Сциентизм и антисциентизм

   Точно так же несовместимы ньютоновская теория тяготения и общая теория относительности. Согласно Эйнштейну, пространство универсума искривлено и в нем нет места  силам тяготения; ньютоновский универсум  — это евклидово пространство, в котором действуют силы гравитации. Помимо тех причин, по которым, как  уже было сказано, нельзя считать  ньютоновскую физику предельным случаем  общей теории относительности (напр., сказать, что ньютоновская физика имеет дело с относительно малыми и потому практически неискривленными областями пространства), надо еще принять во внимание, что, согласно ученым, ньютоновская теория — правда, пока за немногими исключениями — описывает и предсказывает широкий круг астрономических явлений так же правильно, как и теория Эйнштейна.

   Итак, мы приходим к заключению, что из двух соперничающих теорий ни одна не должна содержать в себе другую в качестве своего предельного случая; такое соотношение не может считаться  универсальным правилом. Нет и  достаточных оснований утверждать, что одна из таких теорий является приближением к другой, ибо в большинстве  случаев отсутствует общий признак  сравниваемых предметов. Можно ли говорить о равенстве или подобии результатов  измерений (что указывало бы на возможность  такого приближения), если измеряемые величины имеют различный смысл? Увы, анализ физической теории и ее отношений с другими теориями показывает безосновательность попыток  найти абсолютный критерий эмпирической верификации. Препятствием к этому  служит то обстоятельство, что в  состав теории входят универсальные  предложения, хотя не все частные  случаи, описываемые такими предложениями, могут быть удостоверены. Мало того, абсолютность такого критерия вообще утрачивает смысл, если вспомнить роль, какую в верификационных процедурах играют правила определения.

   Пока  речь шла о возможности обоснования  теории, о ее подтверждаемости фактами. Но можем ли мы иметь точное знание о том, когда теория не соответствует  фактам? Увы, как было показано выше, вообще нет фактов, которые могли  бы выполнять роль беспристрастного арбитра; стало быть, фактами нельзя ни обосновать, ни опровергнуть теорию. И принятие, и отвержение теории, таким образом, связаны с внеэмпирическими решениями. А если нельзя говорить ни об эмпирической верификации, ни об эмпирической фальсификации в каком-либо строгом  смысле, то тогда уместен вопрос: играют ли вообще эмпирические факты  какую-либо роль при построении, принятии или отбрасывании физических теорий?.. И на этот вопрос можно ответить положительно — но только для метатеоретических выводов: «Если приняты такие-то правила, постулаты, теории (все то, что может быть названо метатеоретическими объектами), то из этого следуют такие-то базисные предложения, опровержения или подтверждения (т. е. также метатеоретические объекты)». Можно сказать иначе: «Если имеют место такие-то предложения, ничего не говорящие о природе самой по себе, то имеют место и другие предложения, которые эмпирически следуют из первых, но также ничего не говорят о природе самой по себе». Эмпирические факты присутствуют только в таких метатеоретических условных отношениях. Но содержание предложений, включенных в состав теории, нельзя признать выражением эмпирии[30].

Философские проблемы микрофизики

   Неопозитивизм в лице Рудольфа Карнапа утверждает: «Вся философия в старом смысле, связывается ли она ныне с Платоном, Фомой Аквинским, Кантом, Шеллингом  или Гегелем, строит ли она новую  «метафизику бытия» или «гуманистическую философию», оказывается перед неумолимым приговором новой логики не только как содержательно ложная, но и  как логически непрочная, потому бессмысленная». Единственно допустимое решение метафизических проблем  может, по мнению неопозитивистов, заключаться  лишь в их элиминации. Исходя из этой точки зрения, сам Карнап придерживается мнения, что «теории ничего не говорят  о «реальности». Они представляют просто языковое средство для упорядочения наблюдаемых в эксперименте явлений  в определенного рода схему, которая  будет эффективно функционировать  при предсказании новых наблюдаемых. Теоретические термины являются удобными символами. Постулаты, содержащие их, принимаются не потому, что они  «истинны», а потому, что полезны. Они не имеют никакого дополнительного  значения, кроме способа функционирования в системе. Бессмысленно говорить о  «реальном» электроне или «реальном» электромагнитном поле»[31].

   Таким образом неопозитивизм снимает  те неизбежные трудности, когда под  электроном подразумевалось нечто  онтологически реальное. Действительно, согласно принципу соотношения неопределенностей, невозможно одновременно точно определить координату и импульс частицы, т. е. из этого принципа следует, что чем точнее определена одна из величин, тем менее определенным является значение другой. Никакой эксперимент не может привести к одновременно точному измерению таких динамических переменных. Поэтому состояние микрообъекта определяется волновой функцией, а результаты экспериментов по определению, напр., координаты, имеют вероятностный характер.

   Не  будем забывать, что в классической электродинамике электрон ведет  себя как частица, движение которой  подчиняется уравнениям Лоренца  – Максвелла, имеет массу и  даже классический радиус. Согласно же принципудополнительности, сформулированному Нильсом Бором, объектам квантовой механики присущи как корпускулярные, так и волновые свойства, однако они проявляются в различных, несовместимых экспериментальных условиях (напр., классическая физика эмпирически неприменима для описания излучения связанных в атомах электронов). Таким образом, снимая те неизбежные трудности, когда под электроном подразумевалось нечто реальное, и рассматривая — в эмпирическом восприятии и теоретическом содержании — электрон то как частицу, то как волну, неопозитивизм элиминирует вопрос о реальной сущности электрона, считая его только теоретическим объектом вполне конкретной научной модели.

   Сциентизм, однако, не понимает этой тонкости и  в попытке онтологизации научной  модели совершенно упускает из виду следующее: из положения, что в науке мы не можем одновременно определить координаты и импульс частицы, а потому вынуждены  описывать квантово-механические процессы через Ψ-функцию, имеющую вероятностный характер, еще никак не следует, что сама частица превращается в нечто математическое и вероятностное. Так же, как из принципа дополнительности отнюдь не следует, что реальный электрон превращается то в частицу, то в волну. Именно ни на чем не основанное отождествление знаний и бытия ведет к парадоксу альтернативных онтологий.

   Мы  уже говорили о том, что монические идеалистические системы (солипсизм, философия тождества и т. д.), так  или иначе снимающие метафизические проблемы, чаще всего не принимаются  по психологическим причинам, а потому избавиться от натурфилософских метафизических воззрений не просто. Так, среди многочисленных взглядов на микрообъект есть и такой (заимствую из сетевой конференции):

  Тo, что нам непонятно, где частица, не значит, что она не имеет вполне определенного местоположения; просто мы не имеем возможности узнать координату непосредственно, а только через  ее взаимодействие с измерительным  устройством, или, говоря более абстрактно, действуя на нее оператором наблюдения.

  Можно воспользоваться такой аналогией: пусть есть архипелаг из множества  удаленных друг от друга островов и патрульный катер, курсирующий  где-то между этими островами; на каждом острове есть мощный радиопередатчик, на катере — маломощный, действующий  только на несколько километров. Катер  символизирует частицу, острова  — макромир. Местоположение катера нам неизвестно; чтобы его определить, мы можем послать широковещательный  запрос: «Борт такой-то, сообщите свои координаты». Приняв запрос, катер должен приблизиться на достаточное расстояние к ближайшему острову и послать  радиограмму, после чего волен следовать  любым курсом. Жители островов могут, подобно современным физикам, считать, что катер размазан по акватории  и материализуется только в ответ  на запрос (то есть в результате действия оператора наблюдения). Но нам сверху видно, что их представления —  только следствие ограниченности их средств наблюдения.

   Карл  Поппер, также исходя из классического  взгляда на микрообъект, отмечает, что  интерпретацию соотношений неопределенностей  Гейзенберга как соотношений  неточностей следует считать  субъективистской. В противовес ей Поппер предлагает свое понимание этих соотношений, которое приводит к  пересмотру не только философской оценки соотношений неопределенностей, но и их физического содержания. Он полагает, что соотношения неопределенностей  независимы от принципов квантовой  механики. Так, соотношение неопределенностей  для энергии и времени представляется ему следствием планковского квантового постулата (E = hv), а соотношение неопределенностей  для координаты и импульса — следствием т. н. принципа Дуана. Согласно последнему, соотношение неопределенностей  для координаты и импульса связано  с характером прохождения электрона  через щель диафрагмы и взаимодействия с краями этой щели. Это взаимодействие приводит к статистическому рассеянию импульса. Если щель диафрагмы имеет фиксированный размер Δx, то серия прохождений электронов дает рассеяние для импульса Δp ≈ ħ/Δx. Эта трактовка, как отмечает сам Поппер, по существу расходится с самими соотношениями неопределенностей, ибо, дабы получить рассеяние импульса, необходимо в каждом отдельном эксперименте определять импульс с точностью, превышающей Δp, что запрещается соотношением неопределенностей. «Эксперименты такого рода, — пишет Поппер, — опровергают гейзенберговскую интерпретацию неопределенностей, поскольку обеспечивают бóльшую точность, чем эта интерпретация допускает»[32].

   Неопозитивизм считает вопрос о реальной сущности микрообъекта метафизическим, а значит, не имеющим смысла. Т. н. Копенгагенская школа, представителями которой  в первую очередь следует назвать  Бора, Гейзенберга и фон Вайцзеккера, отрицает существование скрытых  параметров и утверждает, что нельзя приписывать каким-то элементам  природы некий реальный смысл  сам по себе — независимо от контекста  их наблюдения. Нильс Бор и его  последователи усматривают в  соотношении неопределенностей  одну из исходных характеристик Природы: объективно существует только то, что  может быть измерено, и ничто иное. Карл Фридрих фон Вайцзеккер утверждает, что онтология, являющаяся основой  классической физики, сегодня уже  неприемлема. Эта картезианская  по своей сути онтология представляет Природу как нечто существующее само по себе. Однако естественные законы не работают совершенно независимо от наших действий, они дают нам возможность  в процессе эксперимента создавать  явления. Только то, что возникло подобным образом, вправе претендовать на статус существующего. В статье «Классическое  и квантовое описания» Вайцзеккер отмечает, что квантовая механика допускает два способа изменения  волновой функции: а) непрерывное, согласно закону движения, и б) прерывное, согласно изменению знания. Первый способ соответствует  ее изменению согласно уравнению  Шрёдингера, второй — редукции волновой функции. Если бы, продолжает Вайцзеккер, имело место только (а), то тогда  можно было бы сказать, что волновая функция относится к свойствам  вещей. Если бы имело место только (б), то вектор состояния (т. е. волновую функцию) можно было бы квалифицировать  как выражение нашего знания. Однако в действительности квантовая механика не может освободиться ни от (а), ни от (б) и принимает оба эти способа  изменения волновой функции. Поэтому  волновая функция в разных ситуациях  имеет различное содержание[33]. Вайцзеккер также полагает, что единственная форма реальности, с которой имеет  дело квантовая механика, — это  факты. Под этим позитивистским углом  зрения он формулирует «золотое правило» копенгагенской интерпретации квантовой  механики (golden Copenhagen rule): «Квантовая теория есть теория о вероятностной связи  фактов»[34]. Бор, неразрывно связывая «квантовое явление» как физическую реальность с экспериментальной установкой, утверждает, что «взаимодействие  между измерительными приборами  и исследуемыми физическими системами  составляет неотъемлемую часть квантовых  явлений»[35] и что условия определения  физически реального «должны  рассматриваться как неотъемлемая часть всякого явления, к которому с определенностью может быть применен термин «физическая реальность»»[36]. Как отмечает Курт Хюбнер, философский принцип Копенгагенской школы может быть подытожен следующим утверждением: бытием обладает возможность, которая реализуется посредством измерительных процедур[37].

   По  мнению Ганса Рейхенбаха, «физическая  реальность допускает класс эквивалентных описаний; мы выбираем одно из них ради удобства, и этот выбор покоится исключительно на конвенции, т. е. на свободном решении»[38]. Но нетрудно заметить, что парадокс альтернативных онтологий возникает как раз при одновременном допущении следующих двух посылок: 1) т. н. эквивалентные описания полностью тождественны; 2) соответствующие им онтологии обладают реальными референтами, т. е. явления, обозначаемые символической единицей в описаниях, имеют реальное бытие само по себе вне контекста их наблюдения. Эти посылки несовместимы. С одной стороны, признание реальности референтов приводит к выводу, что т. н. эквивалентные описания не тождественны, ибо они описывают различные аспекты бытия. С другой стороны, признание тождественности т. н. эквивалентных описаний возможно только при условии отрицания реальности их референтов. Короче говоря, если электрон может быть описан и как волна, и как частица, и такие описания полностью тождественны, то никакого реально-сущностного электрона просто не может быть. И нет ничего удивительного в том, что квантовая механика, опираясь на первую посылку, в конце концов была вынуждена отказаться от второй.

   В противовес копенгагенской позитивистской позиции диалектический материализм  в лице Э. М. Чудиноваметафизически полагает, что «реальный мир — это не совокупность единичных явлений, а система явлений вместе с их сущностной основой. Адекватное отображение мира обеспечивается средствами научных теорий, которые строят теоретизированный мир, репрезентирующий реальный мир прежде всего в его сущностных аспектах. Объективная необходимость теоретизированного мира обусловливается необходимостью познания реального референта этой идеальной конструкции — объективных закономерностей, присущих самой природе»[39].

   Сущность, признает Чудинов, не задана человеку непосредственно и не может быть отображена в чувственно-наглядной  форме. Важнейшей ее особенностью является ненаблюдаемость. «Человек на каждом шагу сталкивается с явлениями свободного падения тел, обусловленными действиями гравитации. Однако никто не наблюдал закона свободного падения тел, составляющего  сущность этих явлений. Для отображения  сущностного аспекта объективного мира необходима не чувственная, а логическая форма познания, которая возникла в результате эволюции человеческого  сознания»[40]. Утверждение, что некоторая  реальная сущность, принципиально недоступная  чувственному опыту, может познаваться  только логически, т. е. умозрительно, есть не что иное, как открытое признание  метафизичности диалектического материализма. Но и это еще не все. По мнению диамата, сущность не только не наблюдаема. Она, как правило, не может быть выделена из единичных явлений путем простого абстрагирования. «Единственно возможным  способом ее познания — особенно это  ясно для таких наук, как физика, — выступает конструктивная деятельность мышления. Эта деятельность состоит в том, что ученый на основе ряда исходных предпосылок создает систему теоретических объектов и схем, при помощи которых он угадывает сущность явлений»[41].