Акунин-класик

4) “Классичность”  и “культурность” (принадлежность  к “высокой” или “серьезной”  словесности), — вообще говоря, конечно,  не одно и то же. Но в случае Бориса Акунина уклонение от поэтики “низкопробной” массовой беллетристики обеспечивается и питается связью (не важно, мнимой или реальной, важно, что декларируемой) с традициями XIX века.

5) Борис Акунин: “Я  беру классику, вбрасываю туда  труп и делаю из этого детектив”. Интервью Т. Хмельницкой // Мир новостей. 1 июля 2003. № 27 (497). С. 29.

6) Там же.

7) Петрановская Л. Актуальное лето // Русский язык. 2001. № 22.

8) Напомню высказывание  умного следователя в одном  из рассказов Карела Чапека 1920-х  годов: воруют обычно профессионалы, а убийство чаще всего совершает кто-нибудь из знакомых. Благодарю И. Кукулина за указание на эту фразу, а также на консультации при написании примечаний 16, 35 и 38.

9) Определение “герметический”  на самом деле указывает на герметизм, замкнутость пространства действия в романе (борт океанского парохода) — и более ни на что.

10) При этом, однако  же, сочинитель внешне вполне  “историчен”: он добросовестно  заимствует сведения о настоящем князе Долгорукове (включая такие детали, как влияние на московского градоначальника его лакея) из книги В.А. Гиляровского “Москва и москвичи”. Оттуда же родом городовой по прозвищу Будочник из “Любовника Смерти”; его прототип — городовой Рудников с тем же прозвищем.

11) Для понимания  современного политического подтекста этой подковерной борьбы необходимо вспомнить и о вражде федеральной Москвы и Москвы московской из-за поста главного столичного милиционера, и о том, что Юрий Михайлович не сразу подружился с Владимиром Владимировичем. (Напомню, что роман “Статский советник” создавался в конце 1990-х годов.)

12) Вероятно, лом в  “Коронации” — отнюдь не простая  предметная деталь, а, как и  почти всё у Бориса Акунина,  знак интертекстуального следа.  Проговорка об этом злосчастном  ломе подвела француженку-преступницу потому, что в русском языке есть пословица “против лома нет приема”. Его (приема то бишь) у мадемуазель Деклик и не нашлось. Кроме того, лом, упоминанием о котором выдала себя преступница, — типично русское орудие производства и борьбы. Фандорин с Зюкиным не случайно пытались открыть дверь именно этим незатейливым предметом: так русские француженку одолели.

13) Я никак не  могу согласиться с мнением  Л. Данилкина, утверждающего, что  “даже ради двойного гонорара  неутомимому Б. Акунину не стоило печатать два наспех спроворенных романа. Нужно было хотя бы свести их в один, который просто за счет размашисто выписанной интриги мог бы выглядеть вполне прилично — как последняя “Пелагия”. Жалко, на самом деле, что все так получилось” (Данилкин Л. Любовница смерти // http://www.afisha.ru. — Москва — Книги. Опубликовано: 04.07.2001).

14) Борис Акунин: “Я  беру классику, вбрасываю туда  труп и делаю из этого детектив”.  Интервью Т. Хмельницкой. С. 29.

15) Григорий Чхартишвили:  ““Б. Акунин” позволил мне  жить так, как хотелось”. Интервью Ольге Кабановой (Известия. 2003. 22 декабря). На вопросы журналистки: “Верите ли Вы сами, что “Алмазная колесница” может быть последним Вашим детективным романом? И в Вашей ли власти закончить проект “Б. Акунин” и совершить литературное самоубийство?” — автор “Алмазной колесницы” ответил, как обычно, уклончиво: “Ну, при чем тут самоубийство? Я просто хочу взять отпуск. Я честно отработал беллетристическую пятилетку и, согласно Конституции, имею право на отдых. Мне нужно набраться новых впечатлений и новых сил, чтобы выйти на качественно иной уровень. Или понять, что это у меня не получится, — и тогда, наверное, сменить жанр”.

16 ) “Алмазная колесница”  — буддийская сутра, на основе  которой была разработана, в  частности, система воспитания и поведения ниндзя.

17) Марк Липовецкий  рассматривает “акунинский” проект  как пример постмодернистской  стратегии и как показательный  случай “массовизации” русского  литературного постмодерна (Липовецкий М. ПМС (постмодернизм сегодня) // Знамя. 2002. № 5).

18) Интервью Анне  Вербиевой (Независимая газета. 1999. 23 декабря).

19) Шкловский В. Новелла тайн // Шкловский В. О теории прозы. М., 1929. С. 25—42; ср.: Щеглов Ю.К. К описанию структуры детективной новеллы // Жолковский А.К., Щеглов Ю.К. Работы по поэтике выразительности: Инварианты — Тема — Приемы — Текст. М., 1996. С. 103—104.

20) Из интервью Бориса  Акунина Анне Вербиевой (Независимая  газета. 1999. 23 декабря).

21) Чудинова Е. Смерть Статуи Ахиллеса. Критика творчества Б. Акунина (http:// www.chudinova.com.ru/id14_8.html).

22) Варламов А. Стерилизатор // Литературная газета. № 3 (5818). 2001. 17—23 января.

23) Басинский П. Штиль в стакане воды. Борис Акунин: pro et contra // Литературная газета. № 21 (5834). 2001. 23—29 мая.

24) Ср. замечание С. Дубина, справедливо усматривающего в “японскости” Эраста Петровича дань жанру, а не идеологии: “...Фандорин, в принципе, не многим менее героев Бушкова или Незнанского подходит под образ противостоящего жестокому миру “крутого мужика” с самурайским кодексом чести” (Дубин С. Детектив, который не боится быть чтивом. [Рецензия на книгу “Особые поручения”] // НЛО. 2000. № 41. С. 413).

С. Дубин точно подметил, что акунинский проект адресован  читателям разного культурного  уровня одновременно. Можно смело  добавить — и разных идеологических пристрастий. Мнение Павла Басинского об адресации создателя Фандорина и Пелагии только к “заклятым либералам” (которые будто бы его только и читают всласть) не подтверждается грандиозным успехом акунинских романов: такое число “идеологизированных” читателей в нашем Отечестве еще попробуй найди!

25) Басинский П. Космополит супротив инородца // Русский журнал. 2003. 31 декабря. — http: //www.russ.ru/krug/kniga/20031231_pb.html.

26) Имя Мыльникова, — по-видимому, предмет комической игры. В переводе с греческого оно означает “благовоинственный”, στρατιος (“воинственный”) — эпитет Зевса как бога войны и воинства. Акунинский же персонаж неизменно терпит неудачи и поражения в преследовании неуловимого японского шпиона.

27) В случае с воссозданием проклятых Богом городов наблюдается, естественно, не подлинное соответствие событиям наших дней, а соотнесенность с веяниями современности.

28) О “либеральных”  обвинениях в адрес Бориса  Акунина и об их несправедливости  подробно писал М. Трофименков (Трофименков М. Дело Акунина // Новая русская книга. 2000. № 4). Автор точно отметил, что “Коронация” — анти-“Сибирский цирюльникъ”, но меру акунинского “либерализма”, по-моему, немного преувеличил.

29) Сергей Костырко (Костырко С. Самоидентификация в “блевотном дискурсе” // Русский журнал. 2004. 27 января. — htpp: // www.russ.ru/culture/literature/ 20040127_sk.html), полемизируя с Басинским, указал на неприемлемость идеологического критерия при оценке и интерпретации художественных текстов. Впрочем, представляется, что его позиция тоже уязвима. С одной стороны, С. Костырко абсолютизирует противопоставление культуры (и изящной словесности) и идеологии: зависимость от идеологии, хотя и не прямая, есть даже в “высокой” литературе! С другой же стороны, несимпатичную ему литературу “нового соцреализма” (адептом коей он называет Басинского) критик судит все-таки именно как идеолог-либерал.

30) Между прочим, дневник  Коломбины напоминает реальный  известный дневник почти того  же времени, принадлежащий Марии Башкирцевой. (За это наблюдение я признателен А.А. Блокиной.) Искренние и глубоко индивидуальные пафос и экзальтированность дневника Башкирцевой, получившего известность в культуре Серебряного века, превращаются в штамп в тексте Коломбины. Недолгая любовь Маши Мироновой-Коломбины к Пете (он же пушкинский Петр Гринев и символистский Пьеро) проецируется на любовь Марии Башкирцевой к графу Пьетро Антонелли. Слова, коими Башкирцева повествует об охлаждении к Пьетро (“Я отбыла свой срок и теперь свободна... до новой “мобилизации”. Наверное, я смогу полюбить лишь того, кто заденет мое самолюбие, польстит моему тщеславию”; “Итак, вы видите — я вовсе не любила Пьетро! Я даже не была влюблена. Потом я была совсем близка к тому, чтобы полюбить... Но вы знаете, каким ужасным разочарованием это кончилось” [Башкирцева М. Дневник. М., 1999. С. 220, 270]), Коломбина добросовестно “переписывает” в свой дневник.

31) При этом Грин  становится жертвой сложной словесной  игры, которую ведет с ним сам  Борис Акунин. Себя железный террорист видит или хочет видеть “светло-серым”, как дамасская сталь, хотя и обнаруживает с неудовольствием проступающую сентиментальную голубизну. Однако его партийная кличка-псевдоним (усеченная фамилия народовольца Гриневицкого) по-английски означает “зеленый” (green). Этот цвет не предусмотрен в этико-психологической палитре знаменитого террориста — по крайней мере в применении к себе самому. На отечественном жаргоне, на языке фарцовщиков, “грины” (то есть “зеленые”) — американские доллары. А в расхожем современном представлении террористы борются не за идею, а за длинный-предлинный бакс. Так образ рыцаря террора Грина, преломляясь в кривом зеркале нашего времени, превращается в образ зловещего наемного убийцы. Сам Грин об этих махинациях сочинителя, конечно, не ведает, хотя и “знал, что его кличка по-английски значит “зеленый””. Ну, так он до самого конца не подозревал и о провокации Пожарского, совершавшего грязные убийства чистыми руками пламенных революционеров — и самого Грина в первую очередь.

Вероятный пример “межъязыковой” и “междуязыковой” игры (весьма изощренной!) — фамилия Линд, под которой таится до своего изобличения мадемуазель Деклик. В немецком существует слово “linde” — женского рода, что можно прочитать как указание на истинный пол таинственного и неуловимого преступника; “linde” означает “липа” (дерево), а в русском языке одно из значений этого слова (точнее, омоним “липы — дерева”) — “подделка, фальшивка”. Так что сведущему в немецком читателю дается шанс догадаться: а доктор-то поддельный! (На эту параллель сочинителю сего текста указала А.А. Блокина, за что я ей весьма признателен.)

Мало того. В немецком же языке есть и прилагательное “lind”, означающее “мягкий, теплый, приятный, нежный”. Кому, как не женщине, пристали эти эпитеты?

32) Толстой Л.Н. Собрание сочинений: В 22 т. М., 1980. Т. 5. С. 201.

Между прочим, возможно, именно из “Войны и мира” “прокрался”  в роман “Статский советник”  жандармский офицер Смольянинов, видящий  своей целью служение закону и  благу. В толстовском романе имеется масон, “ритор” Смольянинов, приготовляющий Пьера Безухова к вступлению в братство, уведомляя, что цель масонов — “всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире” (т. 2, ч. 2, гл. III [Толстой Л.Н. Указ. изд. Т. 5. С. 82]). По воле акунинской иронии — масонская ложа превратилась в жандармское управление.

33) “Клубное имя”  у мистически мнительного немца  тоже “блоковское”: “Розенкранц”  перекликается с мистикой масонов-розенкрейцеров (и с драмой Блока “Роза  и крест”), а переводится как  “венчик из роз”, — вероятно, намекая тем самым на поэму “Двенадцать”.

34) Сочинения двух  поэтов написаны не Борисом  Акуниным, а С. Гандлевским и  Л. Рубинштейном, о чем и уведомляется  читатель: “Автор благодарен Сергею  Гандлевскому и Льву Рубинштейну,  которые помогли персонажам этого романа — Гдлевскому и Лорелее Рубинштейн — написать красивые стихи”.

35) Криминальный предприниматель  — однофамилец современного киноактера  Гоши Куценко (Гоша — экранное  имя), ставшего известным благодаря  ролям бандитов в боевиках.

36) Особый случай  — романы, построенные на параллелизме-чередовании  событий прошлого и настоящего: “Алтын-толобас” (конец XVII века  и наши дни) и “Внеклассное  чтение” (исход XVIII столетия и  современность). Прошлое и в них  “аукается” с настоящим, и  оба почти одинаково жутки. Наши дни оказываются “хуже” и “страшнее” не столько качественно, сколько количественно. Если в XVII веке над “Либереей” Ивана Грозного был убит всего один человек, то в наше суровое время тайник остались охранять целых два трупа (“Алтын-толобас”).

37) Из интервью Марине  Муриной (Аргументы и факты.  № 44 [1045]. 2000. 1 ноября).

38) Но все-таки именно  почти клевещет. Победин здесь действует как герой интеллигентско-либерального мифа о государственниках-консерваторах-погромщиках, и этот миф подвергается “развенчанию-развинчиванию”, нисходя до ничтожной роли простой сюжетной мотивировки. См. на сей счет вышеприведенное “Отступление об идеологии”.

Кроме того, Акунин сознательно  смешивает два исторических сюжета: деятельность Победоносцева и известное “дело вотяков” начала ХХ века, — представителей вотяков (ныне этот народ называется удмуртами), напомню, ложно обвиняли в языческих ритуальных убийствах, и защищал их в печати В.Г. Короленко. Читатель же “Нового литературного обозрения” вспомнит при чтении истории о сектантах еще и книгу Александра Эткинда “Хлыст” (М.: НЛО, 1998) — о роли сектантов и слухах о сектантах в культуре начала ХХ века, — наверняка Георгию Чхартишвили известную.

39) Е. Чудинова (Чудинова Е. Смерть Статуи Ахиллеса) расценила прочтение аббревиатуры “Б.Г.” Долгоруким — “бэ гэ”, а не “буки глаголь” — как очевидную и нетерпимую ошибку господина сочинителя. Однако же, независимо от того, помнил ли автор “Статского советника” о названиях букв в старой азбуке (почти наверняка помнил!), ему была важна не историческая достоверность, а ассоциации с Борисом Гребенщиковым.

40) Невзирая на сугубую  условность “XIX века” в акунинских  романах, рецензенты нередко отмечали  как симпатичное свойство сочинителя  именно воссоздание атмосферы  “той эпохи” и точность деталей (напомним — неотъемлемый признак реализма по Ф. Энгельсу). См., например: Вербиева А. Акунин умер, да здравствует Акунин! Последний из романов про Фандорина, первый — про Пелагию. [Рецензия на романы “Коронация” и “Пелагия и белый бульдог”] // Независимая газета. 2000. 18 мая. Д.В. Шаманский (Шаманский Д.В. Plusquamperfect (о творчестве Б. Акунина) // Мир русского слова. 2002. № 1) хвалит автора “фандоринского” цикла за талантливое воссоздание атмосферы старого времени. С. Дубин назвал достоинством акунинской прозы “отказ от реалий сегодняшнего дня с их разборками и коррупцией на всех уровнях общества” (Дубин С. Детектив, который не боится быть чтивом. С. 413). Оказались напрочь забыты и политическое убийство популярнейшего генерала, и связанные с ним интриги (“Смерть Ахиллеса”), и маньяк-убийца из “Особых поручений”, и богатый урожай “жмуриков”, которому позавидовать могут Данил Корецкий или Алексей Воронин.