Гуманитарная интервенция как элемент нового миропорядка

     В чем заключаются эти опасения?

     Первое. Международное сообщество в лице ООН подменяется региональным сообществом — Североатлантическим альянсом, а точнее — небольшой группой его ведущих государств во главе с США. Соответственно, именно эта группа наиболее промышленно развитых государств мира присваивает себе право определять наличие гуманитарного кризиса в том или ином государстве, степень его остроты и опасности, влияния на региональную и глобальную стабильность. Причем эти оценки осуществляются по собственным критериям, в целом ряде случаев не соответствующим общепринятым международным принципам и законам.

     Но  определением и оценкой угроз  эти государства далеко не ограничиваются.

     Особую  тревогу вызывает то обстоятельство, что государства — лидеры НАТО вознамерились совмещать в своем лице функции и главного судьи, выдающего санкции на силовое вмешательство, и исполнителя силовых акций, и «архитектора» постконфликтного государственного переустройства, и «старшего надзирателя» за исполнением своих послевоенных предначертаний и планов. Этот вывод подтверждает опыт Косово, где НАТО продемонстрировала всему миру свое понимание концепции гуманитарного вмешательства.

     Министр иностранных дел России и.Иванов так оценивает подобного рода военные акции: «Не выдерживают критики любые попытки оправдать силовые акции без согласия на то Совета Безопасности ООН, в частности, ссылками некое «право на гуманитарное вмешательство». Такое использование силы становится заложником политических пристрастий и предвзятой трактовки событий. Нельзя самочинно, без какого-либо мандата  международного сообщества судить, кто прав или виноват и как наказать виновного. Это – прямой путь к анархии и хаосу в мире»²⁴.

     Второе. Как отмечают многие исследователи проблемы, уже сейчас наблюдается тенденция слияния натовской концепции гуманитарной интервенции с другой рожденной на Западе концепцией — «ограниченного суверенитета», предполагающей вмешательство во внутренние дела государства под различными предлогами (в т.ч. экологическими, миротворческими, гуманитарными и др.). Не есть ли именно ограничение суверенитета неугодных альянсу по тем или иным причинам государств их главной целью? Благо ни по военному, ни по экономическому, да и ни по какому другому потенциалу (политическому, информационному и др.) этому блоку сегодня нет равных. Ведь для установления нового миропорядка по образцу, задуманному США и их главными союзниками по НАТО, не обойтись без определенной корректировки внутренней политики некоторых государств, вплоть до смены их политического курса и смещения неугодных или «строптивых» режимов.

     Что касается правовой базы, то вполне вероятно, что решения, принятые Советом НАТО в Вашингтоне в апреле 1999 года, кладут начало коренной перестройке по задумкам НАТО сложившейся международно-правовой базы, в которой незыблемые до сего времени принципы суверенитета, независимости и территориальной целостности, невмешательства во внутренние дела государств могут быть пересмотрены и им будет отведена второстепенная роль.

     Третье. Возникает вопрос: где пролегает граница между «гуманитарной помощью» и «гуманитарным вмешательством»? Каково соотношение этих двух видов деятельности международного сообщества? И где проходит та грань, которая отделяет гуманитарное вмешательство от «негуманитарного»? Ясно, что эти границы должны быть определены четкими международными законами. Субъективное начертание таких границ государствами — «судьями» или региональными организациями (например, военно-политическим руководством Североатлантического альянса) может не только не предотвратить развития кризиса, но и усугубить его. Тем более что в гуманитарных акциях национального или регионального масштаба могут превалировать не интересы пострадавшей стороны (групп населения, подвергающихся насилию), а интересы региональной организации, либо национальные интересы страны — «судьи».

     Четвертое. Существует вполне обоснованное опасение, что принятая НАТО концепция гуманитарной интервенции служит оправданием для дальнейшего расширения блока, реализации его экспансионистских планов, безудержного и неоправданного наращивания военной мощи, выходящей далеко за рамки внутриблоковых оборонительных потребностей.

     В этой связи приходится еще раз  обратить внимание на скоротечную метаморфозу блока, нашедшую отражение в быстрой и крутой смене его стратегий²⁵. В «Декларации о преобразовании Североатлантического Союза» (Лондон, июль 1990 г.) провозглашалось: «У пас нет никаких агрессивных намерений, и мы привержены мирному урегулированию всех конфликтов». И далее, кощунственно звучащие сегодня клятвенные заверения: «Мы никогдада, ни при каких обстоятельствах, не станем применять силу первыми»; «...никакое паше оружие никогда не будет использовано ни в каких других целях, кроме самообороны» (статьи 5 и 15 «Декларации»)²⁶. Но через полтора года в «Новой стратегической концепции Союза» (Рим, ноябрь 1991 г.) подчеркивалось, что «новое окружение» и кардинальное изменение обстановки предоставляют альянсу благоприятные возможности проводить спою стратегию «в рамках широкого подхода безопасности». Прошло семь с небольшим лет, и теперь рамки этого «широкого подхода» не только обозначились более чем отчетливо, но и получили юридическое закрепление в новейшей «Стратегической концепции Североатлантического альянса» (Вашингтон, апрель 1999 г.).

     Эти уже частично реализуемые намерения  Североатлантического альянса вызывают закономерные опасения у других стран, в том числе у России.

     Так, в Концепции внешней политики Российской Федерации отмечается, что Россия в своей внешней политике исходит из того, что «применение силы в нарушение Устава ООН является нелегитимным и угрожает стабилизации всей системы международных отношений. Неприемлемы попытки внедрить в международный оборот концепции типа «гуманитарной интервенции» и «ограниченного суверенитета» в целях оправдания односторонних силовых акций в обход Совета Безопасности ООН»²⁷. А Военная доктрина Российской Федерации относит «использование военно-силовых акций в качестве средства «гуманитарного вмешательства» без санкции СБ ООН, в обход общепризнанных принципов и норм международного права» к основным факторам, оказывающим дестабилизирующее воздействие на военно-политическую обстановку²⁸.

     Пятое. НАТО, в противовес основополагающим принципам Хельсинского Заключительного акта 1975 года, Устава ООН и базовых документов ОБСЕ, которые предполагают  использование  только мирных средств разрешения конфликтов, главную ставку  делает на военную силу. Генеральный секретарь НАТО Дж.Робертсон, выступая перед персоналом одного центов НАТО в испании, заявил: «Мы можем говорить об «управлении кризисами», oб «операциях по поддержанию мира», но все эти операции все же требуют  повышенных военных возможностей, a иногда, как показало Косово, и использования передовых военных технологий»".

     Как организация сугубо военная, НАТО соответствующим образом планирует и проводит гуманитарные операции с применением своих вооруженных сил — т.е. как крупномасштабные боевые операции против реального противника. В Косово таким противником для блока стала Сербия, ее руководство и вооруженные силы. Но в подобного рода гуманитарных кризисах зачастую трудно определить главного виновника, ибо каждая из сторон конфликта, как правило, вносит свои вклад в обострение ситуации и развитие кризиса. Поэтому — и особенно при силовом вмешательстве — так важен беспристрастный и осторожный подход, который альянс в Косово не смог обеспечить.

     Показательно, что это признают многие западные политики, — но только не действующие функционеры НАТО. Так, откровенен Г.Киссинджер при оценке итогов «морального крестового похода НАТО в Косово»: «На смену этническим чисткам сербов пришли этнические чистки албанцев, которые проводятся на глазах вооруженных сил НАТО»²⁹.

     Недаром представители альянса в последнее  время стараются особо не выпячивать «заслуги» НАТО в «урегулировании» конфликта в Косово, а все больше говорят о действиях сил КФОР, действующих под эгидой ООН в соответствии с резолюцией СБ ООН №1244 от 10 июня 1999 года, пытаются переложить всю тяжесть мирного урегулирования (и ответственность за его исход) на ОБСЕ.

     Уроки Косово лишний раз подтверждают, что, с одной стороны, «силовая дубина», массированные ракетно-бомбовые удары, которые НАТО, похоже, всерьез рассматривает как универсальное миротворческое средство, не могут решить сложных проблем, лежащих в основе межэтнических конфликтов и гуманитарных кризисов. А с другой — лишний раз показывает бесперспективность и даже порочность попыток НАТО, равно как и других региональных организаций или групп государств, действовать вне рамок ООН, но собственным решениям, попирая сложившееся международное право и пренебрегая миротворческим опытом, накопленным этой авторитетной всемирной организацией.

     Шестое. Нельзя забывать, что в «пуле» государств, пытающихся подменить собою мировое сообщество в лице ООН, тон задают великие ядерные держаны мира: США, Великобритания, Франция. Как представляется, проблема гуманитарного вмешательства тесно связана с другими глобальными проблемами современности - нераспространения ядерного и других видов оружия массового уничтожения и международным терроризмом. Самовольное и грубое вмешательство ядерных держав во внутренние дела государств в сочетании с жесткими силовыми мерами (ракетно-бомбовые удары), применяемые против одной из сторон конфликта, может спровоцировать опасное  «расшатывание» режима нераспространения оружия массового уничтожения.

     Седьмое. Внимательный анализ современных конфликтов показывает наличие их временных и пространственных «цепочек», определенного «ландшафта» их территориальной концентрации. В частности, довольно явственно обозначается дуга кризисов вдоль южных границ России и СНГ. Если вспомнить проталкиваемые в свое время Г.Киссинджером и З.Бжезинским планы создания «дуги напряженности» вокруг СССР, идеи расчленения России, изложенные Бжезинским в его книге «Великая шахматная доска», то высказываемые некоторыми авторами предположения об искусственном конструировании таких «цепочек», преследующих создание «пояса регулируемой напряженности» с целью дальнейшего ослабления России и недопущения интеграции бывших советских республик, представляются не такими уж далекими от истины. Этот пояс, простирающийся от Балкан до границы с Китаем, практически целиком входит в т.н. евроатлантическую зону, где влияние НАТО особенно велико и где этому союзу, в случае необходимости, очень пригодились бы узаконенные миротворческие функции, подкрепленные его огромной военной мощью. Причем надо отметить, что наблюдается стремление включить в этот «пояс напряженности» не только давних соперников России, но и новые государства, образовавшиеся на территории бывшего СССР³⁰. И для реализации таких целей хорошо подходят локальные конфликты и вызванные ими гуманитарные кризисы. Недаром некоторые аналитики замечают, что со стороны определенных государств-«миротворцев» речь можно вести не столько об «урегулировании», сколько о «регулировании» таких конфликтов, т.е. о негативном влиянии на их развитие³¹.

     За  всем этим проступают очертания некой «конфликтующей» системы. И в эту систему хорошо укладывается концепция гуманитарных интервенций, или гуманитарных войн, по существу закрепленная блоком НАТО в его новой Стратегической концепции.

     Североатлантический альянс, в частности, обладает немалыми возможностями по предотвращению гуманитарных кризисов и катастроф, их пресечению. Причем эти возможности заключены не только — и даже не столько — в военной области. Альянс пользуется немалым авторитетом в мировом сообществе, особенно в европейской его части, располагает большими миротворческими возможностями в политической, дипломатической, экономической областях. Важно только, чтобы они реализовывались по санкциям и под контролем Совета Безопасности ООН, что обеспечит использование этих возможностей без односторонних пристрастий, сбалансировано по отношению ко всем сторонам конфликта и исключит их использование в гуманитарных акциях в собственных узких интересах. Эгоистическая же цель — обеспечить любой ценой стабильность и безопасность собственных членов (а пока именно такая цель превалирует в стратегии НАТО), т. е. вообще говоря, вынуждает многие малые или слабые государства Европы добиваться членства в этом блоке. Выбор у таких государств в общем-то невелик: или будешь участником «королевской трапезы», пусть на третьих ролях, или блюдом на этом пиршестве.

     IV. РОЛЬ США В РЕАЛИЗАЦИИ  КОНЦЕПЦИИ ГУМАНИТАРНОЙ  ИНТЕРВЕНЦИИ

     На  роли США в разработке и реализации концепции гуманитарного вмешательства во внутренние дела суверенных государств на современном этапе стоит остановиться особо.

     Высказываются опасения, что гуманитарные интервенции  могут стать, одним из основных инструментов для реализации Соединенными Штатами своих глобальных гегемонистских планов. Официальные лица и представители политического истеблишмента предпочитают называть этот процесс мировым лидером, но терминологические ухищрения сути сказанного не меняют. Ведь сегодня дело обстоит так, что, перефразируя В.Маяковского, «мы говорим НАТО — подразумеваем США, мы говорим США — подразумеваем НАТО». Соединенные Штаты как единоличный лидер, по мнению многих аналитиков и политологов, использует альянс как инструмент в своих планах по установлению и удержанию мирового лидерства.

     А это значит, что проводить «аудит»  конфликтогенных регионов, принимать решения о силоном вмешательстве, определять направления внутренней политики «побежденных» государств после завершения «гуманитарной войны» будет не весь альянс натовских государств, даже не их малая «могучая кучка», а единолично Соединенные Штаты, которые никогда особенно не скрывали, что главное для них — соблюдение национальных интересов и достижение выгод для США, их деловых кругов.