Иди и смотри

— Я смотрю...  

— Смотришь?  

— Да.  

— И что, Дейвид? Что?

 Смерть приходит  внезапно, без предупреждения. Она  приходит, чтобы заглянуть тебе  в душу. И что делать с тобой,  она узнает, увидев ответ в  твоем сердце. Маори, нарушивший  табу, умирает, потому что он  не может выдержать этого взгляда  — взгляда своей смерти, глаза в глаза. И если он верит, что умрет, хоть чуть-чуть, самую малость, — то обязательно умирает. А если не верит в смерть, то не умрет никогда.  
 

— Я понимаю, что просто не могу умереть. Просто не могу. Не могу тебя здесь оставить. Не могу Долли бросить в беде. Не могу... Я буду жить, Лора. Я должен. Я хочу.  Смерть приходит внезапно, без предупреждения. Она приходит, чтобы заглянуть тебе в душу. И что делать с тобой, она узнает, увидев ответ в твоем сердце. Маори, нарушивший табу, умирает, потому что он не может выдержать этого взгляда — взгляда своей смерти, глаза в глаза. И если он верит, что умрет, хоть чуть-чуть, самую малость, — то обязательно умирает. А если не верит в смерть, то не умрет никогда.  
 
 

Лора смотрела Дейвиду в спину. Смотрела, и в ней боролись два чувства. Она завидовала его решимости, как он совсем недавно завидовал ее готовности идти на верную смерть. Впрочем, нет, он не завидовал. Он восхищался. И это было сейчас вторым ее чувством: Лора восхищалась им — Дейвидом.  

Но тут же она вспомнила Анитаху. Увидела  его, словно он сейчас стоял перед  нею. Она увидела его там —  истекающим кровью на дороге от Потуа  к Атуа-Тангиханга. Глаза закрыты. Дыхания не слышно. Он бессильно  повис на веревках. А вокруг эти  люди, эти ужасные, жестокие, бессердечные, глупые люди.  

Анитаху — ее Анитаху — тоже смотрит сейчас в глаза своей смерти. И Лора шагнула вперед. Она шагнула вперед, бросая вызов себе, своему страху. Она  — Лора — не может умереть. Это  неправда. Просто не может. И в ней нет ни тени сомнения. Она не умрет. Нет. Не умрет, И это не убеждение, не мысль. Это уверенность. Она знает.  

Поравнявшись  с Дейвидом, Лора заметила впереди  какое-то движение. Черные как смоль  глаза смотрели на нее из мрака. Словно дикий зверь — огромный, безжалостный, злой — буравил ее бесчувственным, голодным взглядом. Зверь плавно передвигался из стороны в сторону, словно подыскивая лучшую позицию для прыжка.  

— Пойдем, Дейвид, — сказала Лора. — Нам нужно  идти. Нас ждут.  

Лора взяла  Дейвида за руку и шагнула вперед. Зверь ни шелохнулся. Он замер. Жертва сама идет к нему в руки. Он замер, он ждет.  

— Дейвид, —  Лора повернулась к нему и посмотрела в его бледное, едва различимое в  темноте лицо. — Я знаю, почему я тобой восхищаюсь. Ты самый лучший друг. Самый лучший. Настоящий. Я еще никогда таких не видела. Пойдем. Мы сможем.  

И Дейвид, улыбнувшись  Лоре уголками губ, шагнул за ней следом. Шагнул навстречу своему чудовищу.  
 

То, что происходило  дальше, Лора не смогла бы описать словами. Нужно представить себе безумный, шквалистый ветер, сбивающий тебя с ног. Торнадо. Но только это не ветер, не воздух, а пространство. Лора чувствовала, что она словно бы идет в противоход пространству. За пределы пространства. А оно сопротивляется, не пускает ее, держит и с неимоверной силой тащит обратно.  

В ушах стоял  невыразимый, чудовищный, ужасный свист  или даже скрежет. Лора одновременно и двигалась, и стояла на месте. Но вдруг все ее тело, под действием  силы надвигающегося на нее пространства, начало отделяться от Лоры, слущиваться, сходить, как змеиная кожа, омертвляться, превращаться в прах, в пепел. Прямо на глазах у Лоры! Она горела заживо! И продолжала идти...  

— Анитаху! Анитаху! — кричала Лора. — Не умирай, Анитаху! Я иду! Я иду к тебе, Анитаху! Я иду! Только не умирай!  

Хлопок, словно выстрел. Вспышка света. И тишина.  

Лора лежала на чем-то мягком и слушала пение  птиц. Удивительное, проникновенное пение  птиц. Они пели весело — эти райские  птицы. Лора открыла глаза и увидела  над собой бездонное небо —  чистое, без единого облачка. И в этом небе, высоко-высоко, прямо над Лорой, парили прекрасные птицы. Красивые — с размашистыми крыльями, чудесным хвостом и диковинным хохолком на голове.  

— Это — Птица-Моа, — услышала Лора и посмотрела чуть в сторону.  

Рядом с ней на небольшом пригорке сидел старый седой индеец. Все его широкое морщинистое лицо покрывала татуировка маори. На щеках лежали распахнутые крылья птицы. Лоб украшал ее чудесный хвост. А голова и диковинный хохолок уместились у него на губах и подбородке. Длинные волосы индейца были убраны на затылок, а из копны седых прядей выглядывали два ярких пера.  

Лора узнала его и заплакала. Это был отец Анитаху.  

— Где я? Он жив? — спросила она.  

— Я назвал его  Анитаху, что значит — возлюбленный, — ответил старик. — И пока ты его любишь, Лора, он не умрет.  

— Не умрет, —  еле слышно повторила Лора, глотая слезы счастья, и от необыкновенной усталости» внезапно обрушившейся на нее, закрыла глаза. — Это Рай? — спросила она через минуту.  

— Нет, Лора, —  улыбнулся индеец. — Рая нет. Это Центр Мира.  

— А как я  сюда попала?..  

— Это Центр  Мира, — повторил он. — Ты всегда была здесь.  

— Но почему я  не видела?  

— Страхи застилали  тебе глаза, — пожал плечами старик. — Я же говорил тебе — все  просто. И если ты видишь это, ты испытываешь радость.  

— Птица-Моа  — воплощение простоты и веселья, — вспомнила Лора. — Она ждет, когда люди проснутся от своего долгого  сна и вернутся к самим себе.  

— Да, и сейчас ты вернулась...  

— Но как же Анитаху? Где он?  

— Вот, — старик вынул из своих волос перо и подал его Лоре.  
 

Яркое перо Птицы-Моа  отливало тысячью цветов и оттенков. Лора невольно залюбовалась этой красотой и, вдруг, увидела ужасающую картину. Как будто кто-то огромным кулаком  ударил по внутренней поверхности океана. Земля содрогнулась, водная масса вздыбилась и поднялась высокой волной. Немыслимая энергия стихии с бешеной скоростью неслась на близлежащий берег...  

— Что это?.. —  прошептала Лора.  

— Это Папатуануку  — Мать-Земля, прародительница всего  живого — приказала богам: Тангароа — богу морей, и Тавхириматеа — богу ветров и ураганов, выполнить ее волю.  

— А какова ее воля?.. — еле смогла вымолвить  Лора.  

— Она просто защищает своего сына, — пожал плечами  старик и раскурил трубку.  

Лора вновь  посмотрела на перо, испуганная и завороженная открывшимся ей зрелищем. На ее глазах огромная волна цунами обрушилась на Потуа и смыла его в океан. Как будто бы он был и ненастоящий. Просто картонный муляж городка, пробный и неудачный вариант мира, когда-то забытый здесь Богом. А теперь океан подошел, открыл свою пасть и проглотил небольшой участок суши с этой неудачной поделкой. Потуа перестал существовать. Словно его и не было никогда. Никогда.  

— Но как же Анитаху? Как Долли?! — Лора испуганно посмотрела на старика.  

— Завидев волну, жители Потуа бросились спасать  свои дома, — тихо и размеренно сказал он. — А Анитаху и Долли так  и остались — на дороге, ведущей  в Атуа-Тангиханга.  

— Так с ними ничего не случилось? — с надеждой воскликнула Лора.  

— Пока те, кто  их любит, находятся в Центре Мира, с ними ничего не может случиться... — улыбнулся индеец, глядя на Лору, как на неразумное дитя.  

— Так значит, мы с Дейвидом не зря сюда шли! — воскликнула Лора.  

— Вы зря отсюда уходили, — улыбнулся старик, встал  и пошел прочь.  

Прекрасные Птицы-Моа  немедленно слетелись со всех сторон и окружили его. Огромной стаей они  вились у него над головой, летели рядом, спешили за ним по земле. Ласкались, жались к старику, нежно касались его тела своими разноцветными перьями и весело щебетали.  

— Иди к Анитаху! — крикнул индеец, не оборачиваясь. — Он ждет тебя! Ждет...  
 

Лора вскочила и бросилась бежать — наугад не различая дороги, даже не успев сообразить, в каком именно направлении надо двигаться и где здесь выход. Вдруг она задумалась об этом, растерялась, замедлилась, и тут же, в эту же самую секунду, ее нога зацепилась за какое-то препятствие, и... Лора подняла голову от земли. Чуть выше на дороге, вверх по склону холма стоял Анитаху, привязанный к столбу, истекающий кровью, бездыханный. Долли и Дейвид сидели на земле неподалеку. Дейвид держал на руках голову любимой и оба они плакали — не то от счастья, не то от горя.  

— Анитаху! —  закричала Лора и стала карабкаться вверх.  

Поравнявшись  с Дейвидом, она увидела его  глаза — в них были скорбь и  сострадание. Лора перевела взгляд на Долли — в ее глазах были вина и сочувствие.  

— Не может быть! — прошептала Лора. — Не может  быть! Старик сказал, что этого не случится... Ничего не случится...  

Лора упала, оцарапалась. Снова вскочила и побежала вверх.  

Анитаху действительно  не дышал. Кровь запекшимися сгустками  лежала на его лице и теле.  

— Любимый, любимый… — шептала Лора, распутывая дрожащими  руками веревки.  

Тело Анитаху  медленно опустилось на камни. Лора легла  рядом. Рядом — как всегда мечтала. Она целовала его губы — нежно, словно цветки алых роз. Она гладила  его волосы и плакала, а ее слезы  капали на его лицо. На это любимое, на это бесконечно любимое ею лицо. Лора омыла его своими слезами.  

«Это Птица-Моа, — вспомнила Лора. — Если бы ты подружилась с ней, то могла бы сесть ей на спину, и она бы отнесла  тебя в самые чудесные уголки мира. Она показала бы тебе, как величественна  и красива земля и сколько мудрости в ее простоте».  

Лора чуть повернула  голову, словно испытав какое-то притяжение, и увидела рядом с собой  перо. То самое, Птицы-Моа, которое дал  ей старик. Лора потянулась к нему. Оно  было теплым, даже горячим. Лора печально улыбнулась, глядя на его тысячи цветов и оттенков, и с любовью вправила в волосы Анитаху.  
 

Они лежали на зеленой  траве. Он и она. Лора прижималась  к нему и была счастлива — каждым прикосновением, каждым взглядом, каждой минутой. Он был таким красивым... даже для маори.  

— Весной у тебя родится сын, — сказал Анитаху.  

— Сын? — Лора слегка приподнялась на локте, игриво посмотрела Анитаху в глаза, смутилась, закраснелась и, совершенно счастливая, положила свою голову на его теплую, мягкую как бархат грудь.  

— Да, сын. И он будет наполовину маори, а на половину белый — как ты.  

Лора улыбнулась и нежно обняла Анитаху.  

Пока мы любим, с любимым ничего не случится. Потому что истинно любящий — он в  Центре Мира. Его больше не влечет Рай, и он совсем не боится Ада. Он просто живет. Он живет просто. Просто и счастливо.  

Иди и смотри.  
 
 
 

Эпилог 

:: к оглавлению :: 
 

— Я всегда считал, что зависть — это просто какая-то ограниченность. Ну, право, это же совершенно бессмысленно — завидовать, — Андрей развел руками. — Неэффективная стратегия! Она ни к чему не ведет. Человек просто нагнетает вокруг себя негатив — и все. Только ему самому хуже становится. Если тебе что-то нравится, ну пойди и сделай это! Добейся желаемого. Все же зависит только от тебя. Но тут, когда Долли сказала Лоре: «Ты что, мне завидуешь?» — я задумался. Я подумал: а почему, завидуя, люди не признаются себе в этом? Ну действительно, это ведь странно... Конечно, мы с трудом признаемся себе в своих недостатках, но зависть — это то, в чем человек никогда себе не признается! Никогда! В эгоизме с грехом пополам — может. В стремлении доминировать — да, если сильно постарается. А в зависти — нет. Почему?  

— Да! — подхватил  Данила. — И когда Андрей задал  этот вопрос, меня как осенило. Лора постоянно думала о своих детях.