

ВЕДУЩИЙ: Так, и последний  вопрос. Вопрос, я думаю, из Швеции.

ВОПРОС: Да, из Швеции. У меня, пожалуй, не вопрос, а такой полукомментарий, полувопрос. Мне кажется, что очень плохой образ России, который существует в Швеции, по крайней мере, это какая-то роковая комбинация незнания и самой сути журналистики. Потому что никакой журналист не будет рассказывать о том, что каждый день встает солнце, что все хорошо. Да, мы хотим рассказать о драме, о каких-то противоречиях и так далее… Естественно, если в Россию приедет молодой незнающий журналист, он не будет делать репортаж о том, какие замечательные дискуссии в Думе по поводу нового законодательства, а будет делать репортаж о том, как колются молодые парни в Калининграде, например. Это более интересно кажется ему, более наглядно. Вот таких репортажей, кстати, было очень много в Швеции.

ВЕДУЩИЙ: Так, все, пожалуйста.

ИНОЗЕМЦЕВ: Собственно, два  вопроса относительно того, какой  же образ России сформировался на Западе, были близкими. По большому счету, сформировался образ страны, которая так или иначе движется к какой-то нормальности, которая не представляет угрозы, но которая другом тоже не является.

Такой образ абсолютно  типичен для многих других стран  мира. Например, можно сказать, что  в Соединенных Штатах или в  Европе существует какой-то образ Бразилии. Да, это большая страна с серьезной  экономикой, активно торгующая с  Европой и с Америкой, определенным образом независимая, во главе с  левацким президентом – по крайней  мере, если судить по риторике – но хотя, вроде бы, не наломавшим дров, расплачивающимся с МВФ. Все там  нормально, угроз нет, друзей там  тоже особых нет. Вот была панамериканская  встреча в ноябре, где Лула сорвал решение по свободной торговле, которое предлагал Буш. Вроде бы помешал, а вроде бы и ничего не случилось.

Понимаете, это типичное отношение к нормальной, не первого  эшелона стране. С Россией несколько  сложнее, потому что вызывает, конечно, определенное раздражение вопрос, почему она находится в "большой восьмерке". В действительности никаких оснований  для этого нет, конечно. Но она  находится, и все разговаривают  с ней на равных. Это тоже вызывает непонимание в обществе. С другой стороны, существует, конечно, понимание, что это в прошлом очень  серьезный геополитический игрок  и есть основания его бояться, все-таки большая незападная ядерная страна, единственная в своем роде, за исключением, пожалуй, Китая. К тому же, это страна с гигантской территорией, это страна с постоянным голосом в Совете Безопасности ООН, с правом вето, причем Западу не всегда нравится, как оно может использоваться. Страна-экспортер военной технологии в государства, которые Западу тоже не очень нравятся. И так далее.

Хотя, так или иначе, образ  сегодняшней России на Западе не определился, сама эта неопределенность и означает, что Россия перестала быть какой-то особенной страной. Определенный образ  может быть у кого? У Северной Кореи, у Афганистана времен талибов  и так далее. Определенность сама по себе свидетельствует о явной  непохожести на то, что имеется  на Западе. Размывание этого российского  образа показывает, что, в общем-то, времена вражды прошли. И вряд ли можно сказать, что определенный образ России быстро сформируется.

Вот, условно говоря, образ  Франции, который сложился в Соединенных  Штатах во времена начала иракской войны, тоже был очень примитивным  – хвастливые французы, которые  отказались поддержать американцев, –  поэтому надо запретить ввоз в  Америку сыра рокфор и переименовать  French fries в Freedom fries. Ну и что? Это пустяковый, в общем-то, образ. Он складывается под влиянием тех или иных конкретных событий. Но более комплексного образа, каким он был в советские времена, я думаю, в ближайшие годы не появится.

Теперь по поводу футурологии  России. Да, конечно, на Западе есть размышления  на этот счет. Но я хочу сказать следующее. Дело в том, что есть два направления  футурологии, или политического  прогнозирования. Это чисто геостратегическое  направление, о котором можно  судить по докладам ЦРУ и подобных структур. Эти прогнозы связаны с  геополитикой, с возможностью распада  государств, с межгосударственными  конфликтами, терроризмом, глобальной нестабильностью и так далее. В таких прогнозах наше будущее  рисуется достаточно негативно, коль скоро  о России говорится, что она действительно  подвержена исламской опасности, террористической опасности, что ее может поразить дезинтеграция, депопуляция и так  далее.

С другой стороны, существует европейское направление футурологии. Для него характерно, что Европа интересуется только теми событиями, теми процессами, которые к ней имеют  какое-то прямое отношение. Вот, например, сегодня о той же Украине, не говорю уже о Турции, в Европе рассуждают намного больше, чем о России, потому что Турция уже подала заявку на вступление в ЕС, Украина может  подать заявку на вступление. Это страны, которые так или иначе взаимодействуют с Европой. Россия и Европа практически не взаимодействует. Поэтому и ее будущее европейцев интересует меньше.

ВЕДУЩИЙ: Так, идем дальше. Станислав  Иконников, прошу вас.

ВОПРОС: Стас Иконников, "Комсомольская правда", Ульяновск. У меня вот такой к вам вопрос. В последний год случились два в принципе знаковых события в бизнесе, скорее, не в политике – это то, что крупный российский капитал пытался сделать крупные инвестиции на Западе, в Турции и на Украине. И крупный западный капитал не позволил этого сделать, то есть переплатив в одном случае 700 миллионов долларов, в другом случае миллиард долларов. Ну, это серьезные убытки в принципе для Запада, который умеет считать деньги. Вот, хотел бы узнать ваше мнение на этот счет. То есть почему политику России как бы переносят на Запад? Также хотел бы узнать, почему Запад с удовольствием представляет заемные деньги крупному российскому капиталу, но именно в таких сделках выступает против нас.

ВЕДУЩИЙ: Так, идем дальше. Сударыня, вам слово, прошу, да.

ВОПРОС: Хазова Олеся, Ульяновск. В начале вашего выступления вы говорили о стереотипах, которые не свойственны западному мышлению, но сдерживают наше российское мышление. Не могли бы вы рассказать подробнее, какие именно стереотипы сдерживают нас в том, чтобы мы могли написать адекватно о нашей стране?

ВЕДУЩИЙ: Так, ну, поскольку  на Волгу сориентировано, вопрос из Тольятти…

ВОПРОС: Сейчас, наверное, можно  уже констатировать, что в России очень плохо приживались демократические  ценности, если они уже не прижились. Каково лично ваше мнение как международника: может быть, они на самом деле нам не нужны? Я не иронизирую.