Автор: Пользователь скрыл имя, 03 Ноября 2012 в 16:50, реферат
XYIII век. Возникновение и развитие на Урале в первые десятилетия века крупной металлургической промышленности – одна из ярких страниц российской истории. Строительство в то время в стране шло огромное. Оно подготавливалось ещё в конце XYII века и рассматривалось как общегосударственное дело.
В процессе разбирательства дела всплыла и ещё одна жалоба – на несправедливую браковку от крестьян Верхне-Сергинского завода Его Императорскому Высочеству герцогу Лихтенбергскому: «… С прибавкою платы по 2 копейки за пуд выкованного железа требуется самая чистая отделка», а в ходе проверки выяснилось, что работники ковали железо вообще без той самой «чистой отделки» – и в те поры не переводились «химики»...
В БЕГАХ
Протест против тягот жизни и работы в заводе рабочие выражали не только в жалобах, прошениях, совершении прогулов, но и в бегстве – уходах на другие, в основном на государственные, предприятия, вообще куда Бог глазам путь укажет… Случалось, бежали в скиты. Так, 6 мая 1850 года сбежал крестьянский сын, пятнадцатилетний Аким Фокин из Нижнеуфалейского завода. Нашли его в доме караульщика на озере Аракуль, оштрафовали «путём наложения плетей» и, конечно, вернули в завод – по закону, за «неповиновение: небрежение, упущения по должности», - провинившийся, «буде по закону он не изъят от наказаний телесных», мог получить от 5 до 30 ударов плетью92.
Нижние чины за проступки понижались в звании, в должности: нижнеуфалейский конторщик Ларион Напоров «за допущение беспорядков в производстве расчётных книг и злоупотребления по оным» сначала был разжалован в «запащики» (снабженцы), потом, вскоре, в кабанщики (углежоги). Спустя некоторое время он и вовсе «командируется на порубку леса в Михайловский завод» тех же братьев Губиных. Кстати, ссылка в Михайловский и другие заводы округа была излюбленным наказанием владельцев. Это и вправду было сильным наказанием: оторвать хозяина, мужика, кормильца от семьи, оставив жену с ребятишками на произвол судьбы…
О том, что крепостным жилось несладко, говорят и некоторые другие факты. К примеру, приёмщик руды Верхнеуфалейского завода крестьянин Назар Билеткин за допущенный в 1841 году перерасход платы выплачивал десятую часть своего оклада до самой отмены крепостного права, да ещё и с «отправлением в Богословские заводы для исправления его поведения»; 6 декабря 1862 года мировой посредник представил в Главную контору Сергинско-Уфалейских заводов прошение: «…покорнейше прошу… доставить ко мне отзыв, согласны ли заводоуправление принять в прежнее место жительства мастеровых Верхне-Уфалейского завода Назара Билеткина, Максима Рогожкина, Нижне-Уфалейского завода Михаила Егорова, бывше сосланных в Богословские заводы». А помощник приказчика Иван Сонин (годовой оклад 120 рублей, работник, 18 рублей; свечей 18 фунтов, дров 10 сажен.), приписав излишне выработанной руды 21 621 пуд на сумму 615 рублей 25 копеек (вот и цены на руду), получил наказание – четыре года полностью не получал жалования, а «сверх того, что только имел при… доме имение, всё… конторой отобрано» было, т.е. конфисковано. После жалобы Сонина заводской конторе указали, что с него следует вычитать лишь треть оклада. Но долг почему-то вырос до 733 рублей 68 копеек.
Причины побегов в документах указываются прямо: «…бежал единственно по налагаемым на него тяжёлым работам, которых по болезни, приключившейся от падения с большой высоты, не мог выполнять». Или: «в сохранение жизни, потому как в Екатеринбургском уезде приключилась холера…». Так, весной 1848 года «положил себе обетом удалиться на полгода в леса для препровождения сего времени в молитве Богу и прощении» Иван Безматерных. И через два года, по дороге в Михайловский завод, куда его направили за какую-то провинность, Иван вспомнил свой обет, купил у встречных незнакомых людей (нищих) 4 пуда хлеба и сухарей и ушёл за речку Иволгу (около 14 вёрст от завода). Устроил там землянку в горе и прожил всё время самовольной отлучки в посте и молитве… Исправник доложил Главному управлению Сергинско-Уфалейских заводов: «За самовольную отлучку я наказал Ивана Безматерного розгами (25 ударов), внушив ему, чтобы впредь подобных поступков делать не осмеливался под опасением более строгого с него взыскания. Устроенную землянку приказал уничтожить…»93.
Таких случаев в документах можно найти премного: «… будучи командированы в Михайловский завод, я и мои товарищи в течение месяца занимались по домам чтением святого писания, а после согласились идти в лес для богомолья. Зовут меня Фёдор Федотов Пирожников… От роду мне 27 лет, состоял в православной вере, у исповеди бывал каждогодно, а у святого причастия никогда не бывал. До побега жил в Уфалейском заводе вместе с отцом и женатым братом. Сначала товарищи мои ушли наперёд в артинские леса, а недели через две пошёл и я. Нашёл их в верстах, кажется, семидесяти. Жил тут дня 3, а они приводили меня к какому-то старику в неизвестную деревню, который читал мне прошение, повторяемое мною. С этого времени я молился по раскольничьим правилам. Потом мы все ушли искать жилище в Сибири, но, дойдя до города Ишима Тобольской губернии, воротились назад. Я остался в артинских лесах, а товарищи мои ушли в леса Михайловского завода. Осенью того же года (как слышал, не помню, от кого) все они явились в свои заводы.
В артинских лесах я жил всего не больше года в устроенной избушке, где занимался богомольем по раскольничьим же правилам. Потом пошёл в кушвинские леса и дорогою встретился мне человек, назвавшийся отцом Феодосием. Но откуда он и чей – не знаю. С ним я уехал, как слышал от Феодосия, в кушвинские леса. Там он нашёл избушку, где жил товарищ его, назвавшийся Меркурием. Тут я жил с ними с лишком года 3, занимаясь богомольем. Пропитание получал от них же, но где они брали его, совершенно не знаю…
В селениях нигде ни у кого не проживал. Преступлений не делал и ни с кем не участвовал.
Места, где жил, указать не могу. И где укрываются теперь товарищи мои, не знаю. Так как они, обещаясь идти далее, велели мне искать место для проживания и, выведя меня на дорогу, ушли, не знаю куда… Расставшись с ними и желая прийти в кунгурские леса, я шёл по дороге через разные неизвестные мне селения, в которых выпрашивал себе для пропитания хлеб. Ночевал в лесу, в сенных зародах. За несколько дней дошёл до Сылвинского завода и тогда был взят полицейским служителем и представлен по принадлежности. Поймали меня в 1853 году. Подвергнут был следствию и отправлен в Екатеринбургский уездный суд, из коего после допросов уволен с места моего жительства для употребления в работе до решения дела.
По прибытии я проработал 9 дней и снова ушёл в побег. Один. Проходя Уральские горы разными лесными местами, увидел избушку, в коей нашёл неизвестного человека, сказавшегося мне крепостным крестьянином Уткинского завода Евсеем Пахомовым, с коим по приглашению его остался, начав молиться тут с ним Богу. Потом, вскоре после праздника Святого Христова Воскресенья, пришёл к нам человек, назвавший себя Филаретом Непрозванным, крестьянином Шайтанского завода. Все мы трое весной, по стаянии снега, выстроили своими трудами избушку или келью, в коей ныне взяты верхнетагильской лесной стражей. Пропитание нам доставлял знакомый Пахомову человек. Откуда он был, мне не сказывался…».
Три пойманных богомольца обуты были в одинаковые чёрные кожаные сапоги с шерстяными чулками и онучами-портянками. На каждом был кафтан из фабричного сукна-казинета (гладкой полушерстяной ткани). Подпоясаны были староверы кожаными поясами с медными пряжками. На головах их – поярковые шапки, валяные из шерсти ярки (впервые стриженой овцы). На руках кожаные рукавицы. Кроме названного, при них было, как гласит опись имущества, по паре белых холщовых брюк (портов), рубах белых изгребного холста (изгребной холст ткали из того, что оставалось на гребнях после чесания льна). У основателя пустыни Евсея Пахомова были ещё халат чёрного крестьянского сукна и белый платок.
В избушке лесные стражи нашли две скатерти, две деревянные чашки, четыре деревянные ложки, славянскую азбуку, нож, медную ложку, деревянный крест, две медных иконы, мешочек сушёной малины, нитки, гребень, «прочие принадлежные к починке одежды вещи», в кожаной сумке – трут, натёртый порохом, для добывания огня.
Печь в избе была битой из глины с двумя железными заслонками. А в обнаруженной неподалёку ветхой, уже обрушившейся землянке – сложенная из камня с глиной. На ней разложены для просушки свеженарезанные кирпичи, 24 штуки. И ещё 120 сырых найдено возле избушки.
Весь инструмент - топор, железный пазник и ухват. Между тем, потолок, пол, лавки, стол сооружены из дерева, из досок. Как умудрились отшельники напилить досок без пилы? Можно лишь предположить, что выполнено всё было при помощи одного из древних способов: прямостойный мачтовый ствол дерева расщепляли при помощи клиньев. Рачительный хозяин леса подсчитал впоследствии, что на доски изведено было 5 деревьев.
Лес тот назывался черносотенским, а речка, на берегу которой обосновались мужики-отшельники, звалась Шайтанкой.
За побег полагалось всем наказание плетьми, от 5 до 24 ударов. Беглецы получили по 25, обещая возместить ущерб хозяину леса. А Филарет Непрозванов, сочетавший молитвы с производством и сбытом «лестовок» – староверческих чёток – признался на допросе, что ушёл из дома по глупости, начитавшись книг… Так что они, наши крепостные предки, были далеко не так безграмотны, как мы себе это представляем. Умели читать и писать жалобы, прошения, объяснения. Да ещё так складно94…
Так и получилось, что в ранг преступлений попадали в прошлом обычные нарушения трудовой дисциплины (прогулы, отлынивания от работы по «лености, пьянству и нерадению»), неумение или невозможность выполнения производственных заданий по завышенным сверх возможностей, взятым «от фонаря», нормам выработки, даже брак в работе… Наказания следовали самые разные: от штрафов и вычетов из зарплаты до «оштрафования розгами», палками, плетьми, высылки на другие заводы либо в каторгу «для исправления»…
Сюда же, в преступления, относились и действия крепостных явно криминальной направленности: грабежи, убийства, изнасилования. В Екатеринбургском уездном суде рассматривались дела разных предприятий любых владельцев округов уезда. И, как ни странно, за без малого столетие по уфалейским заводам преступлений зарегистрировано не так уж много. Но были, были… И приказчики дурили заводоуправление и владельцев, и купцы облапошивали как могли, мастеровые «шалили» – мыли золотишко втихую… Кое-кто баловался незаконным винокурением. И уж тут уфалейцы выбирали: либо пить по дешёвке, либо донести на самогонщиков и получить немалую денежку на «поправление собственного хозяйства» – по указу Уральского Горного управления и министра внутренних дел половина взысканного с такого самогонщика, гнавшего кумышку (самогонка по-уфалейски), шла в доход государства, другая – «немедленно доносителю». Штрафы были довольно приличные: за первый раз – 150 рублей, второй – 300 и «заведение» прикрывали до выплаты взыскания. Если же ловили в третий раз - штраф равнялся шестистам рублям с «лишением прав на открытие заведений подобных»95…
Разбирались дела «шкурные» – по захвату земель хозяевами соседних заводов Ириной Хлебниковой (Нязепетровский) и коммерции советником Михаилом Губиным – в самом начале XIX века. На это время пришёлся пик постоянных территориальных конфликтов, и не обошлось без вмешательства губернских властей. Оба владельца были в одинаковой мере жёсткими в своих притязаниях, никто не хотел уступать другому.
Споры «порубежные»
Первое из разбирательств нового века между заводчиками состоялось в 1800 году Уфалейцы учинили порубки леса в Нязепетровской даче. Губин заявил, что всё это происходило без его ведома. Дополнительные сведения мог представить главный приказчик Евреинов, но тот в это время был на Авзяно-Петровских заводах, где тоже решались межевые споры – с Демидовыми. А уфалейцы, к тому же, соорудили Пристань на реке Сурояме, на землях, по утверждению Хлебниковой, Нязепетровского завода. Была создана большая комиссия из представителей Нязепетровского, Уфалейского заводов, башкирской знати, которая, отмерив 15 вёрст (старых, не новых, которые были в два раза меньше) от Уфалейского завода, прошла по этому радиусу, расставив межевые столбы, уточнив границы между заводами. По поводу пристани было решение, ежели Хлебникова не желает иметь уфалейскую пристань на «своей» реке, может сселить оттуда людей, а строение разрушить…
А уфалейцы частенько «шалили» в Нязепетровской даче, устраивая незаконные порубки леса. М.П. Губину в 1802 году по одному из судебных дел пришлось даже уплатить около 80 тысяч рублей. Дело рассматривалось в Берг-коллегии, дошло до правительствующего Сената, так как имело характер не частновладельческий, а государственный: земли, леса принадлежали не непосредственно заводчику, а заводу и должны были использоваться только на заводские нужды. При продаже земли можно было продавать только вместе с заводом.
Разбирательство длилось несколько лет по причине нечёткой межевой границы и уж очень большой порубки – вырублено было 173 981 дерево «на топку изб и прочие потребы разного роду»…
Правительствующий Сенат принял решение в 1806 году: если Хлебникова докажет, что лес вырублен на её территории, то коммерции советник должен будет удовлетворить её иск. Но не деньгами, а равномерным лесом.
Кстати, в начале века XIX начался процесс уравнения заводских лесов – так правительство пыталось поддержать заводы, основанные позднее, а значит и имеющие меньшие заводские дачи, оказавшиеся в менее выгодных условиях. Именно тогда, в 1802 году , землемер Козимирский провёл сверку границ на спорных землях между постоянно конфликтующими заводами. В результате, нязепетровские земли в районе реки Маржалы были переданы Уфалейскому заводу. Рудники в спорных землях решено было разрабатывать «поровну и беспрепятственно. А ежели один завод будет разрабатывать такие рудники более другого и инструмента на рудниках будет иметь более, то надлежит ей платить другой стороне…».
Был выдан и строгий регламент
в отношении пользования
Семейные драмы
Случались и умышленные членовредительства крестьян заводов для избавления от заводских работ (дело по обвинению крестьян Уфалейского завода Елтинских и Савинова)97, в ослушании заводскому начальству и ложных доносах на него (крестьянин Шаронов в 1823-1826 годы)98. В 1802 году рассматривалось дело об «изнасиловании одиннадцатилетним мальчиком Багарякской волости Фёдоровым шестилетней девочки99, были и случаи скотоложства (замешан башкир)100. Крестьянин Уфалейского завода Чернушкин обвинялся в убийстве служителя Запащикова (1820 год)101, а управляющий Сергинско-Уфалейскими заводами Сухов – в пьянстве, избиении заводских людей и неповиновении заводскому исправнику (1812-1813 годы)102.
Информация о работе Уральская промышленность в начале XYIII века