Гуманитарная интервенция как элемент нового миропорядка

     Л.Ганкин утверждает, что новая модель миротворчества в форме гуманитарной интервенции впервые была опробована в 1991 г. в Ираке, после окончания операции «Буря в пустыне»⁸. По его мнению, уже тогда четко вырисовалась схема этой модели. По сути, спровоцировав одновременное выступление курдов па севере и шиитов на юге Ирака и, соответственно, ответные действия Багдада по их подавлению, США поначалу усилили массированную информационную атаку на режим С.Хусейна. И лишь после того как мировое общественное мнение было полностью подготовлено к спокойному восприятию силового вмешательства, американская авиация совместно с союзниками нанесла ракетно-бомбовые удары по целям в Ираке. Реальной помощи пострадавшему в этих столкновениях мирному населению эти удары принести не могли. Но зато конечным итогом этой «гуманитарной» акции стало окончательное закрепление американцев на базах в Саудовской Аравии, их постоянное военное присутствие в жизненно важном для США регионе Персидского залива.

     В последующем подобная модель и с теми же конечными результатами была повторена на Балканах - в Боснии и Герцеговине: в 1995 г. и на территории Югославии, в Косово и 1999 г.

     В. Терехов, чрезвычайный и полномочный посол Российской Федерации, в качестве одного из наиболее ярких примеров гуманитарной катастрофы последних десятилетий прошлого века, потребовавшей вмешательства международного сообщества, приводит Камбоджу времен правления Пол Пота и «красных кхмеров»⁹. Именно трагедия народа Камбоджи, поставившая его на грань выживания, по мнению известного российского дипломата, «заставила глубоко задуматься о коллективной ответственности человечества за судьбу народов, оказавшихся жертвами исторических аномалий и политических преступлений». (По различным оценкам, жертвами  режима Пол Пота стали oт 2 до 4 миллионов камбоджийцев.)

     Вместе с тем, именно в камбоджийской гуманитарной катастрофе того времени наиболее выпукло проявились политические мотивы, тормозившие принятие международным сообществом своевременных и действенных мер по ее предупреждению, двойные стандартов, применявшиеся при оценке действий вовлеченных в конфликт сторон.

     С.Орджоникидзе, заместитель министра иностранных дел России, говоря о современной концепции гуманитарной интервенции, отмечает, что в более или менее целостном виде она была изложена премьер-министром Великобритании Тони Блэром в одном из его выступлений накануне юбилейного саммита НАТО в Вашингтоне¹⁰ в апреле 1999 г., проходившем на фоне ракетных и авиационных ударов блока по суверенной Югославии.

     В ходе этой войны, развязанной блоком против суверенного европейского государства, современная концепция гуманитарной интервенции (или, что более точно, «гуманитарной войны») была апробирована в наиболее полном объеме, хотя, конечно, отдельные ее элементы применялись и в других регионах гуманитарных кризисов,  в том числе и на Балканах в «докосовский» период, и в Ираке в 1991 г. и в последующие годы, и в других регионах мира.

     Следует подчеркнуть, что  именно события 1991 года в Ираке в связи с подавлением войсками С.Хусейна вооруженных выступлений курдов и шиитов послужили поводом для принятия Советом Безопасности ООН известной «гуманитарной» резолюции № 688 от 5.04.91 г., которая вызвала бурные дискуссии как при ее принятии Советом Безопасности ООН (из 15 его членов лишь 10 государств проголосовали «за», 5 государств выступили «против» или воздержались, в их числе Индия и Китай), так и в последующем, на этапе ее реализации, среди политиков и специалистов по международному праву.

     Так, по мнению ряда специалистов-международников, называющих себя «реалистами», эта резолюция создала правовую основу для вооруженного вмешательства союзных сил, введения на территории государств, подвергшихся гуманитарному вмешательству, т.н. «зон запрета для полетов» и создания здесь «безопасных портов». Они утверждают, что резолюция по сути санкционировала первую в современной истории операцию в духе главы 7 Устава ООН, проводимую с целями гуманитарного характера, а именно: предотвращение или пресечение варварских действий против гражданского населения и массовых нарушений прав человека. Но самое главное, по мнению сторонников вооруженного вмешательства по гуманитарным поводам, — резолюция 688 впервые юридически подтвердила приоритетный характер подобных гуманитарных акций по отношению к принципам неприкосновенности суверенитета, территориальной целостности любого государства, т.е. создала правовой прецедент для вмешательства во внутренние дела государства при определенных условиях.

     Но  очень многие специалисты и не ангажированные политики выступили против такой трактовки содержания резолюции 688. Они считали, что применение принудительных мер, связанных с силовым вмешательством во внутренние дела государств, не имеет правовой основы и является, по существу, незаконным, даже если при этом преследуются гуманитарные цели. Это же относится и к созданию «зон запрета для полетов» и «безопасных портов». Пресс-служба ООН разъяснила позднее (21 апреля 1993 г.), что резолюция СБ ООН №688 отнюдь «не основывалась на главе 7 Устава ООН и не оговаривала запреты на полеты, равно как и не была обязательной».

     Т.Герард в упоминавшейся выше статье, приводит также мнение Правового комитета Государственного департамента США. Согласно разъяснению этого комитета, введение Соединенными Штатами зон запрета полетов было добровольным шагом, а резолюция 688 носила «гуманитарный характер по направленности и являлась добровольной, поскольку не дает ссылки на главу 7 Устава ООН».

     По  итогам дискуссии вокруг резолюции СБ ООН №688 можно сделать, по крайней мере, два вывода, касающихся рассматриваемой проблемы. Во-первых, введение Соединенными Штатами в одностороннем порядке т.н. зон запрета для полетов иракской авиации (как одной из первых акций, реализующих силовую составляющую  современной концепции гуманитарной интервенции),  с точки зрения международного права было фактически незаконной мерой. Во-вторых, нынешняя система международно-правовых принципов, изложенная в Уставе ООН и положенная в основу современных международных отношений, исключает любые акты агрессии и вмешательства извне во внутренние дела суверенных государств по любым, в том числе гуманитарным, поводам, без соответствующей санкции Совета Безопасности ООН. Решение о применении таких санкции сам Совет Безопасности вправе принимать только при угрозе международному миру, причем решение о наличии такой угрозы и ее оценка также функция исключительно Совета Безопасности ООН и никакого другого органа.

     И в этом заключен глубокий смысл. Совет  Безопасности ООН — наиболее беспристрастный международный орган с широкими полномочиями, способный в силу этого принимать взвешенные и наименее политизированные решения в сложных условиях гуманитарного кризиса. В то время как отдельные государства, региональные организации, пытающиеся подменить ООН и ее Совет Безопасности и взять на себя их миротворческие функции, не могут быть беспристрастными и в той или иной мере будут преследовать в таких акциях свои цели, защищать собственные интересы.

     Таким образом, вооруженные акции в  Югославии и других регионах, предпринятые в последние годы без санкции СБ ООН Соединенными Штатами и их союзниками, являются откровенным нарушением действующего международного права. Это — мнение большинства исследователей проблемы и специалистов по международному нраву. И обосновывается такой вывод прежде всего тем, что ни Устав ООН, ни современное международное право не предусматривают не санкционированного Советом Безопасности ООН применения вооруженных сил государства или коалиции государств с вмешательством во внутренние дела других суверенных государств даже в случае доказанных серьезных нарушений там прав человека.

     К тому же негативные последствия вмешательства  по односторонним решениям, как правило, перевешивают тот положительный эффект, если даже он имеет место в результате такой акции. Во-первых, в целом ряде случаев чрезвычайно сложно определить, требует ли ситуация, складывающаяся в том или ином государстве или регионе, гуманитарного вмешательства с применением воинских контингентов, тем более что ни общепризнанного правового определения, ни четких критериев для оценки таких ситуации пока нет. Так, вполне оправданы опасения, что концепция гуманитарной интервенции может быть использована сепаратистскими движениями в собственных интересах: для этого им надо только спровоцировать правительство на грубые нарушения прав человека, тем самым добиться вмешательства извне и, используя его, добиться своих целей. Детали такого сценария просматриваются на Балканах - в том же Косово, позднее в Македонии. Во-вторых, при понижении уровня принятия решений на гуманитарное вмешательство до блокового или национального велика вероятность злоупотребления таким правом, особенно в условиях правовой неопределенности. В частности, концепция гуманитарной интервенции может быть использована для прикрытия необоснованного вмешательства во внутренние дела суверенных государств. 

     III. ГУМАНИТАРНОЕ ВМЕШАТЕЛЬСТВО  КАК БЕЗУСЛОВНАЯ  ПРЕРОГАТИВА ООН

     К настоящему времени основные принципы концепции гуманитарной интервенции, как и основные черты подобных акций, обозначились достаточно четко. Вся современная концепция гуманитарной интервенции построена, в сущности, на примате прав человека над суверенитетом, независимостью и территориальной целостностью государства. Как подчеркивают главные организаторы таких акций и их идеологи, гуманитарная катастрофа не может более считаться внутренним делом государства, и международное сообщество обязано принимать самые решительные меры для исправления ситуации.

     Правомерен  ли такой подход?

     Ответ на этот вопрос, как представляется, в нынешней международной обстановке далеко неоднозначен.

     Мир переживает беспрецедентный в истории  геополитический сдвиг, глубинные  последствия которого еще предстоит  осмыслить. Осуществляется переход  от сравнительно устойчивого биполярного мира, от противоборства и силового баланса двух общественно-политических систем к некоему новому глобальному политическому и геостратегическому ландшафту. Его конфигурация во многом будет зависеть от того, какая из двух нынешних тенденций мирового развития одержит верх: однополюсного мира при лидирующей роли одной супердержавы — США (пока, думается, эта тенденция превалирует), либо многополюсного мира. Переживаемый мировым сообществом переходный период отличается резким ростом затяжных конфликтов на этнической, межклановой, религиозной почве. И если XX век вошел в историю как столетие войн и революций, то наступивший XXI век может положить начало эпохе многочисленных локальных войн и конфликтов. При всем разнообразии этих конфликтов в их совокупности выявляется ряд специфических черт.

     Прежде  всего, в абсолютном большинстве  эти конфликты носят внутригосударственный характер и связаны не столько со стремлением захватить верховную власть в государстве, а с сепаратизмом, борьбой за отделение от государства, за приобретение национальной самостоятельности. Это необычайно обостряет такую важную, но так и не решенную международным правом проблему, как соотношение принципов территориальной целостности государства и права нации на самоопределение. (Идентифицируемых национальных меньшинств и мире, по данным ООН, насчитывается свыше 5 тысяч.)¹¹.

     Генеральный секретарь ООН Кофи Аннан в  своем докладе на «Саммите тысячелетия» подтверждает эту важную черту современных конфликтов: «В 90-х годах войны велись главным образом внутри государства. Причем эти войны были жесточайшими и привели к гибели более пяти миллионов человек... эти войны часто порождались политическими амбициями или стремлением к обогащению, и их питательной средой были этнические и религиозные различия. В основе их часто лежат зарубежные экономические интересы, и их подпитывает гиперактивный и в основном незаконный мировой рынок вооружений»¹².

     Вот некоторые цифры и примеры  для иллюстрации сказанного. Заместитель Генерального секретаря ООН, генеральный директор Европейской штаб-квартиры ООН В.Петровский, со ссылкой на Journal of Peace Reseach, приводит такие цифры: за пятилетний период с 1989 по 1994 год в мире имели место 90 внутригосударственных вооруженных конфликтов и лишь четыре носили межгосударственный характер¹³.

     По  данным ООН, на начало 1995 года 82% международных  миротворческих операций, ведущихся с 1992 года, были связаны с урегулированием региональных конфликтов, возникших на почве внутригосударственных противоречий¹⁴. Стокгольмский международный институт исследований проблем мира (СИПРИ) приводит такие цифры: в 1998 году из 27 основных вооруженных конфликтов только два (между Индией и Пакистаном, Эритреей и Эфиопией) были межгосударственными, все остальные носили внутригосударственный характер¹⁵.

     Вооруженные конфликты подобного рода охватили  Юго-Восточную Европу, территории Турции, Ирака, южных районов СНГ, ряд стран Юго-Восточной Азии и Океании. Не обошли они стороной и Американский континент.

     Длительное  время не может выбраться из хаоса внутригосударственных конфликтов на межэтнической и межплеменной почве Африки. Ими поражена почти треть из 42 стран этого континента¹⁶.