Тема жизни и смерти в творчестве Юкио Мисимы

  После смерти мужа Эцуко пытается найти для себя новое место, где она снова сможет наслаждаться близостью смерти. Эцуко переезжает жить  к своему свекру, в деревню недалеко от Осаки. С этого момента этот дом становится  полем противоборства жизни и смерти, правды и лжи,  естественных желаний и извращенности, и центром всего этого хаоса является Эцуко. Так или иначе, Эцуко принадлежит обоим сторонам этих противоборств.

  Когда ее муж умирает от тифа, она становится любовницей пожилого свекра. Одновременно она зажигается страстью к фермеру Сабуро. Насыщенная  жизнь Сабуро манит Эцуко, помогает ей очнуться от летаргического сна, и определяет судьбу Сабуро. Они знакомятся на кладбище, что уже является первым предвестником беды. Любовь Эцуко  и страсть к Сабуро представляет ее романтической героиней, хотя истинным объектом ее страсти является смерть.  Несмотря на то, что она была одержима Сабуро,  очевидно, что ей было недостаточно комфортно с ним. Она чувствовала себя намного счастливее, когда ухаживала за больным тифом мужем. Она ухаживала за ним даже тогда, когда другие отказывались заходить в его палату из страха заразиться. Её самоотверженная забота о муже заставляла других отводить глаза.

  У Сабуро завязываются любовные отношения с крестьянской девушкой, и Эцуко страдает от ревности. Она заставляет Сабуро встретиться с ней ночью в саду. Свекор, с мотыгой в руках, находит их там и останавливается в нерешительности, переводя взгляд с одного на другого. Эцуко выхватывает у него мотыгу и рубит по шее Сабуро.

  После публикации этой книги за Мисимой  прочно закрепляется репутация мастера  психологической прозы. Действие в  его произведениях играет незначительную роль, развивается медленно и присутствует исключительно в необходимых  для полного раскрытия душевных качеств персонажей количествах. Возможно, именно поэтому там, где требуется  чёткая сюжетная линия и определённый динамизм, Мисима терпит поражение. Его научно-фантастический роман «Красная планета» (1962) не стал событием ни в общелитературном плане, ни исключительно в жанровом.

     На основе вновь гомосексуальных по своей тематике «Запретных удовольствий»  Тацуми Хидзиката в 1959 году поставил одноимённый спектакль, который принято отождествлять с зарождением танца буто. Успех многочисленных произведений Мисимы вывел его в лидеры японской послевоенной литературы. В декабре 1951 года по протекции своего отца и в качестве специального корреспондента газеты «Асахи симбун» Мисима отправился в кругосветное путешествие, откуда вернулся в августе следующего года. ^[21] 
 

  1.2 Литературный расцвет  творчества японского  трансформатора            

  Пятидесятые годы для Мисимы - период метаний, попыток  уйти от главного проклятия его жизни (если это было проклятием) в литературу, театр, спорт - то самое «срывание с лика смерти ее многообразных масок».

       В    1952    году,    совершая   первое    кругосветное    путешествие,

двадцатисемилетний  писатель попадает в  Грецию, которая  производит настоящий переворот  в его  душе.  В мраморных  статуях античных богов и атлетов  Мисима открывает   ранее    казавшееся   ему   немыслимым  «бессмертие   красоты». «Лучший камуфляж  для Слова - плоть» - говорил Мисима.

  Болезненного,  хилого, одолеваемого  мрачными и  страшными видениями молодого человека  неудержимо влечет  к  солнцу,  физическому  и  духовному здоровью, гармонии тела и разума,  что оказало  огромное влияние на его дальнейшую литературную деятельность.. «Греция излечила меня от ненависти к самому себе, от одиночества  и пробудила  во мне жажду  здоровья в ницшеанском  смысле»,  - вспоминал Мисима.

  Вернувшись  в Японию, начиная примерно с 1955 года, он взялся за радикальную перестройку собственного тела, став заниматься бодибилдингом. В то же время Мисима, заинтересовавшись классической японской литературной традицией (его внимание привлек, прежде всего, Мори Огай), стал изменять и свой писательский стиль. Двойственное изменение Мисимы нашло своё выражение, в написанном под влиянием эстетики Мори Огая и Томаса Манна, романе «Золотой храм» (1956), за основу которого была взята история о сожжении храма Кинкакудзи молодым монахом. «Золотой храм» стал одной из творческих вершин писателя и считается самым читаемым в мире произведением японской литературы. Мисима, которого эта история не могла оставить равнодушным, решает изложить свою версию произошедшего. Будучи полностью художественным произведением, «Золотой Храм», тем не менее, порой может произвести впечатление документальной книги. В какой-то степени, как нам кажется, он таковым и является — автор последовательно описывает все этапы пути его души до того состояния, когда он приходит к выводу, что гибель Прекрасного способна сделать его ещё прекрасней, и что Смерть им и является.

  По  нашему мнению, необычно у Мисимы, прежде всего, само понятие красоты. Если в мировой эстетике прекрасное чаще всего доставляет человеку эстетическое удовольствие, благотворно воздействует на его чувства и вообще «спасает мир», то у Мисимы мы сталкиваемся с явлением диаметрально противоположенным. «Красота  - это страшная и ужасная вещь!». Красота по Мисиме – это некое темное, демоническое, враждебное самой природе человека начало. Красота вызывает у человека при столкновении с ней амбивалентную реакцию: красота одновременно вызывает удивление и преклонение, но при этом также внушает страх и ужас. Важнейшим свойством  красоты у Мисимы является ее связь со смертью. Смерть или сама по себе является объектом неизмеримо прекрасным, или она нужна героям Мисимы, как своеобразный «медиум», как некий проводник, обеспечивающий героям (мнимое) приобщение к миру прекрасного.

  Роман "Золотой Храм", по мнению критиков, можно назвать эстетическим манифестом Мисимы. В этом романе Мисима констатирует свои взгляды на природу вещей. Он способен видеть Красоту не только там, где её находит обычный человек: «Почему вид обнажённых человеческих внутренностей считается ужасным?» Смерть вот что притягивает его внимание с раннего детства. Она не даёт ему покоя, он грезит ею, что считается отклонением даже в стране, где испокон веков существовало особое отношение к смерти. Писатель становится певцом Смерти. Именно к этому он шёл всю свою жизнь, терзаясь своей непохожестью на других людей, борясь с самим собой, с собственной сущностью, но всякий раз проигрывая, - взятый им в юношестве псевдоним Мисима, написанный другими иероглифами, означает «Зачарованный - Смертью – Дьявол».

    «Золотой  Храм» считается не только  шедевром творчества писателя, но и самым читаемым в мире произведением японской литературы.

       В 1950 году послушник  буддийской  обители в приступе безумия   сжег храм Кинкакудзи - самый знаменитый  из архитектурных  памятников  древней японской столицы   Киото. Мисиму, всегда считавшего, что гибель делает Прекрасное еще более совершенным,  не  могло не потрясти это событие.  Так родилась идея романа «Золотой Храм». К 1956 году, когда он был написан, эйфория, вызванная путешествием в Грецию, уже миновала, Мисима понял, что обманывал себя, стал жертвой иллюзии: Прекрасное  вновь ускользнуло от него, оно никак не  желало уживаться с повседневностью. Роман «Золотой Храм» - настоящая штудия этого конфликта, попытка обосновать  возможность жизни без  Прекрасного, попытка спастись,  уничтожив,  удалив из мира Красоту. Мисима упрощает своему  герою эту задачу, воплотив Прекрасное во  вполне конкретном объекте, сделав  идеал предметным.   Траектория   страстных,    так    похожих    на   классическую любовь-ненависть взаимоотношений послушника  Мидзогути с Храмом причудлива и на первый взгляд непоследовательна, но  есть в ней своя внутренняя  логика, вполне вписывающаяся в уже знакомую формулу.

       Первая встреча с Храмом: Кинкакудзи «скрывает  свой  прекрасный облик», тем самым как бы предупреждая юношу о своей труднодоступности и о сложности предстоящих взаимоотношений. Далее следует период постижения  Прекрасного - Мидзогути жадно впитывает красоту,  это напоминает привыкание к  смертельной силы наркотику: вот Храм ночью,  вот он - покрытый снегом,  вот -  в жару; ипостасям Прекрасного не счесть  числа. Но гармония, слияние с ним приходит  к герою романа  лишь с уверенностью,  что Кинкакудзи  непременно погибнет под американскими бомбами.   Иными   словами,   когда восстановится тождество Прекрасное  -  Смерть  («Я  нашел  посредника,  способного связать  меня  с Храмом...»).  Гибель  Храма для Мидзогути  пока  еще не  отделима  от  его собственной смерти: «Я буквально  пьянел от одной мысли, что единый  пламень может  уничтожить  нас  обоих.  Общность  ниспосланного  на  нас  проклятия, общность трагической, огненной судьбы давала мне возможность жить с Храмом в одном измерении».

       Однако успокоение  недолго тешит  душу  бедного заики: война  окончилась, не причинив Прекрасному   ни малейшего вреда: оно не  только уцелело,  но даже «никогда  еще  он  [Храм]  не являлся мне  в  столь незыблемом  великолепии, несказанно превосходившем и мое воображение, и реальность окружающего мира». Смерть  отступила,  ненавистная герою романа вечность  вновь «утвердилась  в своих  правах», магическое тождество нарушилось,  и отныне Прекрасное  вновь стало недоступным.  Однако   внутренний  мир   героя остался открытым   и беззащитным перед бесстрастным,   завораживающим  взором  эстетического и нравственного абсолюта,  в который превратился Храм.  Этому недостижимому идеалу противопоставлены женские образы романа: Уико,  проститутка в красном пальто, учительница музыки и прочие подружки Касиваги. Женщина для Мидзогути -  воплощение  желанной  и вечно ускользающей  Жизни, реальности,  земной тверди.  И его настойчивые попытки предаться физической  любви -  это стремление  обрести точку опоры, почву под ногами. Несовместимость высшей Красоты, вечного свидетеля и судьи всех поступков,  с жалкими утехами плоти, с самой жизнью - вот что сводит героя Мисимы с ума.

       И конечно,  не  обходится   без Искусителя, История  терзаний, поисков и

  падения Мидзогути может восприниматься и как вариация на вечную тему Фауста, только  нарочито сниженная и несколько даже спародированная. Жалок не только новый Фауст,  слишком уж   невзыскательный в своих поисках прекрасного мгновения. Касиваги,  провожатый героя по  пути  земных  соблазнов, хоть  и является  несомненным членом клана литературных дьяволов,  но это - Сатана окарикатуренный,  утрированный,  так же  как утрирована легкая сатанинская хромота, превращенная у Касиваги  в гротескный физический изъян.  Искуситель Мидзогути -  не Мефистофель и не Воланд,  а отпрыск захудалой линии этого старинного рода, скорее это "мелкий бес" Сологуба, черт Ивана Карамазова или демон,  которого  поминает  Ставрогин  («О,  какой  мой  демон!  Это  просто маленький, гаденький, золотушный бесенок с насморком, из неудавшихся»).

       Правда,  в  романе  дьяволу   противопоставлен  и  ангел  - Цурукава, но

  насколько  же  он бледней,  пресней  и  бессильней! Добро у Мисимы  слабо, уязвимо,  нежизнеспособно - оно присутствует в мире как бы по обязанности, по  разнарядке, но влияние его на  душевную одиссею  Мидзогути ничтожно; оно гибнет  легко и как бы  между прочим,  где-то  на  заднем  плане,  да  еще приниженное и поставленное под сомнение. Мидзогути остается наедине со своей дилеммой и с Сатаной.

       Главная «заслуга»  Касиваги  в том,  что он  содействовал  укоренению

  страсти  к  святотатству,  впрочем  заложенной  в герое романа  изначально

  (история  с кортиком курсанта). Однако  Касиваги  возвел святотатство  в ранг священнодействия. Святотатство играет в романе особую роль -  ведь оно той же  природы, что убийство,  только  подчас  еще более смертоносно, поскольку убивает душу.  В миг последнего колебания перед Деянием Мидзогути ощущает прилив   разрушительной   силы,   вспомнив   святотатственные    строки   из дзэн-буддистского трактата «Риндзайроку», прежде  звучавшие из уст Касиваги: «Встретишь Будду -  убей Будду,  встретишь  патриарха - убей патриарха...»

  Святотатство  -  это средство растоптать  в  себе Прекрасное,  вот почему оно  дает  герою  облегчение. (Такова, например, кощунственная поминальная служба над могилой фрейлины Кого во  время  пикника: «Это небольшое  святотатство необычайно  оживило меня, я  стал чувствовать себя  гораздо  свободнее».)  С помощью таких мелких святотатств герой романа движется  к чудовищнейшему из них - сожжению Храма, которое должно доставить ему полное и окончательное облегчение.  В финале  тяжкий груз Прекрасного  падает с плеч Мидзогути, он свободен, только цена свободы -  истребление души. Итак, Кинкакудзи сожжен.

  Ничто  больше  не  встанет  между Мидзогути  и жизнью, конец раздвоенности, терзаниям и   мукам.  Прекрасное,  символом  которого  был   Золотой Храм, уничтожено,  душа бедного монаха восстановила гармонию с окружающим миром. А может быть,  души уже нет,  она сожжена вместе  с  Прекрасным?  Какое-то неведомое существо, хорошо выполнив  свою работу,  с пугающим хладнокровием закуривает и многообещающе произносит про себя слова, от которых делается не по себе: «Еще поживем...» Нет, это не тот Мидзогути, свидетелем душевных мук которого читатель был на протяжении всего романа.

       Что такое жизнь, лишенная Прекрасного,  жизнь ли это вообще? И что  такое Прекрасное - очаровательный  пушистый котенок  или гнилой  зуб,  который,  по словам Касиваги, «ноет, тянет, пронзает болью?»

       Сожжение  Золотого  Храма  и было  «вырыванием  гнилого  зуба».  Мисима попытался  совершить сакральный  акт -  убить в своей душе  Прекрасное, требующее все новых жертв, становящееся опасным для самой жизни художника.

  Писателя  занимает вопрос:  возможно  ли прожить  на  свете  вовсе без  гнета  Красоты?