Современные миграционные процессы в ЕС (на примере Франции)

Реформа в области предоставления убежища будет сопровождаться усилением мер борьбы против нелегальной миграции. В частности, предполагается увеличить продолжительность процедуры рассмотрения дел нелегальных иммигрантов, в течение которой нелегальный иммигрант может быть задержан полицией (максимальный срок административного задержания в настоящее время составляет 12 дней), совершенствовать меры по организации депортации нелегальных иммигрантов. Правительство Франции по-прежнему ставит задачу достигнуть «нулевой нелегальной иммиграции».

Кроме того, 30 апреля 2003 г. в Национальной ассамблее был рассмотрен проект Закона об иммиграции и пребывании иностранных граждан во Франции. Этот законопроект, составленный в рамках международных обязательств, направлен на улучшение национального законодательства в области въезда и пребывания выходцев из третьих стран во Франции.

Межведомственный комитет по интеграции планирует создать в начале 2004 г. французское Агентство по приему и международным миграциям (AFAMI). В Агентстве предполагается рассматривать вопросы по поводу воссоединения семей и некоторые вопросы, связанные с приемом беженцев, решение которых сейчас входят в компетенцию Отдела по международным миграциям. Кроме того, Агентству будут переданы функции приема иммигрантов и организации обучения французскому языку, которые ранее входили в компетенцию Службы помощи иммигрантам.

Главным фактором учтенного естественного прироста Франции — пока что наибольшего в Европе — является рождаемость среди иммигрантов. Insee, следуя известной логике, не учитывает детей, рожденных у иммигрантов во Франции, как иммигрантов, поскольку они (дети иммигрантов) не пересекали границ страны. В результате дети, рожденные во Франции от родителей-иммигрантов, учитываются в естественном приросте (балансе рождаемости и смертности), но не в миграционном балансе страны. Искажает ли это картину нашей демографической ситуации по сравнению с таковой у наших соседей? Это общая проблема для всех европейских стран, и французские демографы лишь следуют общепринятой практике. Если бы они изменили правила учета рождаемости, всем иммиграционным странам пришлось бы следовать этому примеру, что сохранило бы позиции стран в соответствующей «перекрестной» классификации неизменными.

Поможет ли оценка современного иммиграционного «взноса» в рождаемость во Франции внести поправки в статистику учета? Недавно Laurent Toulemon пересмотрел подсчеты для 1990-х гг., используя обзор «Исследование семейной истории» (Family History Study), основанный на данных переписи населения 1999 года. Эта работа будет детально проанализирована в готовящемся выпуске Population & Sociétés, однако достаточно указать, что разрыв между показателями рождаемости у иммигрантов и коренного населения во Франции гораздо меньше, чем утверждается сейчас. В период между 1991 и 1998 гг. средний показатель рождаемости в городских регионах Франции составил 1,72 для всех женщин и 1,65 — для коренных француженок в отдельности. Женщины-иммигранты насчитывали всего одну двенадцатую часть всех женщин детородного возраста — слишком мало в количественном отношении, для того чтобы физически повлиять на национальные показатели рождаемости (разница между 1,65 и 1,72 составляет лишь 0,07 ребенка). Их средняя плодовитость может быть оценена в 2,2 ребенка, из которых 0,6 рождены до прибытия во Францию и другие 1,6 — в самой Франции. Это заключение отнюдь не удивительно, если учитывать резкое снижение рождаемости в Южной Европе и даже еще более радикальное — в странах Магриба (более 7 детей на одну женщину в 1970 году и лишь около 2,5 ребенка сегодня), что также становится существенным фактором жизни в столичных африканских городах Суб-Сахары.

Причина, по которой рядовая общественность не видит такого сближения моделей воспроизводства, заключается во временнóм лаге. Второе поколение иммигрантов, которое наиболее заметно в публичной сфере, было рождено 15–20 лет назад, в период, который в сущности следует определять как стадию, непосредственно предшествующую демографическому переходу. Однако стереотип, в соответствии с которым любая семья иммигрантов имеет чрезмерное количество детей, скоро станет достоянием прошлого

Только тот факт, что «нерегулярная» иммиграция, строго говоря, остается не учтенной, не обязательно превращает нелегальный иммиграционный поток в бесчисленный. Периодические кампании по регулированию иммиграции, разворачиваемые в разных европейских странах и направленные на легализацию иммигрантов, по факту позволяют достичь общего приближения в создании «портрета» нелегальной иммиграции, потому что любой намек на возможность обрести легитимный статус находит немедленный отклик среди «недокументированного сообщества».

По факту, количество иммигрантов, не имеющих документов, всегда переоценивается. В 1982 году Франция легализовала 132 тысячи иммигрантов, а в 1997–98 гг. удовлетворила примерно 90 тысяч из 130-ти (без учета повторных) поданных на легализацию прошений. Было бы ошибкой суммировать данные по общей численности мигрантов и миграционному притоку, поскольку в обоих случаях доказательства свидетельствуют о проживании мигрантов в стране без декларирования своего статуса в среднем на протяжении 10 лет или около того, а это означает, что все нелегальные мигранты были учтены в миграционном балансе за соответствующий 10-летний период. Такой пересчет дает дополнительно 13 тысяч мигрантов в год — 25% сверх предварительных нетто-оценок Insee (в среднем 50 тысяч иммигрантов в год). Это действительно существенная поправка, которая, по совести говоря, могла бы быть еще более увеличена без того, чтобы всерьез повлиять на общие подсчеты иммиграционного потока, который, вообще-то, устойчив, как его ни оценивай. Франция далека от того, чтобы проводить широкомасштабную кампанию по регулированию-легализации иммиграции — типа тех, что Испания, Италия и Греция вынуждены были осуществить в течение последних пяти лет, порой с привлечением более полумиллиона прошений со стороны нелегальных иммигрантов.

Иной подход заключается в том, чтобы сфокусировать анализ на ключевых областях недекларируемого т.е. нелегального труда, который является главным источником доходов для «нерегулярных» иммигрантов. Как отмечается в одном из докладов 1997 года , более 90% неучтенных рабочих мест приходятся на такие отрасли, как жилое и гражданское строительство, туризм, производство одежды, а также фермерские хозяйства и помощь по дому. Расследования в указанных секторах обнаружили, что бок о бок с «нерегулярными» иммигрантами здесь трудятся даже еще бóльшие массы недекларируемых коренных рабочих, что и определяет количественный «потолок» для привлечения иммигрантов. В какой-то мере существование такой «нерегулярной» иммиграции относится на счет действующей системы регуляции временных и сезонных работ, которая превращает отчетность в административное бремя для работодателей и делает ее невыгодной для самих рабочих.

Миграционные потоки с трудом поддаются измерению — лишь часть прибытий регистрируется официальными агентствами, а возвратная миграция не учитывается вовсе. Однако поскольку в конце концов всё сводится к демографическим уравнениям, некоторые из пробелов можно восстановить. Второе поколение иммигрантов, рожденное и выросшее во Франции, уже включено в состав населения, в социальную и образовательную статистику.

Когда анализируются детали иммиграционного учета, всегда могут быть обнаружены непоследовательности и противоречия бухгалтерского толка, однако роль демографов не сводится к тому, чтобы заставлять действительность производить «совершенные данные». Попытка установить социальный источник факторов, обусловливающих предубежденность по отношению к иммиграции, предпочтительнее усилий, направленных на их замалчивание. Продолжительные наблюдения Insee свидетельствуют о том, например, что растущая доля мигрантов старших возрастов, которые прибыли во Францию в годы своей юности, с течением времени проявляют склонность к тому, чтобы ретроспективно идентифицировать самих себя как «рожденных во Франции», а не как натурализованных граждан. Со временем они перестают ощущать себя иммигрантами. Было бы нелепо отбрасывать это как «ложные сведения» и требовать от Insee вносить соответствующие поправки в учетные данные: ведь это явный признак успешной интеграции.

Сходный случай представляют собой семьи, которые могут пребывать в неуверенности на предмет того, являются ли их рожденные во Франции дети коренными французами (каковыми они считаются, а порой и вдвойне — по «праву почвы», если их родители сами родились во французском Алжире в период до 1962 года) или гражданами, натурализовавшимися в возрасте 13, 16 или 18 лет (в результате удовлетворения соответствующего прошения, основанного на т.н. одинарном «праве почвы», с возможностью выбора более раннего возраста для подачи такого прошения). В результате часть семей указывает в анкетах переписей, что они еще на имеют [французского] гражданства. Должны ли демографы призывать к правительственным действиям, чтобы устранить подобные противоречия? — Думается, это не входит в их компетенцию.

Превращение переписи населения в широкомасштабные «полевые учения» по типу облавы, которые заставили бы иммигрантов регистрироваться, для того чтобы они могли претендовать на социальные услуги, привело бы к образованию трещины в жизненно важных отношениях доверия между Insee, местными властями и самими сообществами, на которые опирается перепись. Это также было бы прямым вызовом всей системе статистики — ее принципам отслеживать и вести учет французского населения. Эта система — не будет излишним подчеркнуть — является, наряду с британской, самой либеральной в Европе. Она не предусматривает обязательного оповещения муниципальных властей об изменении адреса / места жительства для ведения регистров населения — в отличие от соседних стран, где такая отчетность жителей является общим обязательством и часто детерминирует возможность доступа к системе образования и социальной защиты. Там, где подобные регистры населения компьютеризированы и централизованы (как в Бельгии и скандинавских странах), [перемещения и местонахождение] всех семей, включая иммигрантов, могут быть установлены и отслежены. Однако прошлое отбрасывает длинную тень: единственный период в истории Франции, когда оповещение об изменении адреса было обязательным, приходится на время правительства Виши.… Та система была упразднена с освобождением страны, и ни одно статистическое ведомство не желает ее повторного введения.

Адам Смит выказывал благодарность бедным за добровольное перемещение в процветающие регионы: таким образом они выравнивали заработные платы между районами. Однако даже этот самый ранний поборник первой из многих типов моделей притяжения признавал, что «из всех видов багажа человек есть наиболее сложный для транспортировки». Многие исследователи указывали на то, что реальные показатели миграции оказываются намного ниже, чем предсказывают экономические и демографические прогнозы. У людей находится бесчисленное множество причин не сниматься с насиженных мест: привязанность к родным и близким, к своей стране, навыки, которые невозможно перенести, поскольку они недостаточно стандартизованы. По факту, в мировом масштабе лишь один из сорока людей (2,5%) уезжает жить за границу, часто по причине местных конфликтов, а первым предпочтительным выбором  является соседняя страна.

Выражение «бедняки мира» рождает в воображении иммиграции из развивающихся стран, беднейших в мире. Однако на какой именно ступени социальной лестницы находятся мигранты в том обществе, из которого они происходят? Редко на самых нижних ступеньках и часто — на тех, что располагаются выше середины «лестницы». Португалия являет собой весьма поучительный наглядный пример: среди эмигрантов 1960-х и 1970-х гг. было больше мелких фермеров с Севера, чем менее зажиточных фермерских рабочих, живущих случайными заработками. И это — подобно Испании, где столь же показательным является более раннее исследование горных деревень Южной Андалузии. Здесь были учтены все отъезды [местных жителей] по всем возможным направлениям в течение восьмилетнего периода, что выявило высокой степени иерархически организованную миграционную систему, в которой вероятность миграции на более отдаленные расстояния возрастала с повышением образовательного уровня, даже если он оказывался ниже, чем средний квалификационный уровень в принимающей стране. Самые бедные [из потенциальных мигрантов] (сельскохозяйственные рабочие, люди, недостаточно грамотные, имеющие на своем содержании семьи или относительно пожилые) становились поденными работниками или строителями в близлежащих соседних провинциях. Молодые люди с базисными навыками грамотности направлялись на фабрики и дамбы Северной Испании. И лишь местные «сливки» (еще молодые люди с минимально достаточным уровнем образования, имеющие некоторые сбережения) были способны переехать во Францию, Германию или Швейцарию.

Однако подобных исследований немного. Единственным недавним обзором, сосредоточивающим внимание как на странах исхода, так и на странах–конечных пунктах [миграции], является проведенный Eurostat-ом по заказу Nidi (Netherlands Interdisciplinary Demographic Institute — Междисциплинарный демографический институт Нидерландов). В случаях Турции, Египта и Ганы это исследование обнаружило, что мигранты — по сравнению с не-мигрантами — имеют более высокие уровни образования, хотя в Марокко наблюдается обратная картина. Однако в развивающихся странах имеет место недостаток социально-экономических данных: исследователи в области экономики труда, пытающиеся оценить воздействие миграции на распределение доходов и трудовые навыки в регионах–донорах и реципиентах миграции (двойное влияние «утечки мозгов»), с трудом находят надежные сведения. Тем не менее, вообще говоря, мигранты являются избранной группой по отношению ко всему населению тех обществ, откуда они ведут свое происхождение: они отличаются более крепким здоровьем и лучшим образованием, они более предприимчивы и имеют достаточно средств, чтобы покрыть расходы на переезд и обустройство [на новом месте], поскольку существование [диаспоральных] сетей лишь отчасти облегчает финансовые издержки миграции.

Главный мотив для миграции следует в меньшей степени искать в персональной бедности, но более в слабости государства. Вдобавок к гражданским войнам и преследованиям, ведущим к образованию потоков беженцев, многие страны слишком бедны для того, чтобы обеспечить [своим гражданам] минимальные гарантии, необходимые для планирования будущего [чему способствуют] административное неустройство, политическая нестабильность, нефункционирующая инфраструктура). Люди, обладающие минимальным уровнем ресурсов и желающие лучшей доли, будут повсюду искать гарантий, которые обеспечат их самореализацию, — деталь, которая может смазать различие между экономической и политической миграцией. Эта связь между системой правления и эмиграцией остается в значительной степени не изученной. «Голосование ногами» таким образом является последним доводом в критике, выражаемой через посредство нередко весьма неопределенной идеи или мечты об эмиграции. Исследование Nidi выявило, что, тогда как изрядная часть населения миграционной страны мечтает о том, чтобы эмигрировать куда бы то ни было (от страны к стране доля таких людей колеблется от 20 до 40%), очень немногие (менее 5%) планировали сделать это в течение пары лет и только крохотное меньшинство действительно начало осуществлять какие-то реальные приготовления.

3.9 Пути совершенствования миграционного законодательства ЕС

Анализ последних событий в странах Европейского Союза показывает, что совершенствование правовой базы миграционной политики стало первостепенной задачей обеспечения европейской безопасности.

На современном этапе в Европейском Союзе отсутствует единая политика в области регулирования миграционных процессов.

В последние годы вопрос гармонизации миграционной политики все чаще поднимается на форумах ЕС. Так, на саммитах в Тампере (Финляндия) в 1999 г. и в Брюсселе (Бельгия) в 2004 г. отмечалось, что вопросы о предоставлении убежища и о регулировании миграции требуют развития единой политики ЕС.

Миграционная политика ЕС в настоящее время остается в компетенции национальных правительств.

Правовое регулирование миграционной политики в ЕС осуществляется на двух уровнях: законодательство стран, входящих в состав ЕС, и нормативные документы ЕС.

В рамках современной политики ЕС, как правило, выделяют четыре основные сферы, регулирующие иммиграцию и миграцию внутри ЕС:

- правила, регулирующие свободное движение людских потоков в рамках "единого рынка";

- правила, определяющие нормы воссоединения семей и рабочую миграцию из стран, не являющихся членами ЕС;