Идейно-художественное своеобразие лирики Б. А. Слуцкого

     он  тихо канул в речку Лету.

     Все это сделано с утра,

     зане  жара была в то лето.

       К главным стилевым особенностям  поэзии Слуцкого относятся и разговорная сказовая манера («Как убивали мою бабку? / Мою бабку убивали так»), и широкое обыгрывание фразеологических оборотов («Сколько стоит фунт лиха? /Столько, сколько фунт хлеба ), и трансформация пословиц («давайте после драки /Помашем кулаками»), и постоянные обращения к читателям («Отбывайте, ребята, стаж, /добывайте, ребята, опыт..»), и совмещение просторечного и высокого стилей (“Не выдал бог, свинья не съела, и не рассталось ни на миг! с душою трепетное тело), и «локальные» сравнения, когда в основе сравнений - чаще всего - лежат понятия, связанные с войной. Приведем несколько примеров из стихотворений невоенной темы - темы поэта и поэзии:

     Поэзия - граната, взрывающая здравый смысл...

     Как к медсестринской гимнастерке брошка,

     метафора  к моей строке нейдет.

     И строфы равняются - рота к роте...

     Работаю с неслыханной охотою

     Я только потому над переводами,

     Что переводы кажутся пехотою,

     Взрывающей  валы между народами.

     Стратегия стихотворения обычно начинается у  Слуцкого с первой же строки, дающей «разбег» всему стихотворению. С самого начала ясно, о чем пойдет речь. Приведу несколько примеров: «Снова лезем в дела Камбоджи...», «А мы не описали эти годы...», «Я в ваших хороводах отплясал».

     Слуцкий отказался от всяких тропов: от метафор, от сравнений, от любого украшения языка. И при этом – темперамент проповедника, учительство не в смысле поучения, а в смысле выполнения тяжкого долга – немедленно передать в другие руки каждую добытую пылинку правды.

     Стих  и проза.

     «Хочется  писать так, чтобы стихи, оставаясь  стихами, приобрели некоторые качества прозы – точность, нерасплывчатость, немногословность, даже иногда информативность в нынешнем смысле, - то есть прозы определенной, прозы пушкинской, прозы «Героя нашего времени» », - сказал своему корреспонденту Слуцкий.

     Стих  Слуцкого действительно напитан прозой. Он – поэт «от мира сего». То, как на практике Слуцкий вводит в свои стихи «качества прозы», решительно отличает его от других поэтов, тяготеющих к прозе, скажем, от А.Твардовского или от К.Ваншенкина.

     Слуцкий часто высказывал свои эстетические взгляды. Одно из его стихотворений так и называется «Метод». «Мир абстракций… - пишет Слуцкий, - никогда не посещался мной». Главное – факты, которые «накоплялись и сцеплялись». Но и факты он отказывается выстраивать в системы и концепции:

     Что там ни толкуй ученый олух,

     я анатом, а не физиолог.

     Не  геолог я – промысловик.

     Обобщать  я вовсе не привык.

     …Фактовик, натуралист, эмпирик,

     а не беспардонный лирик!

     Малое знаточество свое

     не  сменяю на вранье.

       В этой декларации есть полемическое  преувеличение, эпатаж, колючая усмешка. Но она исполнена серьезности. Поэзия для Слуцкого – прямой путь жизни, строгий и последовательный опыт, свидетельство, знание. И формулировать их надо ясно, доходчиво, без украшений: «Просто думаю, отнюдь не мыслю, и подсчитываю, а не числю». Излагать с неукоснительной верностью факты: «Ежели увижу – опишу то, что вижу, так, как вижу. То, что не увижу, - опущу. Домалевыванья ненавижу».

     Подобного рода заявлений у Слуцкого десятки. Они варьируются, но бьют в одну точку: «Воспоминания – позолота, а память – свиная кожа. Воспоминания оботрутся, а память остается. Остается память тела…». Она – чуть ли не материальна. «Люблю донашивать старье», - пишет Слуцкий и сравнивает с этим старьем память: «память, по ее законам, мы на плечах носить должны». Она – обязательна, от нее нельзя уклониться, отвернуться, сбросить: «Не обходи необходимости, ведь все равно не обойти».

     У поэта по сути нет границ между  стихом и прозой. Он сознательно уничтожает эти границы. Намеренно прозаизирует стих, чтобы дать ему рабочую закалку, грузоподъемность, плотность. Его поэзия вообще прозаична, прозаична в основе, по главным своим принципам – от миропонимания до языка. Прозаична до такой степени, что ориентированна не только на скупую, «голую», как назвал ее Лев Толстой, прозу пушкинских повестей, но и, может быть, в еще большей степени на прозу нехудожественную. На социологическое исследование. На историю быта. На статистическое сообщение, обнимающее целые груды фактов. Она близка научному исследованию и популярному очерку. Документу и деловой записи.

     Главный же ее герой – человек массы, работник, рядовой участник исторического  движения, который составляет абсолютное большинство населения и, следовательно, тесно заполняет все поле жизни, несет на своих плечах весь груз истории. В своей общности, как целое он – монументален. В каждом частном случае – рядовой из рядовых. Диалектика его общего бытия и его частного поведения эпична. Более того, перед поэзией Слуцкий ставит не только эпические, но и информационные задачи. Стих – кладезь знаний самого разнообразного профиля – от бытового антуража до социальной психологии, от семейных отношений до военного искусства и экономических проблем.

     Новые кварталы и новые квартиры. Засуха 1946 года  и уборка урожаев в 1960 году. Послевоенные годы. Женщины без мужей. Коммунальные углы. Спутники и лунники. Пророки и прогнозисты. И многое, многое другое… обо всем этом не только упомянуто в стихах. В каждом случае читатель получает убедительную информацию, помогающую понять суть дела.

     Для Слуцкого нет событий второстепенных, вещей прозаичных, слов непоэтичных. Все «толковники очень толковы» от Даля до Ушакова. Но еще богаче и существенней жизнь «толпоголосого говора». Надо слушать, говорит Слуцкий.

     Судью – в приговоре

     И стороны – в договоре…

     И просто людей

     В простом бытовом разговоре.

     Из  канцелярита –

     Руды, осужденной неправильной,

     Немало  накрыто.

     Немало  потом и наплавлено…

     Оттого  стих Слуцкого кажется рифмованной  прозой. Он деловит, точен в формулировках, рассудочен, суховат. Поэт иногда – чтобы предельно обнажать  смысл – демонстративно выбирает «непоэтические» слова и выражения: «Нет времени для болтовни, а слово – говори любое, лишь бы хватало за сердце, лишь бы дошло, лишь бы прожгло, лишь бы победе помогло».

     «Любое» слово – не какое пришло на ум, а то, которое точно определяет предмет, противостоит болтовне, красноречию, абстрактной художественности. Внутренние рифмы – «дошло», «прожгло», «помогло» - с точки зрения поэтического профессионализма – примитив, антимастерство, снижение классической нормы.

     И так в самые ответственные  моменты Слуцкий будет снова  и снова переходить на этот немудреный лад раешника, ослабляя профессиональную изощренность, чтобы тем весомее и прямее представить шершавую истину.

     Слуцкий то и дело нарушает привычное течение стиха, чтобы заявить о свободе обращения со словом, ради обязательности смысла.

     Он  вставляет в стихи реченье, подчеркнуто  обыкновенное и разговорное, и канцелярское, и жаргонное, и профессиональное, и диалектное… Не ради них самих, а там, где необходимо, чтобы стихи держать на земле. «Я исходил из хлеба и воды», - скажет о почве своей поэзии Слуцкий.

     Наконец, Слуцкий скуп на эмоции, внешние проявления чувств, на их оттенки. Он готов в который раз проявить твердость, непреклонность, выдержку и не дать воли импульсивному порыву или сантиментам. У него есть стихи о преодолении страха, о преодолении боли, хвори, усталости. Вообще там, где, казалось бы, должен начаться эмоциональный комментарий, он ставит точку. Слуцкий предпочитает, чтобы читатель использовал собственные духовные запасы, входя в жизненные обстоятельства, сполна представленные в стихотворении. Он обращается прежде всего не к так называемым чувствительным струнам души, а к моральному чувству, которое уже содержит разумные обоснования и понятия о долге.

     Эта сдержанность в чувствах – еще  одно свойство, которое уводит его  от лиризма. Кажется, наступает предел, за которым поэзия перестает быть поэзией. То есть наступает такая прозаизация, когда написанное стихами уже не воспринимается как стихи. когда перестаем чувствовать их эстетическую закономерность, теряем из виду ту гармоническую линию, которая охватывает некий мир ценностей, эмоционально для нас привлекательный.

     Слуцкий действительно работает на пределе  риска. Некоторые его стихи и в самом деле проваливаются в рифмованную прозу и не в состоянии вызвать эмоциональный отклик. И все-таки в сознательно прозаизованных стихах Слуцкого живет подлинная поэзия.

     Он  практик, эмпирик, фактограф, но не утилитарист. Ему нужна «логика счастья», которое бы «отсчитывалось от бесконечности, а не от абсолютного нуля».

     Сдержанность  - безусловная. Но не холодность, не бесстрастие, не безучастие летописца. Когда Слуцкий выкладывает на бумагу накопленный опыт, его одушевляет чувство: так это было, вот – правда! Он дорожит эффектом присутствия, свидетельства, участия, собственным путем добытого опыта. В его безоглядном анализе и познании есть ощущение своей судьбы:

     Жизни, смерти, счастья, боли

     я не понял бы вполне,

     если  б не учеба в поле –

     не  уроки на войне.

     Объяснила, вразумила,

     словно  за руку взяла

     и по самой руке мира,

     по  разрезу провела.

     Этот  болевой разрез постоянно присутствует в стихах Слуцкого. И столь же отчетливо их внутреннее пространство: «Делайте ваше дело, поглядывая на небеса».  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

     Заключение.

     Изучив  тексты стихотворений Б. Слуцкого, критическую литературу по выбранной нами теме, систематизировав отобранный материал, мы пришли к следующим выводам:

     Основными мотивами творчества Бориса Слуцкого являются:

     Человек и война. Стихи Слуцкого о войне необычны. Поэт словно не замечает масштабности происходящего. Его внимание сосредоточено на каких-то деталях, лишь дорисовывающих, дополняющих картину страшной войны. Правдивое повествование о войне Война стала не частью его судьбы, а всей его судьбой.

     Назначение  поэта и поэзии. Поэт, в понимании Слуцкого, — летописец эпохи, не имеющий права что-либо скрыть или позабыть. Его поэтические строки должны стать памятником времени и человеку. Только искреннее и правдивое поэтическое слово имеет подлинную ценность. Философия Слуцкого-поэта близка философии поэтов “серебряного века”, для которых сама жизнь, со всеми её мелочами и подробностями, была исполнена поэзии. Под пером Слуцкого быт превращался в бытие, даже если он был антипоэтичен. Поэзия наделена огромной силой обобщения, она — выражение дум и настроений не только самого поэта, но и его читателей.

     Еврейская тема. Жизнь советского еврейства не нашла отражения в советской литературе. Творчество Бориса Слуцкого - почти единственное исключение. Слуцкий пишет об уничтожении не только евреев, но и о гибели всего идишского мира. Война многое изменила в отношении Слуцкого к еврейской теме. Точка зрения этого нового, «прозревшего» Слуцкого уже иная - он видит советское еврейство не со стороны, а изнутри. Оказалось, что советское еврейство - это не однородная масса,  не просто «ваша нация», а переплетение совершенно разных биографий, мировоззрений и судеб.