Тема жизни и смерти в творчестве Юкио Мисимы

       Читателю,  не знакомому с предыдущими   произведениями Мисимы, наверняка  показалось  бы   непонятным  в   авторском  послесловии   утверждение,   что «Патриотизм»  - «не  комедия  и  не  трагедия,  а  рассказ  о счастье».  Но мучительная смерть  молодого  красивого тела  и была  для Мисимы  высшим проявлением счастья.

       Перед смертью поручик и его  жена в последний раз исступленно занимаются любовью. «Предстоящая  агония  придавала  наслаждению  не испытанную  доселе утонченность и чистоту». Итак,  все встало на  свои места,  роковая цепочка выстроилась:  эротика для Мисимы неизменно сопряжена с болью,  кровью  и смертью - вот то «счастье», о котором говорится в послесловии; путь  же  к счастью лежит через смерть, освященную сиянием политической идеи.  Поручик уверен,  что  «никакого противоречия  между  зовом  плоти  и  патриотическим чувством нет, наоборот,  две эти страсти естественным  образом сливались для него воедино».

  Безусловно, прекрасным было для Мисимы (особенно на позднем этапе его творчества) «героическое» и «бесконечно прекрасное» самоубийство сэппуку.

       В героическом и прекрасном самоубийстве сэппуку Мисима видит трансцендентирующий акт, выводящий человека на прямой контакт с миром прекрасного. Впрочем, эта самурайско-синтоистская эстетика не стала для Мисимы ответом на его «проклятые вопросы», к тому же увлечение подобной эстетикой характерно лишь для определенного этапа развития тематической системы Мисимы. Харакири, средневековый  способ самоубийства, как нельзя лучше подходил для целей  Мисимы,  сочетая в  себе  и  кровь,  и  невыносимые  страдания. А поскольку  харакири считалось  привилегией  самурайского  сословия,  истинно японским «изобретением»,  то, для того  чтобы прибегнуть  к нему  во  второй половине  двадцатого   столетия,   требовалось   стать крайним,  фанатичным националистом. Вот дорога, которой отныне пойдет Мисима.^[23]

     Принято считать, что Мисима стал националистом и приверженцем Традиции в 1966 году, когда публично заявил о своей солидарности с право радикалами. Но это вовсе не правда. «Впервые я заявил о своей преданности идеалам Хагакурэ в статье «Праздник писателя», опубликованной после войны в 1955 году», - пишет Мисима в своей книге «Хагакурэ нюмон» - «Введение в Хагакурэ». «Хагакурэ» - книга изречений самурая и монаха Ямамото Цунетомо, жесткий, парадоксальный и поэтичный Кодекс чести самурая. В нашем столетии японцы читали «Хагакурэ» больше всего во время войны. Молодые воины, которые уходили на фронт, для укрепления силы духа вновь и вновь перечитывали точные формулы «Хагакурэ». Мисима познакомился с «Хагакурэ» также во время Второй Мировой, но, по его словам, «подлинный свет «Хагакурэ» засиял во мне лишь после войны, когда популярность книги пошла на убыль, потому что люди больше не считали, что ее должен знать каждый. Во время войны она была подобна источнику света в погожий летний день, но только в кромешной тьме послевоенной поры эта книга засияла во всей свое красе». «Хагакурэ» было спасением Мисимы в его войне с современным миром. Он питал отвращение к скуке и слабости послевоенной эпохи торжествующего гуманизма. Его кредо стали, казавшиеся современникам диковинной, заповеди «Хагакурэ». В подсознании каждого из нас, считал Мисима, заложены полярные стремления, которые можно назвать инстинктами жизни и смерти. Они являются динамическим выражением противоречий, наполняющих нашу жизнь. Во время войны сполна проявляется инстинкт смерти, тогда как инстинкт жизни полностью подавлен. Избыток же свободы в послевоенном обществе всеобщего благосостояния оборачивается глобальной усталостью и скукой. «Хагакурэ» же пытается исцелить застойный характер нашей эпохи с помощью действенного лекарства - смерти. Мирная жизнь удовлетворила стремление людей к жизни, но, поставив вне закона инстинкт смерти, она заставила его аккумулироваться в людях. Рано или поздно подавленный инстинкт смерти неизбежно пробуждается. Абсолютизации ценности жизни Мисима противопоставляет абсолютизацию достоинства Смерти. Культ жизни привел к тому, что смерть оказалась вне закона. ^[24]

  Мисима  приводит слова Рильке, сказавшего, что смерть человека в наши дни «стала меньше». Смерть теперь чаще всего ассоциируется с умиранием старика на больничной койке, и поэтому никто не видит достоинства Смерти. Комментарии Мисимы к «Хагакурэ» - одна из самых страстных книг в его творчестве. Объясняя сентенции Ямамото, он объяснил читателям, да и себе тоже, собственный путь. В свете «Хагакурэ» противоречия между его воззрениями и его положением модного писателя исчезали, гармонизированные мудрыми парадоксами книги. «Я постиг, что Путь Самурая - это смерть. В ситуации «или-или» без колебаний выбирай смерть. Это нетрудно. Исполнись решимости и действуй. Только малодушные оправдывают себя рассуждениями о том, что умереть, не достигнув цели, означает умереть собачьей смертью. Сделать правильный выбор в ситуации «или-или» практически невозможно». Для Мисимы (в соответствии с духом «Хагакурэ») важна даже не фактическая смерть, а решимость умереть. «Смерть от болезни - дело рук Природы, тогда как добровольная смерть - проявление воли человека». Если человек лелеет смерть в своем сердце, если он готов к тому, чтобы умереть в любое мгновение, он не совершит ошибки. Человек ошибается только в том случае, если ему не удается умереть в нужное время. Из философии смерти следует и самурайская философия жизни: «Воистину жизнь человека длится только одно мгновение, поэтому живи и делай, что хочешь». Жизнь и смерть написаны на двух сторонах одного щита. Мисима полностью принял постулаты «Хагакурэ» и следовал им с неукоснительной педантичностью. Есть множества свидетельств тому, что к финалу, точке, замыкающей круг его жизни, Мисима стал готовиться загодя, что последние годы его жизни были подчинены тщательно разработанному плану. «Я приказал себе разработать ритуал совсем иной жизни», - комментирует он в эссе «Солнце и сталь». Интуитивные стремления Мисимы к самоуничтожению, как венцу прекрасного творения трансформировались в убежденность, в Главную Идею. Это не было для него неожиданностью. Это было свидетельством зрелости. «Счастливую полноту бытия способна обеспечить только смерть». «Мужчина входит в соприкосновение с прекрасным только когда погибает трагической смертью». С каждым годом «Хагакурэ» все глубже входило в плоть и кровь писателя. «Оно вдохновляет, наставляет и оценивает меня. В нем я нахожу великую красоту - красоту льда». ^[25]

  Здесь, возможно имеет смысл подробнее  сказать о  той роли, что играла смерть в творчестве Мисимы. Смерть для Мисимы, особенно на ранних этапах его творчества, ассоциировалась  с Прекрасным, часто вообще приравнивалась к прекрасному.

  В отношения с прекрасным смерть вторгается следующим образом. В ситуации желания героев раствориться в Прекрасном, Мисима моделирует ситуацию самоубийства сэппуку, когда с помощью красивой, предельно эстетизированной смерти происходит активное приобщение к миру прекрасного. Под сэппуку Мисима понимает творческую реализацию человеком потенции, исходящей от мира прекрасного как своеобразный вызов, воплощение этой потенции в эмпирической деятельности. Сэппуку – это действенное, оперативное и непосредственной воплощение красоты, доступное человеку в этом мире и, одновременно, выводящее его за пределы этого мира.

  Очень немногие из живущих (оставшихся в живых) могут по-настоящему оценить, насколько сэппуку мучительно…Врачам хорошо известно, что ранения в живот - самые болезненные и самые опасные. Эта часть человеческого тела содержит в себе массу внутренних органов, пронизана частой сетью кровеносных сосудов и нервных окончаний,- при этом, однако, смерть от таких ранений редко наступает мгновенно. Но сэппуку - больше, чем ранение. Не достаточно вонзить меч себе в живот,- традиция предписывает совершить глубокий длинный разрез…

  Мы надеемся, все достаточно хорошо представили себе чувства и ощущения разрезающего. Потому что иначе трудно понять, осмыслить разницу между сэппуку и остальными разновидностями самоубийства,- в которых достаточно пересилить страх на один миг (прыжок с табуретки или из окна, нажатие спускового крючка, закидывание в рот горсти таблеток и т. п.), а затем всё совершается уже помимо воли. В случае сэппуку краткого волевого импульса совершенно не достаточно,- необходимо продолжительное, осознанное и целенаправленное волевое усилие…

  Пожалуй, именно поэтому у самураев именно этот метод добровольного ухода  из жизни превратился в ритуальный и безальтернативный. Высказывание А. П. Чехова по поводу того, что «в человеке всё должно быть прекрасно», для истинного самурая не является пустыми словами,- это его повседневный долг, исполнять который надлежит со всем рвением, на которое способен. Но и смерть самурая тоже должна быть прекрасна. Из этого следует, что венцом жизни самурая, её главным достижением, является смерть. Основным достоинством самурая является сила духа,- значит, именно мощь своего духа, величественную красоту смерти самурай должен продемонстрировать, умирая. Сэппуку подходит для этой цели как нельзя лучше… ^[26]

  Вот рассуждение Мисима из «Введения  в «Хагакурэ»: «решение умереть приходит после многих рассуждений и решений жить дальше. И это длительное созревание характера человека для принятия окончательного решения требует, чтобы человек действия долго боролся и размышлял. Для такого человека жизнь - это круг, который может замкнуться, если к нему прибавить одну-единственную точку.

  Изо дня в день он отбрасывает круги, которым недостает какой-нибудь точки. В противоположность этому, жизнь писателя или философа представляется ему нагромождением постепенно расширяющихся кругов, в центре которых находится он сам. Но когда, наконец, наступает смерть, у кого возникает большее чувство завершенности - у человека действия или у писателя? Я склонен считать, что смерть, которая завершает наш мир добавлением к нему единственной точки, дает человеку намного большее чувство завершенности». Для Мисима метафора последней точки обернулась реальным взмахом меча, отсекшего ему голову.

  Йоши Ямамото -  самурай, ставший буддийским монахом, мудро советует подготовиться к смерти следующим образом. «…Следует начинать всякий день в спокойной медитации, представляя свой последний час и различные способы смерти – от стрелы или лука, ружья, копья, зарубленным саблей, поглощенным морем, в огне, настигнутым молнией, смерть от болезни, внезапную смерть, - и начинать день, умирая». ^[27]

  В 1960-е стремление возрождать национальные традиции подтолкнуло Мисиму к участию  в военно-патриотических выступлениях. В 1966 он публично заявил о своей солидарности с праворадикалами, вступил в японские Силы Самообороны. ( «Лучшее прикрытие для плоти – военная форма»).

  По  своим политическим взглядам он был  монархист, сторонник традиционных ценностей, противник «мирной» конституции, по которой Япония не имела права  иметь свою армию, а только силы самообороны. В 1968 им была создана военизированная  студенческая организация ультра-правого толка Татэ-но кай — «Общество щита». Юкио Мисима был ее вождем и содержал на собственные средства. Под его руководством специальные инструкторы обучали молодых людей обращению с оружием, национальным видам борьбы, здесь глубоко штудировали древнюю и новую самурайскую литературу. Организация имела собственную символику и униформу.

  Уже к 1962 году у Мисимы достаточно подробно созрел замысел тетралогии «Море  изобилия», а в 1963 году разразился новый  скандал, на этот раз вокруг пьесы  «Кото, приносящее радость», которую  руководство театра «Бунгакудза» категорически отказалось ставить ввиду его излишней политизированности: в результате Мисима и 14 ведущих актёров театра демонстративно покинули «Бунгакудза». Однако, несмотря на то, что «Кото, приносящее радость» и некоторые другие работы Мисимы во многом соответствовали духу того времени, когда на волне беспрецедентного по своему масштабу гражданского протеста против японско-американского договора безопасности пересечение политики и искусства стало повсеместным, политизированность Мисимы была ещё далека от того фанатизма, до которого она дошла во второй половине 1960-х.

  Снимаясь  в главной роли в фильме Ясудзо Масумура «Караккадзэ яро» (продюсер Масаити Нагата, студия Дайэй, 1960), позируя известному фотографу Эйко Хосоэ для изобиловавшего мазохистическими мотивами альбома, озаглавленного «Форма розы» (1963), а также другими средствами Мисима целенаправленно стал создавать в СМИ культ своего тела, сильного и преображённого после изнурительных тренировок. Поступки Мисимы, не имевшие отношения к его литературной деятельности, с одной стороны, можно оценивать как вульгарное бравирование собственными пороками, но с другой стороны они позволяют смотреть на Мисиму, насквозь видевшего и свободно манипулировавшего в собственных интересах механизмами СМИ, неожиданно получившими в послевоенные годы рычаги ощутимого общественного влияния, как на предвозвестника умело формирующих благоприятный имидж современных поп-идолов и «звёзд» шоу-бизнеса.

  Кроме того, данный период характеризуются  многочисленными исполнениями постановок драматургических сочинений Мисимы, а также популяризацией его творчества в Европе и Америке, благодаря  начавшим появляться в печати переводам  на европейские языки. В числе тех, кто способствовал расширению читательской аудитории Мисимы были известные американские японисты Дональд Кин и Эдвард Зайденштиккер. Начиная с этого времени, произведения Мисимы получают всемирную известность и удостаиваются высокой оценки критиков на Западе.^[28] 
 

  2.2 Проблема  «жизни и смерти» в японской литературе (на примере

  трудов  Юкио Мисимы)                                                                                

  В 1965 году началась продолжавшаяся до 1967 года серийная журнальная публикация романа «Весенний снег», первой части  посвящённой интерпретации буддийской концепции круговорота человеческого  существования тетралогии «Море  изобилия», задумывавшейся Мисимой  как работа всей его жизни.

  Мисима  постоянно подчёркивает тесную взаимосвязь, взаимное влияние мира мертвых и мира живых. В романе «Весенний снег» высказывается предположение, что мертвые с небес наблюдают за миром живых, выносят свои суждения относительно поступков живых.

  К последнему периоду жизни Мисимы относятся и несколько подряд выдвижений кандидатуры Мисимы на соискание  Нобелевской премии по литературе.

  В своем позднем творчестве, по мнению исследователей, Мисима был склонен разделять темы прекрасного и смерти, наделять их различными функциями в своей эстетической системе. Так, тема смерти переходит в тему Времени, постепенно подменяется понятием Времени как универсального потока бытия.