Иди и смотри

— Это хорошо, если женщины чувствуют себя свободными, — говорит Дейвид. — Свобода  — это ведь что?.. Свобода —  это, когда тебе не страшно. И если женщина не боится за будущее, она ведь и ведет себя по-другому — естественно. Она живет в согласии с собой, соответствует себе. Это делает ее красивой. И не такой «красивой», какой ее хотят видеть мужчины, а такой красивой — какой она только и может быть, если счастлива. Вот посмотреть, например, на Долли...  

— Лора, — звучит встревоженный голос Долли. —  Лора, я не пойму, ты мне завидуешь, что ли? Или хочешь, чтобы я  тебе завидовала? Зачем ты постоянно  повторяешь это — «у меня семья  — муж, дети»? Во-первых, детей у  тебя нет! Какого черта?! А мужа, как  у тебя, мне и даром не надо. Он же тебя не любит, Лора! Почему ты вбила себе в голову, что у  Свобода — это ведь что?.. Свобода — это, когда тебе не страшно. И если женщина не боится за будущее, она ведь и ведет себя по-другому — естественно. Она живет в согласии с собой, соответствует себе. Это делает ее красивой. И не такой «красивой», какой ее хотят видеть мужчины, а такой красивой — какой она только и может быть, если счастлива.  
 

тебя должна быть семья? Ну, да — семья это  хорошо. Но семья хороша, когда двум людям есть зачем жить вместе. А если им вместе жить — только слезы, зачем такая семья?  Свобода — это ведь что?.. Свобода — это, когда тебе не страшно. И если женщина не боится за будущее, она ведь и ведет себя по-другому — естественно. Она живет в согласии с собой, соответствует себе. Это делает ее красивой. И не такой «красивой», какой ее хотят видеть мужчины, а такой красивой — какой она только и может быть, если счастлива.  
 
 

Лоре кажется, что она полиэтиленовый пакет  с водой, в котором вдруг образовалось множество дыр. Слезы льются и льются, не переставая. А кроме слез, в ней и нет ничего — только вода, много воды, пустой, с солью, как в океане.  

Она вспомнила  всю свою жизнь. Как, когда была маленькой, ходила в школу для девочек. Как  начала работать — в Окленде, в океанариуме. Как отец Лоры получил работу в Дунедине, на Южном острове, и они с матерью переехали на другой конец страны. Почти два года Лора была предоставлена самой себе. Она могла делать то, что ей хотелось, ни перед кем не держать отчета. Ну, конечно, все «в рамках», чтобы не узнали соседи и не передали родителям. Было главное — ощущение свободы, независимости.  

Но она ждала. Лора все это время ждала, что  ее жизнь наконец сложится, как  складывается она у других. Кто-то из ее одноклассниц продолжил образование, некоторые сразу нашли хорошую работу, другие повыходили замуж или просто уехали куда-то, где интереснее жить. А Лоре случай не улыбался. Ей не везло. Просто не везло. Бесплатного обучения в университете получить не удалось, а на платное надо зарабатывать. Хорошую работу найти трудно. Достойный парень Лоре тоже не встретился.  

Одно за другое. Но Лора не отчаивалась. Расстраивалась, конечно, но переживала это глубоко  внутри. Никому не показывала. Никому не надо этого знать. Зато... Зато она научилась мечтать. Она научилась придумывать свою жизнь. Она научилась представлять себя счастливой. Ведь, в конце концов, какая разница — съела ты вкусное пирожное или так себе его представила, что наелась? Никакой разницы нет. Или — почти никакой. И Лора все придумывала — себя, своего мужа, свою семью, даже своих детей.  

— Мама, мама! —  кричит пятилетний Майк и сзади дергает  Лору за волосы. — А почему ты плачешь? Ты что, несчастна с нами, мама? Или  тебя кто-то обидел? Ты мне скажи, мама, кто тебя обидел. Я пойду и дам ему, чтобы он не смел тебя обижать! Ты же хорошая — ты нас любишь, ты папу любишь, ты все делаешь в доме. Тебя нельзя обижать, ты хорошая!  

Слезы душат, душат  немилосердно. Зачем Майк говорит  это? Зачем? И ведь его же нет. Нет! Лора сошла с ума. Лора давно сошла с ума. Ну, что она выдумала себе этих детей? Какая глупая это была идея — выдумать детей! Она с ними разговаривает, она с ними играет, занимается. А их нет... И как теперь их выгнать? Они же — дети. Как?!  

— Мама, а ты правда к папе стала холодно относиться или мне просто так кажется? — спрашивает Сабрина и внимательно, с неприязнью смотрит Лоре в спину. — Он тебе разонравился, да? Ты в кого-то другого влюбилась? Это нехорошо, мама. Я все, конечно, понимаю, но папа такого не заслуживает. Он нас всех содержит, работает много. А люди в Потуа говорят, что ты собралась его бросить. И ради кого, мама?! Ради какого-то маори? Ты вообще понимаешь, что ты можешь натворить своими необдуманными поступками?  

Господи, но почему же ей так запал этот маори?! Зачем она о нем думает? Да она ведь и не любит его совсем. Ну, понравился. Красивый... Что с того? Что?! У них ведь ничего с ним не может быть. Как?! Никак. Она ему не нужна. Только боль и страдание — вот их будущее. Нет, глупость это. Глупость и бред. Сумасшествие.  

Она должна выкинуть это из головы. Забыть, словно ничего и не было. А ведь ничего и не было. Только наваждение — ничего больше. Просто ей хочется... Просто Лоре очень  хочется какого-то света, тепла, нежности. Чего-то настоящего. Совсем чуть-чуть, самую малость. Ну хотя бы одну крупицу жизни. Одну...  

— Это ничего, Долорес, что у тебя нет детей, — говорит ее мама. — Все в  воле Божьей. Может, у тебя судьба такая. Я с твоим отцом больше тридцати лет живу. Думаешь, мне легко? Нелегко. Но я же живу. Нормально. У каждого своя жизнь. Кому-то Бог сразу все дает. Кому-то позже. А кому-то и вовсе — только там даст, в загробной жизни. Может, и хорошо, что сейчас не очень, может тогда там, в вечности, будет хорошо.  

Смрад. Ее жизнь  — это вечный, прогорклый смрад. Уже пять лет Лора ничего не чувствует, ничего. Она превратилась в безжизненную куклу. Лора поняла это вдруг, но определенно и совершенно отчетливо. Вся ее жизнь — это негодная, неумелая, неловкая попытка спрятать правду, скрыть всякое отсутствие в ней жизни.  

Лору сотрясали  рыдания. Дыхание сбилось, словно что-то сломалось в горле, и воздух застрял  в глотке металлической помпой. Паника. Лора пыталась разорвать себе грудь, впилась ногтями в кожу. Порвать, сломать грудную клетку, открыть легкие — чтобы схватить один глоток воздуха, последний, чтобы вздохнуть...  

— Мама, зачем  ты нас родила? — на перебой спрашивают Лору дети. — Ты хочешь, чтобы мы были такими же несчастными, как и  ты? Мама, почему ты нас так не любишь?..  

От этих слов, от этих мыслей, от этих детских голосов внутри своей головы Лора готова умереть. Прикончить свою бездарную, бессмысленную жизнь. Одним движением, одним шагом. Может, вскочить и как-то откромсать себе голову. Циркулярной пилой, что хранится в гараже?..  

— Нет, Долорес, ты не должна этого делать. Ни в коем случае! Это грех! — строго сказала  мать. — Да, ты неудачница, Долорес. Но ты хорошая девушка...  

Последние слова  прозвучали даже сочувственно, но Лоре от этого стало еще горше, еще  больнее. Зачем?! Зачем, мама, ты говоришь это? Зачем?! Пусть она замолчит! Пусть она немедленно замолчит! Я ненавижу тебя, мама! Лора с силой ударила себя в висок. Один, другой, третий раз.  

— У тебя, конечно, скверный характер, это я с самого начала знал... — продолжил Брэд слова тещи. — Но то, что ты еще и неблагодарна! Настолько! Это для меня открытие! Ты меня совершенно разочаровала, Лора. Абсолютно.  

Ну, зачем?! Зачем?! Кто его спрашивает?! Зачем он говорит это?! Лора с силой набросила  на себя одеяло. Чтобы спрятать голову, чтобы ничего не слышать. Ничего. Да, ей не повезло. В этом нужно себе признаться. Это правда. Но как же быть? Что с этим сделаешь?! Нужно терпеть. Нужно просто терпеть. Но что терпеть? Ради чего?!  

Нет, нельзя больше слушать никого — ни мать, ни воображаемых детей, ни Брэда! Все это ужасно. Все, что они говорят... Так больше не может продолжаться. Нет! Где же ее собственный — Лорин — голос?! Почему все говорят, а она молчит? Почему?! У нее нет ничего своего — ни своих мыслей, ни своих чувств. Ничего.  

— Замолчите  все! Слышите?! Замолчите немедленно! — что было сил закричала Лора. — Я больше не буду вас слушать! Поняли меня?! Я больше не буду! Я  не могу! Я не хочу! Я не буду!  

— И давно  она так? — спросил вдруг незнакомый голос.  

— Ну, так, чтобы  настолько сильно, недавно. Можно сказать, с утра, — ответил растерянный голос Брэда.  

— Замолчите! Я  же сказала вам — замолчите! —  заорала Лора в ответ и с  силой заткнула уши.  

Стоп! Это настоящие  голоса... Лора резко стащила с  головы одеяло и увидела в дверях спальни бледного как полотно Брэда и неизвестного ей мужчину средних лет — в круглых очках на худощавом, вытянутом лице, в сером льняном пиджаке, из-под которого выглядывал черный пасторский воротничок.  
 
 
 

Часть вторая 

:: к оглавлению :: 
 
 

К вечеру жара спала,

но Лора только еще больше озябла.

Она не понимала, что с ней происходит,

кто этот человек  в сером пиджаке,

что сидит у  них в гостиной,

и почему он задает ей все эти вопросы.

Брэд называл  незнакомца — «отец Готлим».

И этот Готлим спрашивал Лору о ней самой,

о ее чувствах, о  ее вере, о Брэде, об их детях.

Какое ему дело? Зачем ему это знать?

Время тянулось мучительно, тяжело.

Словно кто-то наверху забыл перевести стрелки.

Но несмотря на крайнее истощение и усталость,

Лора продолжает отвечать.

У нее не было выбора — здесь сидел Брэд,

а значит, Лора должна повиноваться. 
 
 

— Лора, а почему вы сказали Брэду, что Ада нет? Вы ведь так сказали? — отец Готлим поправил очки и внимательно уставился  на Лору.  

Кажется, что  он уже составил мнение о ней и теперь разговаривает лишь ради какой-то праформы, без всякой заинтересованности или любопытства.  

— Я так сказала? — Лора неловко пожала плечами. —  Ну, может быть. Да, наверное, я так  сказала.  

— Но это ведь странное заявление... — отец Готлим попытался придать своему голосу некоторую веселость. — Согласитесь!  

— Странное? —  Лора поежилась.  

— Ну, конечно! —  словно в подтверждение своих  слов отец Готлим натужно рассмеялся. — Ведь всем хорошо известно, что  Ад есть! Куда еще отправляться душам грешников?! Только в Ад. Кроме того, у нас есть неопровержимые доказательства — об Аде говорит Священное Писание. Есть картины Ада, теологические исследования этой проблемы. Разумеется, Ад есть!  

— Да? — Лора улыбнулась одной половиной рта. — Но я так не думаю.  

— Странно, очень  странно, — пробурчал себе под  нос ее собеседник. — Вы на этом настаиваете?..  

Отец Готлим пригвоздил Лору своим холодным, бесстрастным взглядом. В его глазах в эту  минуту было все — от недоумения до высокомерного презрения.  

— Настаиваю, — сказала Лора. Признаться, она сама от себя этого не ожидала. Зачем ей понадобилось говорить о своих мыслях с этим странным, неприятным господином? Она же могла смолчать, уйти от ответа или, наконец, — просто соврать. Брэд явно питает к нему какое-то особенное уважение. Лорин муж обычно людей не жалует. Но сейчас он смотрит этому господину в глаза, ловит каждое его слово и беспрерывно поддакивает.  

— Потрудитесь  объяснить, почему вы в этом так уверены? — отец Готлим запахнул пиджак, сложил на груди руки и всем своим худым, как высохшая лиственница, туловищем откинулся на спинку кресла. — Или у вас нет объяснений?  

— Есть, — сказала  Лора, и ее голос дрогнул. — У  меня есть объяснения.  

— Ну, что же... Мы все во внимании. Да, Брэд? — отец Готлим бросил в сторону Брэда недовольный взгляд.  

— Да, да... Разумеется, — поспешил поддакнуть Брэд, но тут  же одумался. — Хотя, может быть, и не стоит ее слушать, отец Готлим? А?.. Ну, что она может сказать? Ну, честное слово! Правда... Ничего умного ведь не скажет. А зачем нам глупости слушать, отец Готлим? Может, мы уже отправим Лору в спальню, а вы мне скажете, что делать и как поступить. Давайте не будем ее слушать. Понятно же, что она больна...  

— Отчего же не будем? — отец Готлим погрузился в  кресло еще глубже и основательнее. — Будем. Послушаем, что нам скажет Лора. Послушаем. Это даже интересно. Ну, милочка, рассказывайте, почему, по вашему мнению, Ада нет.  

Лора осмотрелась  по сторонам, но не испуганно, а словно желая найти где-то вокруг себя нужное слово или пример. Потом задумалась, замерла. И лишь через минуту, когда нужная мысль обрела в ее сознании форму, подняла голову.  

— Рай — это  место, где люди... — начала Лора и  тут же запнулась, но, совладав с  волнением, оправилась и продолжила: — Не люди, конечно, а души людей должны быть счастливы. И вот я думаю: ведь каждого человека кто-то любит. Ну, хоть кто-нибудь. Будь это даже убийца какой или злодей. Хотя бы его мать. Она же любит. И разве же будет она счастлива в Раю, если ее сын окажется в Аду, обреченный на вечные мучения? Нет, она не будет счастлива. Значит, и Рая для нее нет. Но если она всю жизнь была чиста перед Богом, почему ей отказано в Рае? Поэтому Ада нет. Это первое доказательство.