Автор: Пользователь скрыл имя, 15 Февраля 2013 в 07:04, реферат
На рубеже прошлого и нынешнего столетий, хотя и не буквально хронологически, накануне революции, в эпоху, потрясенную двумя мировыми войнами, в России возникла и сложилась, может быть, самая значительная во всей мировой литературе нового времени "женская" поэзия - поэзия Анны Ахматовой. Ближайшей аналогией, которая возникла уже у первых ее критиков, оказалась древнегреческая певица любви Сапфо: русской Сапфо часто называли молодую Ахматову.
можно построить целую повесть со множеством мизансцен, перипетий,
действующих лиц, случайных и неслучайных происшествий. Встречи и
разлуки, нежность, чувство вины, разочарование, ревность, ожесточение,
истома, поющая в сердце радость, несбывшиеся ожидания, самоотверженность,
гордыня, грусть - в каких только гранях и изломах мы не видим любовь на
страницах ахматовских книг.
В 1910 году, проводя медовый месяц с Гумилевым в Париже, молодая красавица Ахматова познакомилась со знаменитым художником Амадео Модильяни. Живописца восхищали и удивляли не только литературный талант и необычная красота Анны, но и удивительная способность читать мысли других людей, видеть чужие сны, и прочие «ахматовские потусторонние штучки», к которым близкие ей люди давно привыкли.
Сейчас она вспомнила, как Модильяни рисовал ее портрет – тот, единственный сохранившийся… Всю весну Анна навещала живописца в его крохотной мастерской. К маю Амадео сделал уже около пятнадцати портретов, и все они были, на ее взгляд, прекрасны. Но художник искал что-то иное, ему все время казалось, что он не сумел уловить в Ахматовой что-то самое главное. Однажды она, как обычно, пришла позировать, села в кресло и улыбнулась. Всегда обаятельный и общительный Модильяни в этот день был неразговорчив и угрюм. Анна Андреевна заметила поинтересовалась, в чем причина дурного настроения мастера. Тот ответил, что нынче ночью ему приснился очень неприятный сон. Содержание его художник целиком не запомнил, но на душе поселилась тяжесть.
Ахматова просила рассказать сон, Модильяни отказывался. Разговор на время прервался. Амадео рисовал, а Ахматова погрузилась в свои мысли. Вдруг Анна четко увидела перед собой «картинку». Пустая комната, в центре стоит красивый мужчина, похожий на Модильяни, рядом мольберт с холстом, в руках палитра. Мужчина растерян, огорчен. Он смотрит на холст. Там изображены страшные люди, с изуродованными, измученными лицами. Человек с палитрой пытается изменить свое творение, но сквозь новые мазки упорно проступает первый вариант картины. Внезапно комната исчезает, и художник вместе с мольбертом оказывается на оживленной людной площади. Вокруг него - персонажи только что созданной им картины. Они кричат, что художник исковеркал им жизнь, оскорбляют его. Мужчина закрывает лицо руками и горько плачет.
Ахматова пересказала увиденное Модильяни. Рассказ точно описывал его давешнее сновидение! Мастер побледнел, сорвал уже почти законченный шестнадцатый портрет поэтессы и за час создал новый рисунок - весь из ломаных линий. Этот портрет точнее всех предыдущих передавал ни на что не похожую красоту Ахматовой, отражал ее переменчивую душу.
Во время революции 1917 года портреты, нарисованные Модильяни, пропали – солдаты делали из них самокрутки. Уцелел один-единственный: тот самый, из ломаных линий…
Последняя любовь Анны Ахматовой
В молодости ее называли «ассирийской принцессой» и «египтянкой». И не зря. Анна Горенко (настоящая фамилия Ахматовой) обладала не только гениальным поэтическим даром и колдовской красотой: среди друзей она слыла ведуньей, ею восхищались, ее побаивались…Поговаривали, будто в Ахматовой воскресла луща некой владычицы Древнего Востока.
Анна Андреевна с тоской смотрела в окно. Как глупо! Ведь к 54 годам она столько всего испытала… Столько любовей, столько невосполнимых утрат… Банальная женская неудача выглядела просто фарсом на фоне выпавших на ее долю трагических событий. Отчего судьба, в которую поэтесса всегда так верила, в очередной раз обошлась с ней столь жестоко и немилосердно?
Вновь и вновь Ахматова задавала себе один и тот же вопрос: почему она все-таки согласилась стать женой своего давнего поклонника Владимира Гаршина, племянника известного писателя? Человек глубокий, скрытный, с тонкой и ранимой душой, он являл собой, кажется, полную противоположность «железной» Ахматовой…
Гаршин остался работать в блокадном Ленинграде. Изредка писал Анне Андреевне в эвакуацию, в Ташкент. Звал к себе. Просил выйти за него замуж и взять его фамилию… Раньше у нее не появлялось даже мысли о возможной смене фамилии, а теперь… Она вдруг поверила, что семейное счастье еще возможно. Так захотелось отдохнуть, укрыться от жизненных бурь, от вечного противостояния миру…
Всем своим ташкентским
Она заглянула в шкатулку со своими «полудрагоценностями», как называла свои немногочисленные украшения, - и ей сразу бросилась в глаза «Клеопатра». Нет, не к добру дарят эту «египтянку»! Но вернуть брошь несостоявшемуся супругу оказалось невозможно: камень в центре броши треснул, расколов ее пополам!
…Владимир Георгиевич изредка навещал бывшую невесту, проводя время в беседах. В последний раз Ахматова не выдержала и напрямую спросила Гаршина, почему он передумал связывать с ней свою судьбу, и понимает ли, в какое сложное положение ее поставил. Тот начал сумбурно объяснять, будто бы его жена, умершая в блокаду, перед кончиной умоляла не связываться с «этой ведьмой». Терпение поэтессы лопнуло, и она закричала на несостоявшегося мужа. Кричала так, что соседи перепугались, а сам Гаршин пулей вылетел из квартиры, на прощанье пробурчав, что права была покойница супруга!
…Анна Андреевна смотрела на пустые улицы любимого Ленинграда, измученного войной и блокадой. Несмотря ни на что, она радовалась возвращению из эвакуации.
Закрыв шкатулку, присела на стул. Снова взглянула в окно… Уже стемнело. Может, права была покойная супруга Владимира Гаршина? Немного известно историй, когда после разрыва отношений дают трещину даренные камни… Ну вот и славно! Судьба, как всегда, оказалось мудрой. Ни к чему знаменитой поэтессе, по совместительству колдунье, четвертый муж!
Анна Андреевна пододвинула колченогий стул к письменному столу. На улице начался дождь. Капли ударялись о подоконник, задавая ритм, а величественная горбоносая женщина, закутавшись в вязаную шаль, прислушивалась и писала. Только она одна могла слышать в сумерках комнаты голос, мерно диктующий строки стихов…
В начале прошлого века совсем не все мужчины любили женщин-поэтов. Некоторые их не любили, как бы это поскромнее выразиться, за то, что они смеют пописывать стихи. Это нарушало все патриархальные традиции и бонтонные установки. Про одного из таких приверженцев старины Ахматова даже сочинила такие строчки: "Он говорил о лете и о том, что быть поэтом женщине - нелепость..." Вот ведь что говорил какой-то не слишком умный господин, даже не постыдился ляпнуть в лицо даме подобную пошлость. Возможно, это был не кто иной, как первый муж автора "Четок" - Николай Гумилев. Это мы так думаем, потому что он тоже негодовал, когда видел дам с тетрадками, - тех, кто претендовал на причастность к высокой поэзии. Исключение он делал только для Ирины Одоевцевой, да и то только потому, что она была вроде как его ученица, хотя что это означало, одному Богу ведомо.
А от Ахматовой Гумилеву были одни огорчения: едва вернется он с героических полей Абиссинии, а тут - прямо на платформе - жена с тетрадкой. "Писала?" - обреченно спрашивал поэт. "Писала, Коля", - сознавалась трепещущая жена. Ни отдохнуть тебе, ни чаю из самовара попить - молча слушай, как жена вслух стихи декламирует. Небось, совестно было перед железнодорожными служащими, что не может супругу приструнить. Но Гумилев был недаром бравый вояка - он стиснет зубы и молчит.
Но это все были скорее поклонники поэзии мужской. Порицатели стиховых изгибов. А были еще хаятели, так сказать, телесных сокровенных изгибов - эти все норовили под сурдинку что-нибудь непотребное по дамской части выдать. Иван Бунин, к примеру, вообще как с цепи сорвался. Не любишь женщину - не люби, но зачем же огульно охаивать? Вот он взял и, ни капли не задумываясь, написал: "Любовное свидание с Ахматовой всегда кончается тоской. Как эту даму ни обхватывай - доска останется доской".
Во-первых, это все выдумка. Мы это утверждаем смело, потому что, по свидетельству современников, никаких таких свиданий с Ахматовой у Ивана Алексеевича не было. И ничего он там не обхватывал, как бы ему этого ни хотелось.
А во-вторых, это обобщение вообще странно и подтверждений в реальности себе не находит. Другие-то ни о чем таком не говорили. Про подбитых птиц и колдуний - сколько душе угодно. Про Федру с шалью - извольте. Даже с белой ночью сравнивали. И с собакой.
Мы просим не ужасаться такому невыгодному сравнению - это все придумал второй муж Анны Ахматовой, ассиролог Вольдемар Шилейко. Он после разрыва с автором "Белой стаи" был, судя по всему, не в себе и вот сравнил поэта с собакой. Так и сказал: мол, у меня в доме для всех бродячих собак находилось место, вот и для Анечки нашлось. Сказал гадость, в общем. Но, может, это он имел в виду богемный притон под неприличным названием "Бродячая собака", кто его разберет... Да и потом сама Ахматова не стеснялась про него гадости говорить (еще будучи замужем за этим мастером клинописи!). Она, наверное, нарочно сочинила такие стихи: "От любви твоей загадочной, как от боли, в крик кричу. Стала желтой и припадочной, еле ноги волочу". Фу ты, черт, скажем мы с отвращением, разве можно так доводить женщину? И будем не совсем правы. Не зря русский народ говорит: двое дерутся, третий не мешай. Не будем судить, значит.
А вот еще был художественный критик Николай Пунин, третий муж. Он был тоже солидная величина. Он любил Ахматову и величал ее "морской царевной". Он как раз ни про какие "сокровенные изгибы" размышлять прилюдно не собирался - а зря, это всегда любопытно. Хотя он признавал, что Ахматова каким-то образом сделала его жизнь "второстепенной". И это нам грустно слышать.
Правда, он-то жениться не побоялся, а, например, профессор-патологоанатом Владимир Гаршин почему-то в последний момент отказался. Наверно, испугался величия автора "Реквиема". Ахматова очень на него сердилась и в гневе высказалась так: "Я еще не таких забывала, забывала, представь, навсегда". Звучит неприятно и как-то презрительно. Но тут уж что посеешь, то и пожнешь. Особенно если речь идет о женщинах-поэтах.
Но это все у нас блестящей, так сказать, чередой проходят те, кто очень любил Ахматову, а она их - когда как.
Зато вот кого обожала сама Ахматова, так это двух заграничных людей - и говорить об этом не стеснялась ни чуточки.
Первым (по времени) был композитор Артур Лурье. Он, конечно, в 1922 году эмигрировал куда-то там из Страны Советов (и правильно сделал), но это не помешало автору "Поэмы без героя" написать такие вдохновенные строки: "А во сне мне казалось, что это я пишу для Артура либретто, и отбоя от музыки нет..." А наш композитор, оказавшись за границей, тоже много чего написал: в частности, насочинял музыки к поэме и, можно сказать, оказался одним из ее героев. (Хотя поэма и носит таинственное название "Без героя", но героев там такая прорва, что про них про всех просто сил не станет рассказывать.)
Вторым же любимым человеком был, как известно, сэр Исайя Берлин, англичанин, сотрудник посольства и философ. Он даже в поэме этой самой фигурирует как "гость из будущего", и именно к нему относятся восклицания "неужели" и "в самом деле" - по всему видать, удивительный был господин. Правда, не получилось у него дотянуть до поэтического мифа, это он сам признавал. Если уж Гумилев был "лебедь надменный", Шилейко - "дракон с плетью", а Пунин, по свидетельству современников, - "третье матримониальное несчастье поэта", то сэр Исайя - это воплощенная катастрофа, по мнению Ахматовой, несущая ей горести и "любовную заразу". Сам сэр Исайя от подобной роли открещивался как умел и вообще ни в какой запретной любви к автору "Бега времени" признаваться не желал.
И глупо делал. Мифы - это сила. Особенно те мифы, где про любовь разных богинь. Они ведь неудачных почитателей не жалуют: если что, и собаками затравить могут (да не бродячими, а охотничьими) и во что-нибудь этакое превратить. Так что любовь небожителей - штука коварная. Уж лучше ей соответствовать, а то - как бы чего не вышло.
Стоило Ахматовой опубликовать в 1912 году первую тонкую книжечку, как она мгновенно прославилась. В нее влюблялись, ей поклонялись и подражали. В 25 лет она была признана первой поэтессой России! Она и стала Первой. Подобно первой женщине-космонавтке, она стала первой поэтессой, решительно потеснившей сонм прославленных поэтов-мужчин. Она, по сути, и запатентовала жанр женской поэзии…
В эпоху «Серебряного века», когда кино было ожившей картинкой и тщетно пыталось откреститься от прозвища балаганного зрелища, завоевав право называться искусством, не актеры, не паяцы – поэты были истинными властителями душ. Им поклонялись, как нынче эстрадным певцам. Нет – намного больше! Когда на сцену выходил Игорь Северянин, купчихи срывали с себя драгоценности и бросали к его ногам. Гимназистки вешали на стены портреты «падшего ангела» Александра Блока. В поэтов влюблялись, от любви к ним сходили с ума и травились серными спичками… Стихотворные строчки терзали сердца. Поэзия царила. В период ее тотального царствования и родилась будущая «Анна всея Руси». И кто знает, возможно, появись она в иное столетие, она бы пошла на эстраду... Но тогда все было по-другому.
Итак, она родилась.
РОЖДЕНИЕ МИФА
Анна Андреевна Горенко
«Я родилась в один год с Чарли Чаплином, «Крейцеровой сонатой», Эйфелевой башней. В то лето Париж праздновал 100-летие падения Бастилии – 1889, а в ночь моего рождения справлялась и справляется знаменитая древняя «Иванова ночь» – 23 июня», – написала она, исхитрившись в первых же двух предложениях биографии наделить скромную дату своего появления на свет пятикратным величием.