Акунин-класик

Если такие толкования появляются, — значит, акунинский проект сработал...

М. Трофименков, указав на некоторые очевидные переклички с современностью, все же настаивает на том, что акунинская проза —  отнюдь не памфлет, не травестирование  настоящего под прошлое (Трофименков М. Дело Акунина). Может быть, и не травестирование, но в любом случае — и не повествование о минувших временах. Эпоха Фандорина — между собакой и волком; она простирается между прошлым и настоящим, то есть принадлежит иллюзорному миру.

41) Впрочем, в частностях, порой весьма существенных, например  в отношении покупательной способности различных денежных сумм в России 1870-х гг. (“Азазель”), или уже помянутого именования букв старой русской азбуки, или распорядка и меню десерта, Борис Акунин делает ошибки действительно серьезнейшие, на что не преминул указать дотошный и строгий рецензент (Чудинова Е. Смерть Статуи Ахиллеса). Сочинителя часто упрекают — на мой взгляд, не столь оправданно — и в “совковости”, проявленной, например, в трактовке быта и нравов царской семьи. Алексей Варламов в уже названном отклике на “Коронацию” (“Стерилизатор”) подметил грубые ошибки, свидетельствующие о незнании автором православного богослужения, молитв и обихода. В искажении картины старой России Бориса Акунина сурово упрекнула Т. Ульянова (Ульянова Т. Пародия на правду: Как обфандоривают Россию // Независимая газета. 2000. 15 июня). Обширный список акунинских анахронизмов — как лексических, так и исторических — привел Г. Коган (Коган Г. Анти-Фандорин. Русский журнал. 2002. 13 сентября. — http://www.russ.ru/20020913_kog.html). На это ему возразил Лев Пирогов, заметивший, что упрекать в этом создателя Фандорина несправедливо, ибо “повести г-на Акунина не суть произведения, претендующие на историческую достоверность” (Ex Libris НГ. 2002. 26 сентября).

Нужно учитывать, что  Борис Акунин отнюдь не стремится изобразить реальный XIX век, и потому верность деталей для него несущественна. Не исключено и то (самому сочинителю об этом приходилось говорить), что ошибки против истории делаются намеренно — для радости кропотливого читателя, их находящего.

42) При этом, однако, свойства акунинского художественного  мира во многом схожи с теми, которые присущи классическому  детективу — порождению XIX столетия, о самом известном образце  коего А. Генис сказал так:  “В сочинениях доктора Уотсона  последний раз расцвел накал внятной и разумной вселенной, этой блестящей утопии XIX века, которую сплели железнодорожные рельсы и телеграфные провода” (Генис А. Вавилонская башня: искусство настоящего времени. Эссе. М., 1997. С. 55).

43) Лотман Ю.М. Массовая литература как историко-культурная проблема // Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. Таллинн, 1993. Т. 3. С. 382.

44) Там же. С. 387, 388. Иначе,  очень выразительно и точно,  об этом же писал Б. Пастернак в письме С. Спендеру от 22 августа 1959 г.: “Если взять великий роман прошлого столетия <...>, если из ткани такого романа, скажем, “Мадам Бовари”, постепенно вычесть, одно за другим, действующие лица, их развитие, ситуации, события, фабулу, тему, содержание... После такого вычитания от второсортной развлекательной литературы ничего не останется. Но в названном произведении <...> останется самое главное: характеристика реальности как таковой, почти как философской категории, как звена и составной части духовного мира, которые вечно сопутствуют жизни и окружают ее” (цит. по изд.: Пастернак Б. Доктор Живаго: Роман. Повести. Фрагменты прозы. М., 1989. С. 701).

45) Генис А. Вавилонская башня... С. 56.