Гуманитарная интервенция как элемент нового миропорядка

     Североатлантический альянс, пытающийся взять на себя функции главного миротворца в евроатлантической зоне, кик и отдельные его члены, прежде всего США и Турция, основные свои усилия сосредоточили на том, чтобы упрочить свое влияние в новых независимых государствах, освоить в оперативном отношении новые для себя театры и в конечном счете обеспечить контроль над важными в геополитическом и стратегическом отношении территориями, запасами минеральных ресурсов, коммуникационными маршрутами, а главное - вытеснить из этих регионов Россию или по крайней мере, максимально ослабить ее роль в этих государствах (в первую очередь это касается республик Закавказья и Центральной Азии, прилегающих к Каспию)⁴⁴. А конфликтные ситуации в представляющих интерес для блока регионах, складывающаяся здесь обстановка перманентной межэтнической и военно-политической напряженности, скорее, способствовали — по крайней мере на данном этапе — достижению этих целей. К тому же НАТО, как и Запад в целом, пугают не столько конфликты па территории СНГ. Главный приоритет их политики на постсоветском пространстве — не допустить интеграции бывших советских республик, объединения их вокруг России, консолидирующий потенциал которой хотя и был значительно подорван за последнее десятилетие, но все еще остается сегодня довольно высоким. Если предпринимаемые Россией усилия по урегулированию конфликтов в соседних странах СНГ приведут хотя бы к частичному успеху, это объективно усилит центростремительные тенденции новых независимых государств в направлении Москвы, чего опасаются «миротворцы» Североатлантического альянса, задающие "тон и в ОБСЕ. Едва ли не все попытки Москвы по нормализации обстановки в зонах конфликтов, особенно в тех из них, где находятся российские воинские контингенты, на Западе воспринимают как угрозу собственным интересам в этих регионах и подаются общественному мнению как проявление «имперских амбиций», угроза суверенитету молодых государств.

     Поэтому никак нельзя считать случайными заявления типа высказанного находящимся нынче не у дел Г.Киссинджером: «Важно отбить у России охоту и в будущем пытаться делать ставку на силу при регулировании своих отношений со многими своими соседями»⁴⁵. В сущности, в этих словах известного американского политика скрыта квинтэссенция позиции США в отношении миротворческой деятельности России в СНГ, как и в целом в отношении ее внешней политики в «ближнем зарубежье». В этой позиции смешались и непонимание глубинных факторов и связей, складывающихся на этом пространстве веками, а не только в советское время, и демонстративное нежелание понять озабоченности России в связи со всплеском вооруженных конфликтов в районах, прилегающих к ее южной, фактически открытой границе, и высокомерное выпячивание собственных амбиций глобального «мирового судьи» и лидера, и подчеркнуто пренебрежительное отношение к нынешней ослабевшей России, вынужденной сносить подобные эскапады.

     Конечно же, дело вовсе не в имперских  амбициях России, не в ее «тайных  намерениях» возродить свое былое  влияние в этих республиках. По большому счету речь идет о безопасности самой России и дружественных ей стран СНГ, связанных с нею не только многочисленными соглашениями, но и теснейшими многовековыми узами, об обеспечении безопасности и стабильности на пространствах бывшего СССР, без чего нельзя говорить ни об экономическом и социальном возрождении этих стран, ни о серьезных демократических и рыночных преобразованиях, ни о полноценной интеграции в европейские структуры. Ведь от локальных конфликтов в непосредственной близости от ее южных границ Россия страдала и страдает больше всех других стран, особенно заокеанских. Не говоря уже о том, что зона нестабильности распространяется все дальше на южные районы страны, России за эти годы пришлось принять и обустроить огромное число беженцев и переселенцев из «горячих точек», не только действующих, но и потенциальных.

     Миротворческие  функции, которые России пришлось выполнять в Южной Осетии и Приднестровье, Абхазии и Таджикистане, требовали не только немалых материальных затрат. Они не приносили России и особых политических дивидендов. Исключительно сложный характер этих конфликтов, в которых тесно переплелись политические, экономические, социальные, национальные, религиозные проблемы, прямо противоположные апелляции конфликтующих сторон к России (одна конфликтующая сторона требовала помочь ей «обуздать сепаратистов» и сохранить территориальную целостность, другая — обрести независимость или даже принять в состав России), необходимость учитывать интересы безопасности и гарантировать защиту многочисленного русскоязычного населения, оставшегося в бывших союзных республиках, — все это не позволяло найти решений, полностью удовлетворяющих конфликтующие стороны. Россию часто и необоснованно обвиняли: одни — в нерешительности и равнодушии к судьбам недавних соотечественников, другие — в предвзятости, ведении «двойной игры», в «неоимперских амбициях».

     И тем не менее надо признать, что миротворческие усилия России в СНГ принесли свои позитивные результаты. Накоплен богатый опыт, в том числе по организации и применению коллективных усилий. Как бы то ни было, но вооруженные столкновения сторон в большинстве конфликтов были остановлены, поставлены барьеры на пути перерастания гуманитарных кризисов в масштабные гуманитарные катастрофы, установлена стабильность, пусть пока в ряде районов хрупкая и неустойчивая. Трудно согласиться с некоторыми исследователями проблемы, что «миротворчество традиционно рассматривается» в России как исключительно военная сфера деятельности, политическое и идеологическое обеспечение которой остается делом второстепенным»⁴⁶.

     Представляется все же, что главный положительный итог миротворческой деятельности России в государствах CНГ – это перевод большинства вооруженных конфликтов в политическое русло, в правовое поле, с использованием не только — и не столько — военных, сколько политических, дипломатических и иных мирных средств их дальнейшего урегулирования. И такой последовательный курс, особенно активно проводившийся в последнее время, приводит, в конце концов, к положительным сдвигам в урегулировании сложных внутригосударственных и межгосударственных конфликтов в СНГ.

     В частности, Президент Российской Федерации  В.Путин, касаясь перспектив разрешения карабахского конфликта, одного из застарелых и сложнейших на пространстве СНГ, подчеркнул, что именно «последовательные усилия России, направленные на достижение мира в этом регионе», позволили представителям США и Франции (эти страны, как и Россия, являются сопредседателями Минской группы ОБСЕ по карабахскому урегулированию) заявить накануне, что проблема Нагорного Карабаха может быть решена мирным путем уже до конца 2001 года⁴⁷.

     Как соотносится миротворческая деятельность России в странах СНГ с рассматриваемой проблемой «гуманитарного вмешательства»?

     Думается, связь здесь просматривается  самая прямая. Прежде всего, надо отметить, что применение российских воинских контингентов в зонах конфликтов на территории СНГ осуществлялось в строгом соответствии с принципами гуманитарных операций, декларируемых ООН и ОБСЕ. То есть они вводились в страну с согласия обеих враждующих сторон, после прекращения ими вооруженных стычек и не предпринимали никаких принудительных действий, выходящих за рамки согласованного сторонами мандата. Ни о каком вмешательстве во внутренние дела государств пребывания со стороны российских властей или миротворцев речи никогда не шло, хотя, надо признать, такие ничем не обоснованные обвинения порою звучали. Именно под таким углом зрения некоторые представители высшего руководства США из состава прошлой администрации пытались подавать мировому общественному мнению ситуацию в Приднестровье, обвиняя Россию в том, что пребывание российского воинского контингента дестабилизирует обстановку в регионе и служит опорой «незаконному сепаратистскому режиму Тирасполя»⁴⁸. Неоднократно такие обвинения звучали и из Тбилиси, в основном со ссылками на высказывания российских военных представителей⁴⁹, — других, более серьезных нарушений даже пристрастные наблюдатели из Тбилиси не находили.

     Заслуга миротворческой деятельности России в  странах СНГ со вводом воинских контингентов в зоны конфликтов видится также и в том, что их присутствие послужило, как признают некоторые авторы, сдерживающим фактором для гуманитарного вмешательства в исполнении Североатлантического альянса и примерно по той же программе, которая была продемонстрирована им в Ираке и Югославии.

     Но  проблема гуманитарного вмешательства  на территории государств СНГ с использованием вооруженных сил западных стран, в том числе объединенных вооруженных сил НАТО, с повестки дня отнюдь не снимается. Так, президент Грузии Э.Шеварднадзе, в частности, неоднократно призывал страны НАТО к вмешательству в Абхазии по образцу косовского варианта. Выступая в программе НТВ «Герой дня» 18 мая 1999 года, в разгар ожесточенных бомбардировок Югославии натовской авиацией, и отвечая на вопрос о продлении мандата российских миротворческих сил в Абхазии, он заявил, что в случае несогласия руководства Абхазии с предложениями Грузии «возникнет вопрос о вводе международных миротворческих вооруженных сил, о которых я говорил в отношении Косово»⁵⁰. Месяцем раньше Э.Шеварднадзе поднимал этот вопрос на юбилейном саммите НАТО в Вашингтоне.

     В западной прессе неоднократно звучали  призывы о гуманитарном вмешательстве в Приднестровье, а также в связи с событиями в Дагестане и Чечне осенью - зимой 1999-2000 года.

     Характерно, что развитие чеченской темы в  некоторых западных СМИ того времени во многом повторяло то, что происходило на Балканах, где с начала 90-х годов велась информационная война против СФРЮ, а затем СРЮ. Избрана страна воздействия (Сербия — Россия), народ (сербы — русские), район кризиса (Косово — Чечня), главный повод («гуманитарная катастрофа»). Много схожего и в других нюансах: попытка использовать конфессиональные (православные — мусульмане) и национальные различия (там «aагрессоры» и «националисты» сербы, притесняющие другие балканские народы; здесь русские с их «имперскими амбициями» и противопоставляемые им национальности Северного Кавказа, «борющиеся за независимость»), создание благоприятной для Запада политической ауры в окружающих район конфликта национальных республиках, негласная финансовая и материальная поддержка в них антироссийских и антирусских (на Балканах — антисербских) сил и «независимых» СМИ, ориентирующихся на Запад, и т.п. Во многом из-за схожести моделей «балканской» и «кавказской» информационных кампаний в этих регионах прижился и стал популярным термин «балканизация Кавказа».

     Но, конечно, об официальной позиции  руководства западных стран по проблеме гуманитарного вмешательства на территории бывшего СССР нельзя судить по некоторым экстремистским публикациям в западных СМИ. Следует также разграничивать отношение к проблеме гуманитарного вмешательства на территории СНГ в ОБСЕ и Североатлантическом альянсе и ОБСЕ.

     В ОБСЕ сложилось общее понимание, что предотвращение и урегулирование конфликтов и гуманитарных кризисов — проблема общеевропейского масштаба, решение которой не под силу одной стране и потребует координации усилий всех государств — членов ОБСЕ, привлечения значительных сил и средств, не исключая в некоторых случаях и военного персонала. Поэтому под эту проблему, при активном участии России и других государств СНГ, была разработана солидная теоретическая и правовая база. В частности, в таких основополагающих документах ОБСЕ, как Парижская хартия 1990 года, Хельсинкский документ 1992 года и последующих документах, подписанных СССР и Россией.

     В Хельсинкском документе 1992 г. «Вызов времени  перемен» отмечалось: «Впервые за последние десятилетия в регионе ОБСЕ вновь разворачиваются военные действия. Возникают новые вооруженные конфликты и в широких масштабах применяется сила во имя установления господства и достижения территориальной экспансии»⁵¹. Для предотвращения конфликтов и регулирования кризисов ОБСЕ разрабатывала целый ряд мер, включая применение

военных сил в операциях ОБСЕ по поддержанию мира.

     Очень показательный пример растущей подчиненности ОБСЕ по отношению к НАТО — поведение ее накануне агрессии НАТО в Югославии. Тогда руководители миссии ОБСЕ в Косово У.Уокер (США), который накануне агрессии, по словам министра иностранных дел России И.Иванова, «своими неудачными заявлениями политически дискредитировал миссию ОБСЕ»⁵², сделал все, чтобы эта миссия была выведена из Косово. Это не только послужило сигналом для албанских экстремистов резко усилить свою активность и тем самым полностью сорвать обозначившийся процесс политического урегулирования, но и дало возможность натовской авиации начать интенсивные бомбежки сербских позиции.

     Одновременно  с ослаблением ОБСЕ как общеевропейского миротворческого организма на первый план в осуществлении гуманитарных интервенций выдвигалась НАТО, обладающая и реальной военной мощью, и несопоставимым с нынешней ОБСЕ влиянием, и решительностью в принятии радикальных военных решений. И поэтому в принятой на последнем саммите ОБСЕ в Стамбуле в ноябре 1999 года декларации упоминалось лишь о возможном использовании этой организацией ресурсов других международных организаций (имеется в виду, конечно же, НАТО) в деле урегулирования кризисов с гуманитарными последствиями.