Анна Ахматова и её любовь

 

Второй немаловажной особенностью лирических произведений Ахматовой  является роль бытовой детали.

 

У Ахматовой встречаются стихи, которые «сделаны» буквально из обихода, из житейского, немудрёного быта. Невольно вспоминаются слова самой Анны Андреевны о том, что стихи «растут из сора», что предметом изображения может стать даже пятно плесени на сырой стене, и лопух, и крапива.

 

По мнению критика А.И.Павловского, «самое важное в её ремесле - жизненность  и реалистичность, способность увидеть  поэзию в обычной жизни». Её «вещные» детали, скупо поданные, но отчётливые бытовые интерьеры, смело введённые  прозаизмы, а главное, та внутренняя связь, какая всегда прослеживается у неё между внешней средой и бурной жизнью сердца, всё напоминает, не только прозаическую, но и стихотворную классику.

 

Третья особенность произведений Анны Ахматовой это стихотворения, написанные в виде лирического дневника. Ахматова всегда предпочитала «фрагмент» связному, последовательному рассказу. Фрагмент придавал документальность произведению: ведь перед нами не то отрывок из услышанного разговора, не то обронённая записка:

 

Он любил три вещи на свете:

 

За вечерней пенье, белых павлинов

 

И стёртые карты Америки.

 

Не любил, когда плачут дети,

 

Не любил чая с малиной

 

И женской истерики.

 

…А я была его женой.

 

«Он любил…»

 

И четвёртая особенность - это «романность». Впервые мысль о «романности» в творчестве Ахматовой высказал Эйхенбаум. Он писал: «Поэзия Ахматовой - сложный лирический роман. Мы можем проследить разработку образующих его повествовательных линий, можем говорить об его композиции, вплоть до соотношения отдельных персонажей».

 

О «романности» лирики Анны Андреевны интересно писал и В.Гиппиус. Он видел разгадку успеха и влияния Ахматовой в том, что лирика пришла на смену задремавшей в то время форме романа».

 

Все писавшие об Ахматовой отмечали трагичность интонации, с которой  повествуются сюжеты её книг. Та особая, названная ими ахматовская, интонация намекала о большем, чем всего лишь ещё одна история из великой и нескончаемой любви.

 

Мне очень близка позиция критика  Н.В.Недоброво, который заметил, что  «любовная тема и поэзия в целом  Ахматовой намного шире и значительнее своих традиционных рамок. Он указал, что отличительной чертой личности поэта является не слабость и надломленность, а, наоборот, исключительная сила воли. В стихах он усмотрел «лирическую душу скорее жёсткую, чем слишком мягкую, скорее жёсткую, чем слезливую, и явно господствующую, а не угнетённую».

 

Недаром высокую оценку его анализу  дал другой критик А.И.Павловский: «Он, по сути, был единственным, кто понял  раньше всех подлинную масштабность поэзии Ахматовой, указав, что отличительной чертой личности поэта является не слабость и надломленность, а наоборот, исключительная сила воли». Да и сама Анна Ахматова считала, что именно Н.В.Недоброво угадал и понял весь её дальнейший творческий путь.

 

Существует связь между поэтом и тем временем, в котором она жила. С одной стороны, её лирика, творчество - взгляд как бы через «призму поэзии», который дал ей возможность преодолеть все трудности.

 

С другой стороны, её сила воли, духа не дала потерять себя, дала возможность  выжить и остаться поэтом.

 

Главное в теме любви у Анны Ахматовой - это настойчивые искания духа, поиски смысла и высоты жизни, которые  сопровождаются жестами волнения, совести, веры:

 

И только совесть с каждым днём страшней

 

Беснуется: великой хочет дани.

 

Закрыв лицо, я отвечала ей…

 

Но больше нет ни слёз, ни оправданий.

 

Ахматова не боится быть откровенной  в своих признаниях, мольбах. Её может  понять лишь тот, кто обладает тем  же «шифром любви».

 

«Не чувствуя ориентиров, не видя маяков, едва удерживая равновесие», Анна Ахматова руководствовалась тайной и могучей «интуитивной силой» художественного творчества:

 

И печальная Муза моя,

 

Как слепую, водила меня.

 

Великого поэта, в той или  иной общественной ситуации, можно  прочитывать по-разному. Таково свойство всякого подлинного искусства, если оно глубоко и верно доносит до современников хотя бы одну из мелодий своего времени.

 

 

 

 

Найман А.

Рассказы о Анне Ахматовой / Анатолий Найман. – М.: Вагриус, 1999. – 430 с.

     «А сама она была  ошеломительно – скажу неловкое, но наиболее подходящее слово – грандиозна, неприступна, далека от всего, что рядом, от людей, от мира, безмолвна, неподвижна. Первое впечатление было, что она выше меня, потом оказалось, что одного со мной роста, может быть чуть пониже. Держалась очень прямо, голову как бы несла, шла медленно и, даже двигаясь, была похожа на скульптуру, массивную, точно вылепленную – мгновениями казалось, высеченную, - классическую и как будто уже виденную как образец скульптуры. И то, что было на ней надето, что-то ветхое и длинное, возможно, шаль или старое кимоно, напоминало легкие тряпки, накинутые в мастерской ваятеля на уже готовую вещь. Много лет спустя это впечатление отчетливо всплыло передо мной, соединившись с записью Ахматовой о Модильяни, считавшем, что женщины, которых стоит лепить и писать, кажутся неуклюжими в платьях».

 

 

 

 

Анна и Амедео. История тайной любви Ахматовой и Модильяни, или Рисунок в интерьере: док. повесть / Б. Носик. – М.: Радуга, 1997. – 240 с.

 

     «Встреча влюбленных  была долгожданной. Амедео писал  ей письма, она писала и стихи о нем. Стихи, впрочем, не могли всерьез предназначаться ему, это были русские стихи. Встреча была радостной. Может, именно поэтому, прочитав позднее о тяжелом, необузданном нраве этого пропащего гения с Монпарнаса, Ахматова написала (полвека спустя), что она «могла знать только какую-то одну сторону его сущности (сияющую)…». С другой стороны, она в любом случае должна была написать, что знала его «не таким» (поскольку, мол, она «просто была чужая»), ибо не могла же она, хотя бы и в молодости, знаться с веселыми, сильно пьющими монпарнасскими грешниками. В ту весеннюю парижскую пору она была уже приличной замужней дамой, а в пору написания мемуаров – почтенного возраста знаменитостью, во всем мире почитаемой поэтессой…»

 

 

Исайа Берлин - последняя любовь Анны Ахматовой -

 

Ахматовой было 56 лет.Берлину 36 лет 

Ахматова посветила ему 20 стихотворений,

поэму "Без героя",циклы “Cinque”, “Шиповник цветет”

 

1.

Как у облака на краю,

Вспоминаю я речь твою,

А тебе от речи моей

Стали ночи светлее дней.

Так отторгнутые от земли,

Высоко мы, как звезды, шли.

Ни отчаянья, ни стыда

Ни теперь, ни потом, ни тогда.

Но живого и наяву,

Слышишь ты, как тебя зову.

И ту дверь, что ты приоткрыл,

Мне захлопнуть не хватит сил.

 

26 ноября 1945

 

2

Истлевают звуки в эфире,

И заря притворилась тьмой.

В навсегда онемевшем мире

Два лишь голоса: твой и мой.

И под ветер незримых Ладог,

Сквозь почти колокольный звон,

В легкий блеск перекрестных радуг

Разговор ночной превращен.

 

20 декабря 1945

 

3

 

Я не любила с давних дней,

Чтобы меня жалели,

А с каплей жалости твоей

Иду, как с солнцем в теле.

Вот отчего вокруг заря.

Иду я, чудеса творя,

Вот отчего!

 

20 декабря 1945

 

4

 

Знаешь сам, что я не стану  славить

Нашей встречи горчайший день.

Что тебе на память оставить,

Тень мою? На что тебе тень?

Посвященье сожженной драмы,

От которой и пепла нет,

Или вышедший вдруг из рамы

Новогодний страшный портрет?

Или слышимый еле-еле

Звон березовых угольков,

Или то, что мне не успели

Досказать про чужую любовь?

 

6 января 1946

 

5

 

Не дышали мы сонными маками,

И своей мы не знаем вины.

Под какими же звездными знаками

Мы на горе себе рождены?

И какое кромешное варево

Поднесла нам январская тьма?

И какое незримое зарево

Нас до света сводило с ума?

 

6.

Полно мне леденеть от страха,

Лучше кликну Чакону Баха,

А за ней войдет человек...

Он не станет мне милым мужем,

Но мы с ним такое заслужим,

Что смутится Двадцатый Век.

Я его приняла случайно

За того, кто дарован тайной,

С кем горчайшее суждено,

Он ко мне во дворец Фонтанный

Опоздает ночью туманной

Новогоднее пить вино…

Но не первую ветвь сирени,

Не кольцо, не сладость молений -

Он погибель мне принесет

 

11 января 1946

 

 

Трилистник московский

Почти в альбом

 

Услышишь гром и вспомнишь обо  мне,

Подумаешь: она грозы желала...

Полоска неба будет твердо-алой,

А сердце будет как тогда - в огне.

Случится это в тот московский день,

Когда я город навсегда покину

И устремлюсь к желанному притину,

Свою меж нас еще оставив  тень.

 

Без названия

 

Среди морозной праздничной Москвы,

Где протекает наше расставанье

И где, наверное, прочтете вы

Прощальных песен первое изданье -

Немного удивленные глаза...

«Что? Что? Уже? Не может быть!» - «Конечно!..»

И святочного неба бирюза,

И все кругом блаженно и безгрешно...

 

Нет, так не расставался никогда

Никто ни с кем, и это нам награда

          За подвиг  наш.

 

Ещё тост

 

За веру твою! И за верность мою!

За то, что с тобою мы в этом краю!

 

Пускай навсегда заколдованы мы,

Но не было в мире прекрасней зимы,

 

И не было в небе yзopней крестов,

Воздушней цепочек, длиннее мостов...

 

За то, что все плыло, беззвучно скользя.

За то, что нам видеть друг друга  нельзя,

 

За все, что мне снится еще  и теперь,

Хоть прочно туда заколочена дверь.

Первая встреча Исайи Берлина  с Ахматовой состоялась в Фонтанном  доме

16 ноября 1945 году.Вторая встреча  на следующий день продлилась до рассвета и была полна рассказами об общих друзьях-эмигрантах, о жизни вообще, о литературной жизни. Ахматова прочла Исайе Берлину «Реквием» и отрывки из «Поэмы без героя». Он заходил еще к Ахматовой 4 и 5 января 1946 года, чтобы проститься. Тогда же она подарила ему свой поэтический сборник.Андронникова отмечает особый талант Берлина как «чарователя» женщин. В нем Ахматова нашла не просто слушателя, а человека, который занял её душу.

 

Во время второго приезда  в в 1956 году, Берлин с Ахматовой не встречались. Из беседы по телефону Исайя Берлин сделал выводы, что Ахматова запрещена.

 

 Еще одна встреча была  в 1965 году в Оксфорде. Темой  беседы были компания, поднятая  против неё властями и лично  Сталиным, но и состояние современной русской литературы, пристрастия Ахматовой в ней.

 

Если их первая встреча произошла, когда Ахматовой было 56 лет,а ему 36,то последняя встреча произошла  когда уже Берлину было 56 лет, а Ахматовой 76 .Через год её не стало. Берлин пережил Ахматову на 31 год.

 

Исайя Берлин, эта та таинственная личность, кому Анна Ахматова посвятила  цикл стихотворений – знаменитое «Cinque» (Пятерица). В поэтическом восприятии Ахматовой существует пять встреч с Исайей Берлиным. Пятерица, это не только пять стихотворений в цикле «Cingue»,  а возможно это количество встреч с героем. Это цикл любовных стихотворений. Многие удивляются такой внезапной, и если судить по стихотворениям, трагической любви к Берлину. «Гостем из Будущего» назвала Ахматова Берлина в «Поэме без героя» и возможно ему посвящены стихи из цикла «Шиповник цветет» (из сожженной тетради) и «Полночные стихи» (семь стихотворений).  Исайя Берлин переводил русскую литературу на английский язык. Благодаря хлопотам Берлина Ахматова получила почетную степень доктора Оксфордского университета.

6 июня 2009г. исполняется сто лет  со дня рождения одного из  крупнейших мыслителей XX столетия Исайи Берлина — теоретика либерализма и защитника свободы, которого почти не знают в стране, где он родился

 

Его обожала Ахматова и говорить об этом не стеснялась ни чуточки Исайю Берлина.

Сэр Исайя Берлин, по национальности еврей, сотрудник посольства и философ.

 Он даже в поэме "Без  героя" фигурирует как "гость  из будущего".

 

Муж Ахматовой Гумилев был "лебедь надменный", Шилейко - "дракон с плетью", а Пунин, по свидетельству современников, - "третье матримониальное несчастье поэта", то сэр Исайя - это воплощенная катастрофа, по мнению Ахматовой, несущая ей горести и "любовную заразу". Сам сэр Исайя от подобной роли открещивался как умел и вообще ни в какой запретной любви к автору "Бега времени".

 

 

 

 

Анна Ахматова и Николай Гумилев. А была ли любовь?

 

 Странным, кажется, вопрос, не  правда ли? Все наслышаны столько  о поэтах, с юности связавших  свои судьбы и помеченных трагической  эпохой. Но ретроспекция чаще рисует не совсем верную картину.

 

В статьях «Гумилев и Ахматова. История любви», «Черубина де Габриак» и «Царскосельские лебеди» (более  полная версия первой) я воспроизвел  лишь внешние факты и свидетельства  современников, которые тоже наблюдали лишь внешнюю сторону жизни Анны Ахматовой и Николая Гумилева, не ведая о многом, что всплыло в общей совокупности лишь со временем.

 

Интимной стороны жизни я  старался не касаться, хотя для меня многое прояснивалось и для вдумчивых  читателей тех же вышеупомянутых статей, надо полагать. И тут-то возникает вопрос: «А была ли любовь?»

 

В том, что  гимназист Гумилев  был влюблен в гимназистку  Аню Горенко, не приходится сомневаться. Возраст и поэтическое окружение - Царское Село - все обязывало  быть влюбленным. Но любовных стихов, связанных с Горенко, вроде бы нет. Не любовь, то есть не путь поэта, рыцаря, влюбленного в прекрасную даму, а путь конквистадора выбрал Гумилев, возможно, отвергнутый Аней Горенко. Он отправился в странствия - Париж и Африка.

 

Аня Горенко никогда не была влюблена в Гумилева. И его книжки стихов вряд ли высоко ценила, читая наизусть стихи немецких и французских  поэтов, очень далеких от юношеского стихотворства Гумилева. Аня еще  гимназисткой росла в среде своей  взрослой замужней сестры, курила, была дружна с мужем сестры. И была влюблена, может быть, не один раз, но несчастливо. И женихов не было, а то бы вышла замуж, чтобы обрести самостоятельность.

 

История Гумилева с Дмитриевой, у  которой был жених и любовник, кроме него, с его нетерпеливым желанием на ней жениться, когда он, вынужденный отступить, едет тут же к Ане Горенко в Одессу очередной раз попросить ее руки, все запутывает. Что означало для Гумилева любовь? Страсть к женщине, которую проще и естественнее удовлетворять в браке? И при этом не особо важно, кто это: Дмитриева или Горенко - было бы влечение? Житейски это понятно. Но любовь ли это? Тем более любовь ли поэта?