Уральская промышленность в начале XYIII века

   1 – рубку куренных  дров;

   2 – разломку куч  и возку из куреней в заводы угля;

   3 – рубку дров  для обжигу флюсов;

   4 -  возку с  рудников добытой готовой руды  на заводы, а также песков и  всяких флюсов, к проплавке руды потребных;

   5 – дело и починку  плотин в том единственном  случае, когда те плотины от  наводнения или пожара повреждены будут…

4. Хотя сим распоряжением  доставляется приписным к заводам  крестьянам более прежнего удобного  и свободного времени к необходимо  нужному земледелию и хозяйству,  но на облегчение способов к пропитанию их… повелением умножить платёж за работы… вдвое противу прежнего плаката, а именно: в летние дни конному по 20 копеек, пешему по 10 копеек, а в зимние – конному по 12, а пешему по 8 копеек в день и с тем точным предписанием, чтобы они… зарабатывали по нарядам по прежнему положению по 1 рублю 70 копеек с души; больше же того им не работать и их, под опасением… взыскания к работам не допускать…

8. … дабы однако ж  и самые содержатели заводов  по мере пользы обществу им  приносимой восчувствовали всевозможное облегчение и через то новое ободрение получили к распространению своих промыслов, соизволяем, чтобы вместо бывшего до сего на них обязательства поставлять в Адмиралтейство и Артиллерию железо и воинские снаряды по ценам, установленным ещё в 1715 и 1728 годах…»³¹. А это, кстати, было намного дороже чем в 1776 году (манифест сей был издан 21 мая 1779 года).

Вроде бы, и уступки крестьянам, вроде – и облегченье, если не учитывать, что вскоре после Крестьянской войны рабочий день им был установлен 24 часа (смены на домне и в кричном  цехе)³².

Итак, в числе мастеровых и работных людей находились не только цеховые, но и множество вспомогательных работников: рудокопы, дровосеки, углежоги, плотники, каменщики, кожевники, бочары, шорники, гонщики смолы, дёгтя… Все они зачислялись в состав мастеровых и работных людей, но привлекались к заводским работам периодически. Современники чётко различали мастеровых и работных: «завоцкой мастеровой имеет звание по мастерству, а прямо работный человек… приуготовляет завоцкие припасы…»³³

В сознании мастеровых уже тогда сложилось представление об особом характере их труда и положения: «завоцкая служба не так, как другая, - писали они в одном из прошений. – Например, когда домны, плавильные печи в действии, то не можно для своих нужд отлучитца, но и на квартиру, пока другим сменён будет, отойти не можно…»³⁴.

Положение их было незавидным. Они  бедствовали. Об этом говорят донесения  приказчиков владельцу заводов на Урале Н. Н. Демидову: «… приписные крестьяне и работные люди так голы и бедны, на заводы вышли без лошадей и без хлеба, скитаются больше по миру, а иные истинно голодают»³⁵. Конечно, и уфалейцам жилось не лучше.

Главным источником формирования кадров мастеровых и работных людей было крестьянство – те же самые крепостные, только увезённые из родных мест, купленные за  бесценок, в обмен на охотничью собаку (как вспоминали некоторые из уфалейских старожилов о своих предках) или же, как описывалось выше, выигранные в карты. Были здесь сходцы из дворцовых деревень, в основном старообрядцы. В отличие от других заводов, на Уфалейском почти не было пришлых, беглых преступников. С крепостными заводчику было поспокойнее  – можно переводить с завода на завод,   обучать по своему усмотрению мастерству, посылать на любые работы и, главное, платить минимальную заработную плату, списывая большую часть заработка на «долги».

Денежная задолженность крестьянского  и мастерового люда складывалась (главным образом) из недоимок по казённой подушной подати, разного вида заёмных писем на обзаведение, из мелких снабженческих долгов. На некоторых заводах трудовые долги достигали  колоссальных по тому времени размеров. Так, на Уфалейском заводе, по предъявленному после пугачёвского восстания официальному счёту убытков, погибло долговых обязательств на 3800 рублей. При разгроме хозяйских контор пугачёвцы, а вместе с ними и пассивные прежде заводские рабочие, бросались к шкафам с документами, забирали книги, расписки и сжигали их в первую очередь.

Кадры постоянных цеховых рабочих, которые во время пугачёвского восстания  составляли примерно   четвёртую часть горнозаводской рабочей силы, по своему происхождению отличались такой же пестротой, как и полвека назад. Связь с землёй и собственностью у них не прекращалась, хотя и была ослаблена³⁶. 

Каким было положение дел на наших  заводах в XYIII веке, мы не знаем (не обнаружились пока документы, которые могли бы рассказать о том). Но вот что известно о середине века XIX:

«В Сергинских и Уфалейских заводах  все без исключения заводские  люди принадлежат к числу занимающихся собственно техническими работами и с ними тесно сопряжёнными работами вспомогательными и потому составляют одну категорию рабочих, постоянно горным промыслом занимающихся. Таких же людей, которые, занимаясь земледелием, употреблялись бы во вспомогательных работах только временно, здесь нет вовсе да и не могло быть, потому что  в рабочих руках заводы ощущают недостаток…»³⁷.

КРЕСТЬЯНСКАЯ ВОЙНА

                Как известно, заводы наши были построены на землях чужих, башкирских. И прежние обитатели этих мест с трудом могли примириться с тем, что нельзя стало, как прежде, вольно кочевать со своими стадами где хочется, ведь они, пожалуй, до сих пор считали эти земли своими. Так что население заводское было окружено отнюдь не дружелюбными племенами кочевых башкир.

Потому-то и не больно лёгкой была жизнь уфалейцев. Отробив смену в заводе, мужчины возвращались домой, помогали жёнам засветло управиться с хозяйством. А с наступлением темноты всё, кроме самих фабрик доменной да кричной, молотовой, замирало. Жители «замуровывались» в своих домах, запирали всё, что можно было запереть – анбары (амбары), конюшни, ворота, чтобы,  избави Бог, ночью дикие башкирцы не налетели. Бывало и не раз – баб крали, мужиков убивали, дома грабили да палили… Как знать, кто были те тати ночные…

Плохо бывало летом, в страду, когда налетали «соседи» на работавших на покосе либо пашне. Потому уфалейцы особо-то и не ходили, не ездили никуда в одиночку, всё артельно гоношили. Ежели ночевали на покосе, в куренях, то лошадей приковывали к телегам, чтобы не украли, а в балаганах, где спали, под головы клали косы, топоры да вилы, у кого были – и ружья. И спать старались попеременке… Но никакие обереги-остереги не помогали. Многие страдали от недобрых людей.

Видать, потому и дома (особенно на отшибе, в районе Суховязского завода) строить начали наподобие крепостей. Сохранились у нас в Уфалее ещё два-три таких дома. По научному они домами-комплексами называются. И входили в них двор, окружённый сооружёнными из крепких брёвен избами «передними» и «задними», амбарами с закрывающимися на надёжные засовы передними и задними воротами. А, может, так надёжно начали строить уже после Крестьянской войны, когда оба завода были пожжены-порушены?..  Ясно одно: предки наши любили запираться понадёжнее, чтобы не тронули их злые люди, обошли стороной…

Шла вторая половина века XYIII века. Время это отмечалось усилением старых и внедрением новых форм эксплуатации народа. Всё делалось для того, чтобы при минимальных затратах получить как можно больше прибыли. Развитие металлургической промышленности на Урале сопровождалось ростом феодально-крепостнического и национального гнёта, что сделало этот регион ареной непрекращающейся борьбы. А кульминацией её была Крестьянская война под предводительством Емельяна Ивановича Пугачёва.

Что знаем мы о ней? Самое первое знакомство, пожалуй, - по пушкинской «Капитанской дочке». Потом – школьный учебник истории. Весь Урал охвачен войной. Восстание, вспыхнувшее в конце 1773 года, получило широкую поддержку уральцев. В заводах поговаривали, что всех, кто не признает Емельяна Ивановича за царя-батюшку Петра Фёдоровича, он карает жестоко, предаёт огню и мечу. Жителей попервоначалу обуяли беспокойство и страх. Но, решали они, уж лучше за нового царя идти, он свободу, волю обещает, чем так жить…

В челобитной крестьяне демидовские, приписанные к Кыштымским и Каслинскому заводам, жаловались: «… его, Демидова, прикащики и нарядники незнамо за что немилосердно бьют батожьем и кнутами, многих крестьян смертельно изувечили, от которых побои долговременно, недель по шесть и полугоду, не зарастали с червием раны». Зверствовал и управляющий Кыштымским заводом Григорий Зотов, который забивал людей досмерти, по заводу ходил с заряженным пистолетом и стрелял по ослушникам его приказаний. Комиссия, проводившая следствие, выпустила воду из заводского пруда и нашла на дне десятки человеческих останков…

Видно, потому ночью 2 января 1774 года, когда отряд Григория Грязнова подошёл  к Кыштымскому заводу, прочёл манифест Пугачёва, жители взбунтовались, арестовали офицеров и солдат стоявшей тут для усмирения команды тобольских казаков (которые, кстати, тоже перешли на сторону восставших) и встретили пугачёвцев хлебом-солью.

То же было и на Каслинском заводе. Выслушав манифест, каслинцы согласились  служить «Петру Третьему», на сходе избрали новую власть, которая перешла к «избе» – общественному самоуправлению. Завод был остановлен, а каслинцы со сподвижником Емельяна Ивановича Иваном Белобородовым организовали оборону, которую царские войска смогли сломить лишь 12 марта…

И выходило, что горнозаводские рабочие были самым стойким ядром пугачёвского войска. Захвачен был и наш завод. В документах, составленных чиновниками Берг-коллегии, значилось:

«Оный Уфалейский завод действием  был остановлен 1774 генваря месяца». И всюду писали: «Завод был захвачен повстанцами. Мастеровые отливали для них пушки, ядра. Позднее выплавка железа была прекращена, оборудование уничтожено, завод, плотина, жилые строения сожжены дотла». А что скрывалось за этими строками? Кто захватил завод и почему всё порушили, уничтожили, сожгли?

Да, уфалейцы тоже сочувствовали восставшим. А что знали они о них? С  кем были заодно: с такими же крестьянами-работягами или «царём-батюшкой Петром Третьим»? Известно, что с середины декабря 1773 года по конец января 1774 года на Среднем Урале прекратили работу 65 заводов, захваченных пугачёвцами, состоявших на оборонном положении, частично подвергшихся нападениям, частично ожидавших их. Может, и на наших – Уфалейском да Суховязском – заводах тоже жили в ожидании нападения?

Сбежали, испугавшись, управляющий и его семья, один из сыновей Ивана Перфильевича Меньшого Мосолова с семейством, жившие при заводе. А мастеровые «хозяйничали» как могли – побросали работу, в первую очередь жгли долговые расписки («денежные письма»),  трудовые договоры, конторские шнуровые книги, прочие «письменные дела» да «присутственных дел указы». Всё летело в огонь – заводские лихорадочно ликвидировали свою юридическую зависимость вслед за фактической. Деньги – по себе, как и хлеб, прочие припасы, фураж, лошадей: «гуляй, рабяты!». Растаскивали хозяйское добро, инструмент, готовые изделия: ну и пусть что «чигунины» – в хозяйстве всё сгодится. Не гнушались и оружием, военными припасами³⁸. 

«Помогали» им в этом и башкиры, исконные жители наших мест, потеснённые  со своих пастбищ, из лесов – ведь русские (ну и что, что не эти, а другие, богатые) выгнали их отсюда, пользуются всем, что принадлежало им раньше. А потому русские – враги, которых надо убить… И уж эта война была беспощадной³⁹.  

«Бунтовавшие башкирцы (а по другим данным – кочующее племя диких башкир) напали на мастеровых вблизи завода, которые сильным отпором от них отбившись, поймали башкирца и представили в канцелярию главного заводского правления. Дня в дни те же злодеи убили мастеровых людей шесть человек, которые пасли заводской всякий скот (речь идёт об одном из четырёх нападений башкир на завод), ныне угнанный в немалом количестве. Сверх же сего ими, злодеями, на Пристани, с которой на суда железо отпускалось, всякое строение сожжено, а имевшееся железо досталось их злодейским рукам. Но и сим своим зверством они, бунтовщики, не насытясь, 14 дни (июля 1774 года), паки приступив к Уфалейскому моему заводу толпой до 300 человек, начали подбегать с огнём. Однако в тот день должного злодейства прилежным отпором обывателей сделать не могли. А 15 дни оные башкирцы, ворвавшись внутрь завода, зажгли при домне строение (от великого огня доменная печь развалилась). А потом сожгли слободу по ту сторону реки, где жили мастеровые люди, всю без остатку.

Ещё они, злодеи, тогда подбегали зажечь молотовую фабрику. Мастеровые люди, вооружась усердно и службе Вашего Императорского Величества, всею силою к тому не допускали и убили при сем семь человек.

Видя сильное сопротивление, башкирцы поехали к другому, Суховязскому молотовому заводу, который весь и сожгли.

А 16 числа поутру подступило тех  злодеев уже до тысячи, начали завод  жечь и людей бить-колоть до смерти. Люди, видя себя в таком великом  разорении и в смертельном  страхе, уже противиться не могли. Зверски умерщвлено 62 человека мужеска полу, до 10 малолетних, женска 9 человек. Да ранили мужска полу 26 человек, женска – 8.

Завод же и хозяйский дом, где  мой сын со своим семейством жил, також и обывательский дом  и двор, и рубленую плотину сожгли до основания. Принуждён строить  как на новом фундаменте…»⁴⁰.

Усмирили  волнения войска князя  Гагрина. Испытавшие башкирскую беспощадность, заводы смогли начать восстанавливаться много позднее других и, «за отсутствием достаточного числа людей», с огромными трудностями.  Водворение назад бежавших по своим дальним домам или выгнанных в Кунгурский уезд работников давалось непросто, хотя на помощь шли и закон, и администрация – были изданы указы, по которым находившимся в «убеге» заводским людям разрешалось оставаться там до тех пор, пока владельцы заводов не исправят разрушенных жилищ, не запасутся провиантом. Но указы так и оставались на бумаге – кто выполнил бы писанное в них?

К лету 1775 года на разгромленные заводы возвратилась значительная часть населения, началось строительство жилья, восстанавливались цехи, гидравлические сооружения, которые понесли большой ущерб: воду-то из прудов выпускали и деревянные части плотины – лари, водоспуски – горели, как свечки, при общем пожаре завода.. Уфалею ещё повезло: от пожара пострадала лишь старая домна, а новая была недостроена.