Статья 96 запрещает
наместникам, волостелям, тиунам и пятенщикам
пятнать непродажных и доморощенных
лошадей, если они не являлись объектом
купли-продажи или мены. Такие
действия с целью получения за
это пошлины влекли за собой возмещение
без суда взятых пошлин в тройном
размере и наказание по усмотрению
государя.
Статья 97
В ст. 97 впервые в
русском законодательстве вводится
положение о том, что закон
обратной силы не имеет. Дела, которые
преж сего Судебника вершены, или
не вершены, т. е. закончены или не
закончены, сужены и несужены, прошли
судебное разбирательство или только
начато производство на основании прежних
законов или обычного права, отмене
не подлежали, даже если по Судебнику
эти дела должны решаться иначе.
Сравнивая текст
ст. 97 с текстом февральской декларации
Ивана IV 1549 года, И. И. Смирнов приходит
к выводу о том, что Судебник реализует
основное содержание политической программы
правительства, называя те дела, в
которых от бояр и их людей чинились
детям боярским и крестьянам ...обиды
великие — в землях и в холопстве,
и в кабалах, и во всяких делех
и в тиунстве...673. Впредь эти дела
судити по сему Судебнику, действие которого
начинается с момента его издания
и распространяется на всю территорию
Русского государства. Судебник, как
отмечал еще М. Ф. Владимирский-Буданов,
исключает, по-видимому, всякое применение
обычного права и объявляет закон
единственным источником права. Несмотря
на то что “в действительности, конечно,
было не так”674 и судьи обращались
к обычаям, эта норма подчеркивает
неизбежность взаимосвязи процесса
централизации с усилением государственного
принуждения. Это подтверждается в
следующей, также новой статье Судебника.
Статья 98
Впервые в истории
русского законодательства определяется
порядок издания и опубликования
новых законов. При отсутствии в
законе указания на порядок решения
того или иного дела оно вершится
вышестоящей инстанцией — Боярской
Думой. Такой прецедент становится
по существу новой законодательной
нормой. Решения Боярской Думы обычно
рассылаются по приказам и областным
начальникам и заносятся в
указные книги приказов, составляя
дополнения к Судебнику. Комментируя
эту статью, буржуазные исследователи
обращали основное внимание на соотношение
законодательных прав князя и
Боярской Думы. Одни (В. И. Сергеевич, В.
О. Ключевский) считали, что последняя
ограничивала власть царя. Эту же точку
зрения поддерживал и М, Н. Покровский.
Другие (М. А. Дьяконов, А. Н. Филиппов, М.
Ф. Владимирский-Буданов), признавая
двойственность законодательной власти,
видели ее в том, что при совместной
работе Думы и царя обсуждение закона
проводилось в Думе, а санкционировался
он царем675. Современные исследователи
(И. И. Смирнов, Б. А. Романов)676 отрицают
концепцию дуализма законода.
Статья 99
Воспроизводя ст.
67 Судебника 1497 года, комментируемая статья
дополняет ее санкцией в отношении
послуха, давшего ложные показания.
Помимо возмещения потерпевшему причиненного
ущерба, лжесвидетель подвергался торговой
казни. Торговая казнь в Судебнике
1497 года назначается один раз (в ст.
10). В ст. 99 Судебника 1550 года она встречается
в шестнадцатыи раз677.
Статья 100
Еще по наблюдениям
В. Н. Татищева, данная статья находилась
не во всех списках. Это наводило на
мысль о том, что она либо позже
была изъята, либо, наоборот, включена.
Однако, исходя из определения митрополитом
Макарием Судебника 1550 года как “Стоглава
Судебного”, Татищев склонился к
тому, что ст. 100 без сомнения принадлежит
Судебнику678. Такую точку зрения
поддерживало большинство досоветских
исследователей. Л. В. Черепнин, сравнив
все имевшиеся списки Судебника
1550 года, пришел к выводу, что ст.
100 не входила в первоначальную редакцию
Судебника, а возникла несколько
позднее и отдельно. Он предполагает,
что “она появилась очень скоро
после принятия Судебника Боярской
Думой, возможно, в том же июне 1550
г.”679. Л. В. Черепнин и И. И. Смирнов
подтвердили правомерность высказанного
еще М. Ф. Владимирским-Будановым
предположения об исторической связи
ст. 100 с Губной московской записью
о душегубстве XV в.680. И. И. Смирнов, подробно
прослеживая изменения в содержании
ст. 100 Судебника по сравнению со
ст. 5 Губной московской записи, отмечает,
что последняя, являвшаяся “историческим
предшественником” ст. 100, “внесла
коренные изменения в вопрос о
процессе суда по делам между великокняжскими
людьми и населением уделов”. Эти
изменения заключались в ограничении
права сместного суда удельных князей
и необходимости доклада в
Москву о всех делах, совершенных
на территории, принадлежавшей им в
Московском уезде. Во всех делах, совершенных
на Москве людьми удельных княжеств, суд
осуществлял великокняжеский наместник.
За удельными князьями оставалось,
вместо прежнего права сместного
суда, лишь право на долю в судебных
пошлинах. Для этого на суд наместника
посылался судья. Судьи удельных
князей могли участвовать только
в судах по пенным делам, т. е. делам,
караемым штрафом. По высшим уголовным
делам суд судил один московский
наместник. Судебник 1550 года отменяет
право удельных князей посылать на
суд великокняжеского наместника своего
судью и последовательно проводит
принцип разбора дел в Москве
и именно царскими судьями. Так, если
москвитин взыщет какова дела на волостеле
удельного князя в селе, лежащем
в Московском княжестве, то дело разбирается
судом не удельного князя, а царя.
Осуществление суда между жителями
сел, подчиненных волостелю удельного
князя, принадлежит волостелю, но доклад
с такого суда совершается непременно
в Москве: если удельный князь находится
в Москве, — то удельному князю,
если нет, — то великокняжескому наместнику.
Царь же осуществляет суд, возникающий
по жалобе удельного сына боярского
на царева и великого князя человека.
При исках служилых царских людей
на людей удельного князя и
наоборот действует не сместный, а
общий суд из двух судей. Место
суда находится всегда в Москве,
хотя бы ответчик жил в уделе. При
исках удельного городского человека
к московскому городскому судят
московские наместники. Наоборот, при
иске московского городского человека
к городскому удельному дела разбирались
совместно удельнокняжеским судьей
и судьей от московских наместников.
деловые люди — ремесленники удельного
князя, хотя и записанные царскими писцами,
подлежат безраздельному суду своего
князя. При тяжбах их с людьми другой
подсудности устанавливается уже
не третейский, а сместной суд с
докладом государю. Солидаризуясь с
мнением Л. В. Черепни-на и И. И. Смирнова,
А. А. Зимин681 связывает составление
этой статьи с событиями 1553 года, т.
е. с попыткой бояр во время болезни
Ивана IV посадить на русский престол
удельного князя Владимира Старицкого.
Иван IV не только взял с последнего
присягу на верность, но и ограничил
судебную власть удельных княжат. Об этом
и говорит ст. 100, являясь как
бы завершающим штрихом в процессе
централизации судебной власти Русского
государства.
Подробный анализ происхождения,
содержания и значения ст. 100 осуществил
Г. В. Семенченко682. Относя появление
ст. 100 к маю 1553—1554гг., Г. В. Семенченко
также сопоставляет с ней крестоцеловальные
грамоты 1553—1554 гг. Владимира Старицкого
Ивану Грозному. Вместе с тем Г.
В. Семенченко подчеркивает, что хотя
ст. 100, аналогично “Записи о душегубстве”,
является законодательным, а не договорным
источником, но нарушение судебного
суверенитета князей Московского дома,
ущемление их прав проводится в ней
осторожно, выборочно, так чтобы
с формальной стороны оно не противоречило
традиционным нормам времени феодальной
раздробленности”. Это, по мнению Г. В.
Семенченко, показывает, сколь длительным
и сложным был процесс складывания
единой системы общерусского судопроизводства
и законодательства. И к середине
XVI в. он еще далеко не завершился, что
автор считает лишним доводом
в пользу мнения исследователей, утверждающих,
что в первые десятилетия XVI в. процесс
централизации страны все еще
продолжался683.