Принципы и функции управления производством

6. Тектология Богданова - это общая теория организации и дезорганизации, наука об универсальных типах и закономерностях структурного преобразования любых систем. Несомненно, что Богданову удалось заложить основы новой синтетической науки, хотя и не получавшей признания длительное время.

Основная  идея тектологии состоит в тождественности организации систем разных уровней - от микромира до биологических и социальных.

Самые разнородные явления объединяются общими структурными связями на основании  единства и объективности законов  организации объектов. Это позволяет  Богданову сформулировать задачу и  способы ее решения. "Задача тектологии - систематизировать организационный опыт; ясно, что это наука эмпирическая и по своим выводам должна идти путем индукции"³. Относительно социальных процессов Богданов считает, что "всякая человеческая деятельность объективно является организующей или дезорганизующей. Это значит, что всякую человеческую деятельность<...> можно рассматривать как некоторый материал организационного опыта и исследовать с организационной точки зрения"⁴.

В результате непрерывного взаимодействия формируется три вида комплекса (системы), которые Богданов различает  по степени их организованности - организованные, неорганизованные, нейтральные.

7. Социальные явления, продукты  духовной и материальной деятельности, исторические события, массовые  социальные движения рассматриваются  как проявления психической деятельности  их участников, как проявление  их поведенческой активности. Соответственно, для понимания исторического  процесса необходимо исследование  массовой психологии, закономерностей  массового социального поведения,  осуществление психологического  подход к социальным явлениям.

Идеи  о психологических основах социальных изменений разрабатываются в  трудах П.Л.Лаврова, Н.К.Михайловского, Н.И.Кареева, которые рассматривают  историю как результат действий отдельных личностей и народных масс, а не как безликий общественный процесс. По мнению историка и социолога  Н.И.Кареева “исторический процесс  осуществляется не иначе, как через  человеческие действия, которые имеют  свой источник в человеческих желаниях” (Введение в изучение социологии. 3 Изд. СПб., 1913, с.7).

Вопросы о психологических закономерностях  общественного развития, о личности и ее роли в истории рождали  споры в разных областях знаний, в том числе, в психологических  кругах. Внимание русских психологов к проблемам социального поведения  людей, к вопросам о психологических  причинах массовых социальных движений в значительной мере было вызвано  развитием революционного движения в России. Наиболее последовательно  идея психологической обусловленности  исторических действий разработана  В.М.Бехтеревым, который рассматривал историю общества как “главным образом, историю коллективных человеческих деяний” (3, с.7). В его работах такая  традиционная для историков проблематика, как массовые социально-политические и экономические движения, революции, восстания, войны квалифицируются  в качестве групповых действий и  становятся объектом психологического исследования. Интерпретация массовых социальных действий, имеющих историческое значение, согласно законам индивидуального  поведения, означает, по сути, использование  бихевиористской объяснительной модели. Наиболее ярко эта тенденция выражена в фундаментальном труде В.М.Бехтерева  “Коллективная рефлексология” (1921 г.). Предметом изучения становятся психологические механизмы (”рефлексологическая  подготовка”) исторических явлений, которые  не могли бы начаться без психологической  подоплеки. Хотя в большинстве из 23 законов коллективной рефлексологии  для объяснения исторических действий использованы психофизиологические, физические и механические модели, принципиально  новым для изучения историко-психологических  закономерностей являются приемы исследования исторических явлений и обнаружение  некоторых психологических механизмов массовых действий.

8. Закономерности  функционирования и поддержания  целостности общества и всех  отдельных видов управления (по  сферам), познание и использование  которых позволяет обеспечивать  цели общества как единой системы,  выступают как главное содержание  науки — социальное управление. Она исследует общие закономерности, принципы социального воздействия  независимо от того, в какой  сфере жизни они осуществляются, закономерности и принципы создания  и функционирования самой системы  управления.

Наука социального  управления представляется как единая отрасль научного знания, которая  изучает целостное освоение окружающего  мира под углом зрения системного воздействия на все сферы общественной жизни во имя достижения цели общества — повышения качества жизни его  членов. Она исследует общие закономерности, принципы социального воздействия  независимо от того, к какой сфере  они относятся, а также закономерности и принципы создания самой системы  социального управления.

11. Эмиль Дюркгейм (1858—1917) один из основоположников французской социологической школы, профессор Сорбонны и основатель периодического научного издания "L'Annee sociologique", провел ряд серьезных исследований общественных процессов. Его научные труды отличались глубиной и оригинальностью. Особое значение он придавал строгости метода научного исследования и объективности выводов.

Дюркгейм был горячим  приверженцем метода объективизма. Он считал, что социология должна игнорировать

всякие философские теории и не должна быть ни индивидуалистической, ни коммунистической, ни социалистической, т. к. все эти теории стремятся  не выражать, а прямо преобразовывать  факты.*

В то же время Дюркгейм не был классическим позитивистом: он не боялся не только конструировать теории, но и смело предлагал направления преобразования общества. Конечно, он не был марксистом, но некоторые его выводы (о противоречии между трудом и капиталом, о несправедливости общественного устройства в капиталистических государствах и в силу этого их постоянной подверженности кризисам и дезорганизации) были весьма радикальны. Преступность не была основным объектом исследований этого ученого, что, однако, не помешало ему вскрыть фундаментальные социологические закономерности развития криминального феномена. Французский профессор социологии, детально проанализировав анатомию общественного организма, выявил социальные факторы, которые могут как сдерживать, так и генерировать преступность.

Признавая несомненные заслуги  А. Кетле в изучении социологических  закономерностей преступности, пальму первенства в данной области Дюркгейм отдавал не ему:

"Если Кетле первый  сделал попытку объяснить эту  регулярность научным путем, то  не он первый сделал это  открытие. Настоящим основателем  моральной статистики был пастор  Сюсмилк", перу которого принадлежит  изданная в 1742 г. трехтомная  работа "Die Gottliche Ordnung in den Varanderungen des menschlichen Geschlechtes aus der Ge-burt, dem Tode und der Fortpflanzung desselben erwiesen".2

Первой фундаментальной  монографией французского ученого  была вышедшая в 1893 г. в Париже книга "О разделении общественного труда".3 Это одна из наиболее интересных работ Дюркгейма. В ней рассматривается много правовых и криминологических проблем. Автор предпринял попытку проанализировать механизмы нравственности: факторы, влияющие на содержание нравственных норм, их истоки и направление развития. При этом он в значительной мере отступает от классических постулатов позитивизма:

наблюдать факты, но не выводить из наблюдений правил для будущего. Дюркгейм называет такой подход предрассудком  и своей задачей считает не только изучение дейст-

вительности, но и поиск  путей изменения ее в полезном для общества направлении.' Дюркгейм выдвигает гипотезу о том, что в обществе бывает состояние морального здоровья, и он пытается найти способы, которые позволили бы привести к такому состоянию общественную систему.2

Следующей крупной работой  Дюркгейма была книга •'Метод  социологии", вышедшая в 1896 г.3 Эта книга смелостью и нестандартностью выводов произвела буквально скандал в научной среде — в ней Дюркгейм не просто заявил о том, что преступность это нормальное явление (как это делал за двадцать лет до него Ч. Ломброзо), но попытался доказать, что "преступник вовсе не антисоциальное существо, не особого рода паразит, не чуждое и неассимилирующееся тело в среде общества; это нормальный фактор социальной жизни. Преступление со своей стороны не должно рассматриваться как зло, для которого не может быть достаточно тесных границ; не только не нужно радоваться, когда ему удается спуститься ниже обыкновенного уровня, но можно быть уверенным, что этот кажущийся успех связан с каким-нибудь социальным расстройством".4 По отзывам современников, Тард был буквально шокирован такой "ересью", о чем он написал в "Этюдах по социальной психологии".5 Дюркгейм ответил ему, что надо принимать выводы науки, каковы бы ни были впечатления чувства.

Через два года в Париже вышла очередная оригинальная монография Дюркгейма, посвященная проблеме самоубийств.6 В этой книге весьма интересен проведенный автором анализ состояния дезорганизации общества, или аномии. Исследование данного социального феномена было одним из главных научных достижений великого ученого.

После "Самоубийства" в  творческой жизни Дюркгейма наступила  определенная пауза — период глубокого  осмысления сущности изучаемых процессов, и лишь спустя пятнадцать лет он выпустил в свет свой последний труд, посвященный исследованию элементарных форм религиозной жизни.7

Обоснование преступности как  нормы социальной жизни

По определению Дюркгейма, преступность есть "социальная безнравственность, которую общества карают посредством  организованных наказаний".' Это явление он считал нормальным исходя из выработанного им принципа: "Социальный факт нормален для данного социального типа, рассматриваемого в определенном фазисе его развития, когда он имеет место в большинстве принадлежащих к этому виду обществ, взятых в соответствующем фазисе их эволюции".2

загрузка...

Применив это правило  к исследованию преступности, он проводит интересный анализ. Первый аргумент сводится к следующему: "Преступление наблюдается  не только в большинстве обществ  того или иного вида, но во всех обществах  всех типов. Нет такого общества, в  котором не существовала бы преступность. Правда, она изменяет форму: действия, квалифицируемые как преступные, не всегда одни и те же, но всегда и  везде существовали люди, которые  поступали таким образом, что  навлекли на себя уголовную репрессию. Если бы, по крайней мере с постепенным культурным ростом общества, пропорция преступности (то есть отношение между годичной цифрой преступлений и цифрой народонаселения) понижалась, то можно было бы думать, что, не переставая быть нормальным явлением, преступление все-таки стремится утратить этот характер. Но у нас нет никакого основания признать существование подобного регресса. Многие факты указывают, по-видимому, скорее на движение в противоположном направлении. С начала столетия статистика дает нам средство следить за ходом преступности; последняя повсюду увеличилась. Во Франции увеличение достигает почти 300%. Нет, следовательно, явления, представляющего более несомненные симптомы нормальности, потому что оно является тесно связанным с условиями коллективной жизни. Делать из преступления социальную болезнь, значило бы допускать, что болезнь не есть нечто случайное, а, наоборот, вытекает в некоторых случаях из основного устройства живого существа; это значило бы уничтожить всякое различие между физиологическим и патологическим".3 Автор сравнивает преступность с болью, которая неприятна и все же является функцией нормальной физиологии.

Во-вторых, по мнению ученого, "преступление нормально, так как  без него общество было бы совершенно невозможно".' Причин этого Дюркгейм приводит несколько:

1) "для того, чтобы в  данном обществе перестали совершаться  действия, признаваемые преступными,  нужно было бы, чтобы чувства,  ими оскорбляемые, встречались во  всех индивидуальных сознаниях  без исключения и с той степенью  силы, какая необходима для того, чтобы сдержать противоположные  чувства. Предположим даже, это  условие могло бы быть выполнено,  но преступление все-таки не  исчезнет, а лишь изменит свою  форму, потому что та же самая  причина, которая осушила бы  источники преступности, немедленно  открыла бы новые".2 Автор приводит  в качестве примера сообщество  святых. Преступление в собственном  смысле слова здесь неизвестно, однако проступки, которые могут  представляться незначительными  обычному обывателю, вызовут здесь  точно такой же скандал, какой  обычные преступления вызывают  в обычных условиях;3

2) ученый утверждает, что  антикриминальные настроения не  могут единодушно распространиться  на все коллективные чувства  без исключения: "такое абсолютное  и универсальное однообразие  совершенно невозможно, так как  окружающая нас физическая среда,  наследственные предрасположения, социальные влияния, от которых мы зависим, изменяются от одного индивида к другому, вносят разнообразие в нравственное сознание каждого. Невозможно, чтобы все походили друг на друга в такой степени, невозможно уже потому, что у каждого свой собственный организм, который занимает особое место в пространстве... Следовательно, так как не может быть общества, в котором индивиды не расходились бы более или менее с коллективным типом, то неизбежно некоторые из этих различий будут отмечены преступным характером";4

3) даже если обществу, обладающему значительной силой  и властью, удастся сделать  эти различия весьма слабыми,  то оно будет так же более  чутко, более требовательно и,  реагируя на малейшие уклонения  с энергией, проявляемой им при  других условиях лишь против  более значительных уклонений,  оно припишет им ту же важность, т. е. отметит их как преступления;

4) сверхсильное подавление  нравственных отклонений идет  во вред обществу, поскольку препятствует  эволюции в этой области. "Для  того, чтобы эти эволюции были возможны, необходимо, чтобы коллективные чувства, лежащие в основе нравственности, не сопротивлялись изменениям, т. е. обладали бы умеренной энергией. Если бы они были слишком сильны, они не были бы пластичны... Чтобы могла проявиться оригинальность идеалиста, мечтающего опередить свой век, нужно, чтобы была возможна оригинальность преступника, стоящая ниже своего времени".'