История вхождения Калмыцкого народа в состав Российского государства

Осуществление плана откочевки  взял на себя наместник ханства Убаши, сын Дондук-Даши, утвержденный в  этой должности правительством России в октябре 1762 г., когда ему было всего 18 лет. Авторитетом среди тайшей и зайсангов Убаши тогда не пользовался. У него было немало влиятельных соперников, претендовавших на верховную власть в ханстве. В их числе были — вдова хана Дондук-Омбо княгиня Вера Дондукова, сын хана (тоже крещеный) Алексей и внук хана Цебек-Доржи. Княгиня Дондукова, как уже говорилось, с разрешения Екатерины II поселилась в Енотаевске и вступила в управление Багацохуровским улусом — наследственным владением умершего хана Дондук-Омбо. При этом ей было указано, что она и ее улус обязаны подчиняться правителю ханства Убаши. Несмотря на это указание, ее появление в Калмыкии вызвало слухи, что она будет главной правительницей ханства, ее сын Алексей будет назначен ханом, а на долю Убаши останется управление одним его собственным улусом. Одновременно поползли слухи о том, что всех калмыков будут насильственно обращать в христианство.

Активное участие в интригах против Убаши принимал и Цебек-Доржи, который сначала бежал на Дон, спасаясь от Убаши, намеревавшегося  якобы его убить, затем он направился в Петербург, где требовал передать под его власть все наследственные владения своего деда — хана Дондук-Омбо. Ничего не добившись, Цебек-Доржи вернулся в Калмыкию.

Русское правительство поддерживало Убаши и рядом грамот пыталось рассеять указанные выше слухи, разъясняя подлинные причины возвращения Дондуковых в степь и решительно опровергая слухи о якобы готовящемся насильственном крещении калмыков. Грамотой 8 мая 1765 г. Цебек-Доржи был введен в члены Зарго. Находясь постоянно в ханской ставке, он стремился внушить Убаши недоброжелательное отношение к русским, обращая его внимание на те мероприятия правительства, которые в той или иной мере были действительно обременительными для калмыков. Цебек-Доржи был первым из советников Убаши, подавшим мысль об уходе из России и о возвращении в Джунгарию. Это предложение, усиленно пропагандируемое Цебек-Доржи, находило все больше сторонников в среде калмыцкой знати. Убаши и некоторые из крупнейших тайшей стали в глубокой тайне, но деятельно готовить откочевку от берегов Волги. Эта подготовка длилась в течение нескольких лет. «Смотрите, — так передавал речь Цебек-Доржи в собраниях калмыцких феодалов автор начала XIX в.,— ваши права ограничиваются во всех отношениях. Русские чиновники обращаются с вами ужасно, а правительство хочет поделать из вас землепашцев. Вот покрылись казачьими станицами берега Урала и Волги, вот и северные окраины ваших степей заселены немцами; еще немного времени, и будут заняты Дон, Терек и Кума, а вас стеснят на безводных пространствах и погубят ваши стада, единственный источник вашего существования. Уже приказано представить в заложники сына Убаши и определено, чтобы 300 человек из лучших калмыков жили в столице. Вам очевидно теперь ваше положение, и в будущем остается одно из двух — или нести на себе тяжелое бремя рабства, или же удалиться из России и таким образом положить конец всем бедствиям. Известно, что сам далай-лама указал два года, в которые можно совершить переход в Джунгарию. Эти два года теперь настали. Так ваше настоящее решение должно определить то, что с вами будет».

О предстоящей откочевке знали  лишь сам наместник и несколько  человек из его ближайшего окружения  — Цебек-Доржи, Бамбар, Шеаренг, джунгарский  тайша, бежавший в 1758 г. в Россию после  разгрома Джунгарского ханства Цинским  Китаем, лама Лозан-Джалчин и зайсанг Даши-Дондук. Но слухи о подготовке побега все же дошли до правительства. Первые известия об этом поступили к астраханскому губернатору Н. А. Бекетову еще в 1767 г. от тайши Замьяна, враждовавшего с Убаши. Аналогичные сведения несколько раз поступали к Бекетову от того же Замьяна в 1768 и 1769 гг. Сначала губернатор не придавал значения этим донесениям, зная отношение Замьяна к Убаши. Но вот в марте 1769 г. Бекетову было доставлено письмо, адресованное калмыцкому судье в Астрахани от его сестры, жены одного из бывших джунгарских нойонов. В письме рассказывалось о намерении Шеаренга и других тайшей откочевать в Джунгарию. Губернатор направил это письмо полковнику И.А. Кишенскому, осуществлявшему непосредственное наблюдение за Калмыцким ханством. Но тот не придал ему никакого значения. Тогда губернатор в апреле 1770 г. уведомил Коллегию иностранных дел о намерениях калмыков. Он рекомендовал вызвать в Петербург наместника Убаши, Шеаренга, Цебек-Доржи и других тайшей, замешанных в этом деле, и начать следствие. Коллегия иностранных дел, опиравшаяся на успокоительные донесения И.А. Кишенского, не поверила Н. А. Бекетову и заготовила рескрипт на имя губернатора с разбором всех его подозрений, объявленных несостоятельными. 29 июля этот рескрипт был одобрен Государственным советом и 3 августа отправлен Бекетову. Между тем Убаши со своими заговорщиками приступил к практическому осуществлению своего намерения. Осенью 1770 г. он перешел на луговую сторону, но для того, чтобы не привлекать к себе внимания, не откочевал в степь, а остался на берегу Волги против казачьей станицы Вет-лянской. В ноябре под предлогом необходимости отразить якобы готовившийся набег казахов Малого жуза Убаши приказал калмыцкому войску собираться на левой стороне Волги, между Черным Яром и Астраханью. 26 декабря, чтобы отвести от себя всякие подозрения, он написал И.А. Кишенскому из урочища Айраш-Тонрое ложное письмо о готовившемся выступлении казахов, будто бы решивших выйти из русского подданства. В то время калмыки были разделены Волгой на две неравные части. Большая их половина находилась на левой стороне, где кочевали торгоутские тайши; на правой — хошоутские и дербетские тайши Замьян, Яндык и А. Дондуков. Несколько тысяч калмыков, кроме того, было на театре военных действий против турок. И.А. Кишенский, переехав на зимовку в Енотаевскую крепость, оставил при ставке наместника капитана Дудина и 35 казаков. Как следует из донесения И.А. Кишенокого, 4 января 1771 г. Убаши в урочище Белту у Рын-Песков, где собралось калмыцкое войско, объявил, что он якобы получил повеление от царицы, которым велено ему своего сына, сыновей пяти знатных тайшей и ста зайсангов отправить в Петербург, а также набрать 10 тыс. калмыков и отправить в Россию для определения в солдаты. Поэтому, заявил Убаши, он решил с целью сохранения калмыцкого народа удалиться «из здешней протекции» и призвал калмыков следовать за ним. Затем были разосланы вооруженные отряды с распоряжением поднимать народ идти к Яику, а тех, кто не хочет идти добровольно, гнать силой. На другой день 5 января 1771 г. зайсанг Санджи-Церен напал на лагерь капитана Дудина, это послужило сигналом к открытому выступлению в поход. Воинская команда, высланная И.А. Кишенским на помощь Дудину, была перебита в 20 км от Рын-Песков.

Считают, что с Убаши двинулось в Джунгарию 30 909 кибиток, а в России, у Волги осталось 11 198 кибиток. Подойдя к Яику 18 января 1771 г., калмыцкие отряды Убаши, не встречая сопротивления, переправились через реку в нескольких местах между Калмыковой крепостью и Яицким городком, разгромив при этом казачьи форпосты Яицкой линии. Закончив переправу 21 января, Убаши направился к Эмбе, углубившись в степи казахов Малого и Среднего жузов, являвшихся подданными России.

24 января 1771 г. в Государственном  совете в присутствии Екатерины II были оглашены донесения об уходе калмыков и было решено употребить «все старание о их к Волге возвращении».

25 января 1771 г. оренбургскому губернатору  И.А. Рейнсдорпу и генерал-майору  И. Давыдову предлагалось «командировать  все яицкое войско», башкир и несколько эскадронов драгунских полков для поимки калмыков. Однако восставшее в то время Яицкое войско отказалось выступить в погоню. А между тем калмыки были уже далеко за Яицкой линией. Быстрые перекочевки изнуряли людей и скот. Зимняя стужа и бескормица вынудили калмыков расположиться на Эмбе в ожидании начала таяния снега. Тем временем к хану Младшего жуза Нурали стекались казахи для набегов на ушедших с Волги калмыков. В начале апреля, когда калмыки снова двинулись в путь, вслед за ними устремились казахские отряды.

Первый набег Младшего жуза на калмыков был совершен еще у р. Эмбы. 15 апреля 1771 г. Убаши направил письмо хану Нурали с протестом против этого, по его  мнению, ничем не вызванного нападения. Нурали ответил, что калмыки нарушили свою присягу русскому правительству, призывал их вернуться и обещал свое посредничество в примирении с русскими властями. Убаши не откликнулся на этот призыв и продолжал свой путь на восток.

В середине апреля из Орской крепости в степь выступил отряд регулярных и нерегулярных войск под командой генерал-майора Траубенберга для совместных действий с Нурали-ханом, следовавшим по пятам за калмыками. 6 мая Траубенберг соединился с Нурали-ханом, но 12 мая вернулся обратно из-за недостатка продовольствия и фуража. Нурали-хан неотступно следовал за калмыками на расстоянии одного-двух переходов. Иногда он догонял их, и тогда происходили стычки. Около 10 июня 1771 г. калмыки приблизились к озеру Балхаш, оказавшись в бесплодной степи. Начался массовый падеж скота, смерть косила и людей. Бедствия калмыков не составили тайны для казахских феодалов, которые поспешили ими воспользоваться. Нурали-хан и султан Среднего жуза Аблай, соединившись на р. Нуре, снова бросились в погоню за калмыками, захватывая отстающих и угоняя их скот.

Остановившись на р. Муинты для передышки, калмыки были окружены отрядами Нурали-хана, султанов Аблая, Уруса и Адиля, всего  их было около 50 тыс.153 Дорога в Джунгарию  оказалась отрезанной. Убаши отправил послов к Аблаю с просьбой начать переговоры о подданстве и отводе ему земель для кочевий, обещая отдать 1 тыс. пленных, имеющихся у него. В итоге переговоров было достигнуто соглашение о трехдневном перемирии для подготовки передачи пленных. На исходе третьих суток ночью Убаши внезапно бросился на казахов, смял их и двинулся вдоль западного берега Балхаша. Избранный им путь оказался гибельным. Усеяв этот путь трупами людей и животных, претерпев ужасные бедствия, в первых числах июля передовой калмыцкий отряд вышел к верховьям рек, впадающих в Или, к местам нынешнего Кескелена и Костека Казахской ССР. Перевалив Алмаатинские горы, Убаши с оставшимися в живых после перехода калмыками вступил в пределы Джунгарии.

Оставшиеся на р. Муинты «худоконные» и бесконные калмыки, числом около 20 тыс. кибиток, под начальством нойона Танжи оказались на время забытыми, и после ухода Убаши еще несколько дней продолжали свой отдых. Танжи повел калмыков другим путем — вдоль северного берега Балхаша, через речки Аягуз, Лепсу, Каратал к берегам Или. Этот путь был намного длиннее, но зато изобиловал кормами и водой. Казахи, узнав о движении этой части калмыков, бросились их преследовать и причинили им огромный урон.

В Джунгарии  калмыки были встречены цинскими войсками и чиновниками, принудившими их оформить свое подданство Китаю. Цинские власти поселили калмыков в верховьях р. Или, снабдив их на первое время самым необходимым: юртами, рисом, чаем и т. п. и щедро наградили их феодальную знать. Наместнику Убаши оно пожаловало 1 тыс. лошадей, 1 тыс. штук чаю, 1 тыс. штук шелковых материй, а остальным тайшам — всего этого по сотне.

Наградив  чинами и богатыми дарами калмыцкую  знать, правительство Китая лишило их права собирать в свою пользу албан с рядовых калмыков, принудив их довольствоваться установленным  жалованьем, превратив их фактически в своих чиновников. Цинская администрация разделила калмыков на части и поселила их в разных местах Синьцзянской провинции, образованной на территории бывшего Джунгарского ханства.

Для трудящихся калмыков откочевка в Джунгарию  оказалась настоящей катастрофой. «История калмыцких ханов» дает подробное описание тяжких бедствий, выпавших на долю народных масс, оставивших в пути около 100 тыс. человек убитыми, пленными, замерзшими, умершими от голода и ран, лишившихся последнего скота и ставших нищими. Откочевка в Джунгарию явилась результатом заговора крупных калмыцких феодалов во главе с наместником ханства Убаши, скрывших от народа их авантюристический план, обманным путем переправивших его на левобережье Волги и там силой принудивших его следовать на восток. Лишь перейдя Яик, рядовые калмыки узнали, что тайши ведут их в Джунгарию. Даже среди феодалов были такие, которые не одобряли ухода из России. Зайсанг Ондон, например, говорил наместнику ханства Убаши, что калмыки «весьма напрасно из протекции ея императорского величества бегут..., и во отвращение того лучше было бы им возвратиться на прежние места». Организуя откочевку из пределов России, калмыцкие феодалы руководствовались своими своекорыстными, узкоклассовыми целями.

Тяжелые условия, в каких оказались калмыки в Джунгарии, заставляли их вспоминать Приволжские степи. Находились смельчаки, которые совершали обратный побег. Многочисленные источники приводят данные о безотрадном положении рядовых калмыков и об их настроениях. Бежавший в 1771 г. из Синь-цзяна калмык Бердю-Габунг заявил русской администрации, что он человек низкого происхождения и не знает, каково настроение у владельцев, но ему хорошо известно, что калмыки-простолюдины «об отлучении их из протекции российской и от реки Волги великое имеют сожаление и на своих начальников негодование, и ко возвращению в здешние пределы ревностное намерение имеют». Другой беглец, Шарап Цой Доржаев говорил: «Калмыки охотно желают все возвратиться по-прежнему, только на то способов не находят».

Калмык Пидор Магдаев, вернувшийся в Россию, рассказывал 29 октября 1774 г. в Омске, что калмыки, пришедшие в Джунгарию, были поселены сначала по р. Или, т.е. в непосредственном соседстве с русской границей. Но «через два года весь их кош, кроме Убуши, согласились к побегу обратно в Россию. И про то уве-давши Убуша и китайцы, тогда же лучшие люди при нем Убуше отосланы внутрь границы при урочище Зултус, в расстоянии от Или реки езды 41 день, а протчие скудния, оставшия от Убуши калмыки, коих было мужска, женска больших и малых до 2 тысяч, разделены по рукам китайцев». Китайцы сурово расправились с калмыками за их попытку к побегу: «лучшие» люди были переселены во внутренние провинции империи, а беднота («скудния») отдана в работники китайским феодалам.

В 1791 г. в России были получены известия о том, что калмыки намерены возвратиться и снова принять русское подданство. В связи с этими сведениями правительство предписало сибирскому генерал-губернатору дать калмыкам убежище и поселить их на первый случай в Колыванской губ. Но этому желанию калмыков не было суждено осуществиться.

Трагическая для калмыцкого народа откочевка 1771 г. с берегов Волги из пределов России издавна привлекала к себе внимание исследователей. Они, однако, существенно расходились во мнениях  о причинах этой трагедии. Мнение одной группы исследователей можно выразить словами К. Костенкова, еще в XIX в. писавшею, что «период пребывания калмыков под покровительством России с 1630 по 1771 год представляет разгул дикой свободы, необуздываемой правительством». Другими словами, откочевка 1771 г. была одним из таких произвольных поступков. Другие исследователи объясняли уход калмыков непосильным гнетом со стороны русских властей. Начало этому взгляду было положено еще А. С. Пушкиным. В «Истории Пугачева» великий поэт писал, что калмыки «верно служили России, охраняя южные ее границы. Русские приставы, пользуясь их простотою и отдаленностью от средоточия правления, начали их угнетать. Жалобы сего смирного и доброго народа не доходили до высшего начальства: выведенные из терпения, они решились оставить Россию и тайно снеслись с китайским правительством. Им не трудно было, не возбуждая подозрения, прикочевать к самому берегу Яика. И вдруг, в числе тридцати тысяч кибиток, они перешли на другую сторону и потянулись по киргизской степи к пределам прежнего отечества» .

Мысль А. С. Пушкина о причинах ухода калмыков повторил 90 лет спустя Сергей Есенин в своей поэме «Емельян Пугачев».

«Вам не снился тележный свист?

Нынче ночью  на заре жидкой

Тридцать  тысяч калмыцких кибиток

От Самары проползло на Иргис.

От Российской чиновничьей неволи,

Оттого, что  как куропаток их щипали