Автор: Пользователь скрыл имя, 13 Ноября 2011 в 23:17, реферат
Один из главных признаков сциентизма — мизософия. Сциентисты утверждают, что от философии нет никакого толка, что она только мешает науке, что ее критика науки ровным счетом ничего не значит. Более осведомленные иногда ссылаются на немецкого ученого Гельмгольца, который в первой половине XIX века отметил, что «между философией и естественными науками под влиянием шеллинго-гегелевской философии тождества сложились малоотрадные отношения», и считал, что философия для естествоиспытателей абсолютно бесполезна, поскольку она бессмысленна.
А если никакого надчеловеческого Законодателя нет, а есть только групповые или частные предпочтения тех или иных людей, то у нас не может быть обязательства им повиноваться, а неповиновение им никак не делает нас виновными или порочными. Проиллюстрируем это примером из книги того же Докинза “Бог как иллюзия”, где он негодует на талибов, взорвавших древние статуи Будды. В очах Докинза талибы — крайне дурные люди; в очах талибов — это Докинз крайне дурной человек. Кто из них прав? В рамках сциентизма задаваться таким вопросом бессмысленно — наука ничего не может сказать нам о нравственной правоте, а вненаучную истину сциентизм не признает. Но какой смысл тогда имеет негодование Докинза? Ему не нравятся талибы, талибы очень огорчаются употребителями пива, социал-дарвинисты считают преступлением позволить “неприспособленным” жить и размножаться, расисты в ужасе от межрасовых браков, коммунисты негодуют на частное предпринимательство — почему негодование Докинза основательнее, чем негодование всех этих людей? Почему именно моральные предпочтения Докинза должны играть роль универсального закона, обязывающего всех людей и делающего их виновными, если они их не соблюдают?
Сциентистский
миф громко провозглашает себя воплощением
разума, здравого мышления и интеллектуальной
честности. Однако как только мы начинаем
рассматривать его подробнее, мы
обнаруживаем, что он противоречив
в самой своей основе. Его собственные
основания не соответствуют его
же требованиям, его притязания на то,
что он является силой добра, сталкиваются
с его же картиной мироздания, в
которой объективного добра просто
не существует. Он вынужден игнорировать
реальную историю — особенно историю
ХХ века — как явно противоречащую
его восприятию исторической роли науки
и религии, веры и атеизма. Он грубо
неадекватен человеческому
Его подход к человеку неизбежно является глубоко дегуманизирующим — сциентизм настойчиво уверяет, что мы, люди, что-то гораздо меньшее, чем мы есть на самом деле: мы не отличаемся от других млекопитающих, не обладаем ценностью, возвышающей нас над животными, или бессмертной душой, в нашей природе нет ничего священного или уникального.
Люди, восстающие против Бога, в Котором они видят угрозу свободе и достоинству человека, неизбежно приходят к мировоззрению, в котором у них нет ни свободы, ни достоинства. Эта картина мира беспросветно уныла и бесчеловечна; к счастью, она ещё и ложна.
ступать сообразно
с ним, действительно