Шпаргалка по "Журналистике"

Вместе с тем в герценовской критике «Молодой России» было много  верного. Герцен справедливо обвинял  авторов прокламации в доктринерском  пренебрежении к народу и перенесении  на русскую почву бланкистской, заговорщической  тактики. При этом он вовсе не считал революционные методы борьбы принципиально  недопустимыми: «Насильственные перевороты бывают неизбежны; может, будут и  у нас... на них надобно быть готовым».

И хотя либеральные иллюзии  не исчезли из «Колокола» до его  конца, следует сказать, что в 1860-е  годы революционные идеи в пропаганде значительно усилились, направление  журнала стало более последовательным. Следствием этого явились правильное освещение «Колоколом» сущности реформы, переход Герцена и Огарева  к практической революционной деятельности в России, их честные революционные  позиции во время польского восстания. Герцен «не мог видеть революционного народа в самой России в 40-х годах, – писал В.И. Ленин. – Когда  он увидал его в 60-х – он безбоязненно встал на сторону революционной  демократии против либерализма. Он боролся  за победу народа над царизмом, а  не за сделку либеральной буржуазии  с помещичьим царем. Он поднял знамя  революции» [22].

С осени 1863 г. начался период упадка «Колокола» и Вольной типографии. Резко уменьшаются поток корреспонденции  и количество читателей. «К концу 1863 года, – вспоминал Герцен, – расход «Колокола» с 2500–3000 сошел на 500 и  ни разу не поднимался далее 1000 экземпляров». С 15 мая 1864 г. Герцен и Огарев стали  выпускать «Колокол» лишь один раз  в месяц, а 15 июля закончили выход  «Общего веча». Тогда же Вольная  типография и книгоиздательство  Трюбнера прекращают издание всяких книг и сборников. Еще раньше –  с 1863 г. – перестает выходить «Полярная  звезда».

Кризис журнала и Вольной  типографии был вызван общим спадом революционной волны в России. Летом 1862 г. царское правительство, подавив стихийные крестьянские волнения и обвинив в петербургских  пожарах «бунтовщиков» – разночинцев, выступило походом против революционной  демократии. Были закрыты на восемь месяцев «Современник» и «Русское слово», запрещены воскресные школы. В казематах Петропавловской  крепости томились Чернышевский и Писарев, подверглись аресту десятки людей, обвиненных в сношениях с «лондонскими пропагандистами». Разгром польского  восстания знаменовал окончательную  неудачу демократического подъема. Надежды на близкую крестьянскую революцию рассеялись. Революционные  организации, не имевшие прямой опоры  в народе, были уничтожены правительством или распались. В 1864 г. прекращает свое существование «Земля и воля». Либералы, напуганные возможностью новой «пугачевщины», полностью перешли на сторону  правительства. В «обществе» распространяются националистические настроения, вызванные  польским восстанием. Широкие круги  интеллигенции, сочувствовавшие раньше революционным демократам, отказываются от участия в общественно-политической жизни страны. С другой стороны, и  среди революционной интеллигенции  популярность «Колокола» постепенно падала. У разночинцев был другой властитель дум – более последовательный и решительный, чем Герцен, – Чернышевский.

Положение «Колокола» и Вольной  типографии стало исключительно  тяжелым. Чтобы поправить его, Герцен решает перенести издание «Колокола» из Лондона в Женеву, надеясь найти  поддержку у русской революционной  эмиграции, которая после разгрома революционного движения в России спасалась  от преследований царского правительства  за границей, чаще всего в городах  Швейцарии. Здесь проживали А. Серно-Соловьевич, Л. Мечников, Н. Утин, позднее – С. Нечаев и многие другие. Были среди  них и последователи Бакунина, и люди, случайно, круговоротом событий  попавшие в революционную стихию и затем «принесшие покаяние», но большинство «молодой эмиграции» имело  полное право называть себя достойными учениками Чернышевского. Именно среди этой части швейцарской эмиграции возникла русская секция Первого Интернационала.

197-й номер «Колокола»  вышел уже в Женеве 25 мая 1865 г. Туда была переведена и  Вольная типография.

Но переезд в Женеву не помог журналу. Реакция, усилившаяся  в России после покушения Каракозова, препятствовала его возрождению. Не суждено было сбыться и надеждам Герцена и Огарева на сотрудничество с «молодой эмиграцией», которая  требовала, чтобы «Колокол» зависел  от широкой корпорации эмигрантов. Герцен же, предлагая им чаще печататься в журнале и даже соглашаясь пригласить некоторых постоянных сотрудников  «Колокола» в совет редакции, решительно отказывался выпустить руководство  журналом из своих рук и передать «Колокол» и средства, обеспечивающие его издание, корпорации, так как  во многом расходился с «молодой эмиграцией»  и не верил в ее литературные силы.

А. Серно-Соловьевич выступил против Герцена с нашумевшей брошюрой «Наши домашние дела» (1867). Он был  прав, когда обвинял Герцена в  колебаниях, в заигрывании с либералами, когда издевался над умилением  Герцена перед идейкою «земского  царя» и возмущался его несправедливым отзывом о стрелявшем в царя Каракозове, которого Герцен назвал «сумасшедшим».

Однако Серно-Соловьевич и другие выдвинули против Герцена  и ряд неверных обвинений. Так, Серно-Соловьевич совершенно бездоказательно утверждал, что все молодое поколение  «с отвращением» отвернулось от Герцена, что никакого положительного значения в русском революционном движении Герцен не имеет, что между Герценом и Чернышевским «нет, не было, да и  не могло быть ничего общего». Серно-Соловьевич не понимал, что Герцен, несмотря на все свои колебания, принадлежал  к одному лагерю с Чернышевским, что значение Герцена в формировании взглядов молодого поколения и в  развитии революционного движения в  России было огромно.

Со своей стороны, Герцен справедливо возражал против увлечения  некоторых представителей «молодой эмиграции» бакунинскими, заговорщическими методами, против их склонности к террору, против нечаевщины, подложных манифестов и т.п. И хотя Герцен допускал иногда недооценку массового революционного насилия, это не мешало ему быть в  данном случае более глубоким политическим мыслителем, чем многие революционеры  того времени и будущие русские  народники.

Нужно отметить и то, что  Герцен отказался от публичной полемики с Серно-Соловьевичем, видимо, признав  внутреннюю правоту многих обвинений  «молодой эмиграции». В посвященной  общей характеристике «нигилистов» статье «Еще раз Базаров» («Полярная  звезда», 1869) он не столько нападал  на молодежь, сколько старался оправдать  свое поколение в глазах последней.

Многие представители  «молодой эмиграции» более объективно, чем Серно-Соловьевич, оценивали  историческую роль Герцена. Так, Н. Утин в 1869 г. в одном из своих писем  утверждал, что молодое поколение  относится к Герцену «с тем  уважением, которое заслуживает 17-летний труд на пользу дела свободы, хотя бы это  дело или, вернее, практический путь к  совершению этого дела понимался  им иначе, чем нами, сообразно с  ходом времени и обновлением  поколений». А когда Герцен умер, в Лейпциге вышла анонимная брошюра, посвященная основателю вольной  печати. «Явятся другие с горячей  любовью к делу, люди честные, энергичные, но того значения, которое имел «Колокол», не будет иметь ни один обличительный  орган, какое бы ни имел крайнее направление, – писал автор брошюры. – Мы обязаны были ему [Герцену. – Ред.] в лучшие годы студенческой жизни  лучшими часами... Им мы подготовлены и к пониманию Чернышевского».

«Колокол» продолжал угасать. Наконец, в десятилетнюю годовщину  журнала, в №244–245 от 1 июля 1867 г., Герцен и Огарев объявили, что они приостанавливают издание «Колокола» на полгода. Но русский  «Колокол» – журнал для России и на русском языке – уже не возобновился. Через полгода Герцен и Огарев стали выпускать «Колокол» на французском языке под названием «Kolokol (La Cloche), revue du développement sociale, politique et littéraire en Russie». Это был журнал, преследовавший особые задачи. От имени русской демократии он обращался к европейскому обществу с целью разъяснить ему истинное положение дел в России и ее историческое значение. Выпустив пятнадцать номеров «Kolokol» и семь номеров «русского прибавления» к нему, Герцен и Огарев 1 декабря 1868 г. навсегда закончили его издание [23].

Некоторое отступление к  либерализму не помешало «Колоколу» с честью закончить свой путь в  качестве органа демократического и  революционного. Больше того, в последние  два-три года существования журнала  в статьях его руководителя Герцена  – «К концу года», «Порядок торжествует», «Маццини – полякам», «Нашим врагам»  – появился новый взгляд на роль пролетариата в истории и на перспективы  социального развития человечества.

Будучи социалистом-утопистом, Герцен не понимал исторической роли пролетариата и считал, что рабочий  класс в Западной Европе подчинится всевластию частной собственности  и мещанства. В последние же годы жизни у него наметилось несколько  иное отношение к пролетариату, и  он, по словам В.И. Ленина, «обратил свои взоры <...> к Интернационалу, к  тому Интернационалу, которым руководил  Маркс...» [24]. И хотя надежды на социалистическое преобразование России Герцен по-прежнему связывал преимущественно с крестьянством  и общинным землевладением, его мнение о перспективах исторического развития Западной Европы сильно изменилось. Теперь он склонялся к мысли, что пролетариат  явится той исторической силой, которая  осуществит в Западной Европе социалистический переворот. Так, в письмах «К старому  товарищу», написанных уже после  прекращения «Колокола» и «Полярной  звезды» и опубликованных в «Сборнике  посмертных статей» (1870), Герцен утверждал, что «экономические вопросы подлежат математическим законам» и «царству капитала и безусловному праву собственности  так же пришел конец, как некогда  пришел конец царству феодальному  и аристократическому». Второе письмо он начал с признания огромной роли Первого Интернационала, «международных работничьих съездов», объединяющих в «боевую организацию «мир рабочий». «Работники, – писал Герцен, –  соединяясь между собой, выделяясь  в особое «государство в государстве», достигающее своего устройства и  своих прав помимо капиталистов и  собственников, составят первую сеть и  первый всход будущего экономического устройства». В конце своей жизни  Герцен переходил, по определению В.И. Ленина, «от иллюзий «надклассового»  буржуазного демократизма к суровой, непреклонной, непобедимой классовой  борьбе пролетариата» [25].

Вольная русская печать во главе с «Колоколом» сыграла  огромную роль в борьбе против крепостного  права и самодержавия и содействовала  пробуждению разночинцев.

Исключительное влияние  вольной печати Герцена и «Колокола» на развитие русской журналистики, в особенности бесцензурной печати, совершенно несомненно. «Предшественницей  рабочей (пролетарски-демократической  или социал-демократической) печати была тогда [при крепостном праве. –  Ред.] общедемократическая бесцензурная печать с «Колоколом» Герцена  во главе ее», – указывал В.И. Ленин [26].

Глубокий след оставила деятельность Герцена и Огарева в русской  литературе. Достаточно напомнить, что  они впервые опубликовали письмо Белинского к Гоголю и множество  других произведений, запрещенных в  России, что они сами были прекрасными  писателями, блестящими публицистами и глубокими критиками, чтобы  убедиться, как высоко подняла их вольная печать революционно-демократические  традиции в литературе и какое  большое влияние оказали их издания  на всю последующую русскую литературу, критику и журналистику.

Обратившись с революционной  проповедью к народу, «Колокол» сыграл существенную роль в революционном  воспитании трудящихся масс, в подготовке русской революции. В статье «Памяти Герцена» В.И. Ленин писал: «Чествуя Герцена, пролетариат учится на его примере великому значению революционной теории; – учится понимать, что беззаветная преданность революции и обращение с революционной проповедью к народу не пропадает даже тогда, когда целые десятилетия отделяют посев от жатвы...» [27].

2.  «Журнал для  всех» как тип  издания

Необходимость расширения читательской аудитории толстого журнала все  острее ощущалась на рубеже веков. Одной  из самых удачных попыток па этом пути стал «ЖУРНАЛ ДЛЯ ВСЕХ». Свой тип он обрел не сразу. Сначала  вышедшее в Петербурге издание под  таким названием представляло собой  иллюстрированный журнал для народного  чтения с религиозно-нравственным уклоном. Успеха он не имел, пока не перешел в руки B.C. Миролюбова.

B.C. Миролюбов, в свое  время известный певец – бас  Мариинской оперы (он пел под  псевдонимом Миров) из-за болезни  потерял голос и вынужден был  искать новое поприще. Между  семьей профессора консерватории  К.Ю. Давыдова и певцом Миролюбовым  существовали дружеские отношения.  А.А. Давыдова посоветовала певцу  заняться издательской деятельностью  и, по свидетельству М.К. Куприной-Иорданской, помогла достать деньги на  покупку журнала. Сначала речь  шла о журнале «Детское чтение»,  но потом решили приобрести  у издателя Д.А. Геника «Журнал  для всех». Если «Миру божьему»  помог в начале пути журнал  «Русское богатство», то сам «Мир  божий» поддержал «Журнал для  всех», окончательно перешедший  в руки Миролюбова в феврале  1899 г., но работать там будущий  издатель начал раньше – в  1897 г.

В молодости B.C. Миролюбов  увлекался народническими идеями, и  это отразилось на его издательских планах. В сентябре 1898 г. он писал  А.П. Чехову: «...Я теперь вожусь над  изданием дешевого и содержательного  журнальчика для большой провинциальной публики... Цена в год рубль. Всем сотрудникам платим, как в толстых  журналах... Подписчиков у нас  около 15 тысяч, когда мы его купили, было около 5.000. Следующий год буду печатать 25.000 экземпляров»[35]. К 1903 г. тираж  достиг 80 тыс., что для России было абсолютно невиданным делом. Точный расчет издателя на провинциального  читателя, городскую и сельскую интеллигенцию, грамотных крестьян, дешевизна журнала  – 1 рубль в год – и правильный подбор материалов для публикации создали  огромный успех «Журналу для всех».