История вхождения Калмыцкого народа в состав Российского государства

Калмыцкое государство значительно окрепло в годы правления Аюки, Повысился авторитет ханской власти внутри и вне Калмыкии, несмотря на то что время от времени и там возникали смуты. Больше всего их было в семье самого Аюки. Его сыновья упорно не хотели мириться с самовластием хана, лишавшего их привычных вольностей. В 1701г. вспыхнула острая ссора между Аюкой и его старшим сыном Чакдоржабом, которая привела к расколу калмыцких феодалов на два лагеря — сторонников и противников хана. Боярину Б.А. Голицыну с трудом удалось примирить враждующие стороны. Но это примирение было лишь кажущимся. После смерти Аюки (1724) усобица разгорелась с новой силой.

В источниках, к сожалению, имеется  мало сведений о положении народных масс и о классовой борьбе в  калмыцком обществе. Но имеющиеся  данные позволяют утверждать, что разные классы и группы калмыцкого общества по-разному относились к важным фактам жизни калмыцкого ханства. Это прослеживается по документам начиная с 40-х годов XVII в., когда процесс добровольного вхождения в состав Русского государства наталкивался на сопротивление отдельных тайшей, против которых активно выступали калмыцкие трудящиеся.

Бурные события первой половины XVII в., столь богатые вооруженными конфликтами и внутренними усобицами, бесконечными дальними перекочевками  в поисках мест обитания и ухода за стадами, подсказывали трудящимся калмыкам мысль о быстрейшем вхождении в состав России как единственном выходе из кризисной обстановки. Источники говорят, что иногда «черные улусные люди» пытались самостоятельно решать вопросы своего самоопределения. Так, например, в 1644г. улусные люди тайши Даян-Эрке (сына торгоутского правителя Дайчина.—Ред.) покинули своего нойона и направились «на государево имя», т.е. в русское подданство. Не имея сил противиться своим подвластным, Даян-Эрке послал представителей в Уфу «бить челом», чтобы весь его улус приняли в «вековешное холопство» и разрешили кочевать «вблизи Уфы, по Яику и по Самаре и к вершинам по Белой реке».

Родной дядя Даян-Эрке Лаузаи-тайша (брат Дайчина), возмущенный согласием своего племянника вступить «в холопство» и дать заложников, собирался пойти против него войной. В конце концов Даян-Эрке был отравлен.

Аналогичный пример имел место двумя  годами позже. Русское правительство  направило к тайшам А. Кудрявцева для переговоров об условиях иx вступления в подданство и предоставления им территории для кочевания. Тайши, руководимые тем же Лаузаном, отказались от «холопства» и выдачи аманатов. Но «черные улусные люди» и на этот раз не согласились со своими правителями. Вместе с некоторыми мелкими тайшами они взяли под защиту посла Кудрявцева, безопасности которого угрожали главные тайши, и обеспечили его благополучное возвращение в Уфу. Они говорили Кудрявцеву, что как только вернется из Тибета Дайчин-тайша, все будет хорошо; «Как будет Дайчин-тайша, и мы де о государевом деле о всем станем говорить».

Известно, что наиболее распространенной формой классового протеста в калмыцком  обществе был самовольный уход феодально  зависимых людей от их нойонов. Находясь в близком соседстве с русскими селениями и городами, трудящиеся, бежавшие от своих нойонов, быстро и сравнительно легко оказывались за пределами досягаемости ханов и тайшей. А стоило им принять христианство, они и вовсе оказывались навсегда потерянными для их бывших господ, ибо русские власти наотрез отказывались выдавать крестившихся калмыцких беглецов. В результате этого в середине и второй половине XVII в. резко участились случаи самовольной откочевки улусных людей на Дон и Урал, где они часто вступали в общение с такими же «беглыми» и «воровскими» — по терминологии русских официальных документов — людьми разных национальностей, вместе с которыми участвовали иногда в борьбе против русских, калмыцких и башкирских феодалов.

В годы правления Аюки-хана случаи бегства улусных людей стали особенно частыми, что свидетельствует об известном укреплении феодальных порядков и усилении феодальной эксплуатации, а также о стремлении подвластных избавиться от поборов и повинностей. В действительности покровительство русских законов и русских властей не сулило калмыцким беглецам ничего, кроме замены калмыцкого нойона или тайши русским помещиком, калмыцкого феодала — русским. Массовое бегство улусных людей прежде всего задевало интересы тайшей, ибо подрывало самую основу их феодального хозяйства.

Аюка, преследуя бежавших, не останавливался перед вооруженным нападением на поселения крещеных калмыков, предавая их огню, а людей уводил в свои улусы. Известен случай, когда по его  поручению один из зайсангов разорил  такой поселок на р. Терешке, выше Саратова. В ответ на выговор, сделанный ему по этому поводу русскими властями, Аюка ответил, что зайсанг, учинивший погром села, «холопей своих забрать имел право».

Классовые противоречия в калмыцком  обществе способствовали образованию  в XVII в. особых калмыцких поселений на Дону и в районе Чугуева на Харьковщине, а в XVIII в. — на Урале и в Оренбургских степях.

Выше мы уже приводили показания  источников, из которых было видно, что общение калмыков с обитателями  Дона началось еще в первой половине XVII в. С течением времени оно становилось все более частым и разносторонним. Так, калмыки познакомились с вольной жизнью казаков, узнали и о необъятных степных просторах Дона. И то и другое не могло не привлечь их внимания. Что касается казаков, то они в то время охотно принимали к себе беглых людей всякого звания и сословия. Калмыки этим пользовались. Одних туда влекла жизнь без господской власти, тучные пастбища и изобилие р. Дон, другие уходили от своих владельцев целыми семьями и даже аймаками, спасаясь от княжеского гнева и правосудия.

Калмыцкая феодальная знать не раз  обращалась к русским властям  с жалобами на донских казаков  и администрацию соседних с Калмыкией  городов за то, что они принимали  и не возвращали беглых калмыков. Идя  навстречу калмыцким тайшам, русское правительство в 1673, 1677 и 1683 гг. издало указы, которыми запрещалось донским казакам и пограничный городам принимать к себе беглых калмыков, а в случае, если бы таковые явились на Дон, немедленно отправлять их на прежние места. Однако указы не касались внутреннего положения в калмыцком ханстве, они не могли разрешить его классовых противоречий. Поэтому «. . . число калмыков на Дону время от времени умножалось». Так, в 1686г. на Дон явилось до 200 калмыцких семейств, которые были зачислены в ряды казачества.

В 1690г. три зайсанга — Четерь, Батыр  и Тайдза — бежали на Дон, приведя  с собой около 800 человек, способных  носить оружие. Все они также были приняты в казачье сословие. Причина  бегства этих зайсангов неизвестна, возможно, однако, что ими руководило стремление избавиться от тяжелой руки хана. Что касается трудящихся, приведенных зайсангами на Дон, то у них всегда было достаточно оснований бежать от усобиц, от княжеской несправедливости и т. п. Аюка принимал все меры к тому, чтобы вернуть беглецов. При этом использовалось все: угрозы, уговоры, а иногда и сила. Так, бежавший в 1690г. зайсанг Батыр, уговоренный Аюкой, через год вернулся на Волгу.

Донские атаманы хорошо знали высокие  боевые качества калмыков, не раз обращавших в бегство недругов, нападавших на окраинные земли. По этой причине они, как и русское правительство, стремились привлечь калмыков для жительства на Дону. Именно с этой целью начиная с 1694г. было определено властями выдавать приписанным в казачье сословие калмыкам постоянное жалованье в размере 50 руб. в год. К этому времени в войске донском насчитывалось около 600 калмыков.

В 1696г., «негодуя на хана Аюку за притеснения», Баахан-тайша обратился к Петру I с просьбой разрешить ему «перенести свои кочевья на Дон, к Черкасоку, и отправлять службу наравне с прочими донскими казаками». Разрешение было дано. Улус Баахана-тайши три раза перекочевывал с Волги на Дон и обратно и только в 1733г. окончательно покинул волжские степи и поселился на Дону. В 1702г. с согласия правительства на Дон перешла большая группа калмыков, которым, как писал в 1747г. дербетский тайша Солом-Доржи, повелением Петра I было предоставлено «право самим выбирать кочевья, как по Волге, так и по Дону, согласно их собственному желанию».

Эти калмыки также три раза переходили с Волги на Дон и обратно и только в 1726г., «примученные» силой волжскими тайшами, вынуждены были «... отдаться в их волю и кочевать с ними вместе». Постепенно сложилась категория так называемых коренных, или базовых, калмыков, в число которых входили калмыки, окончательно осевшие «а Дону. За каждого из них бывшим владельцам было выплачено по 30 руб. Они и не подлежали возврату.

Эта часть калмыков находилась под  постоянным покровительством донских  старшин и несла службу наряду с казаками. Указ Верховного тайного совета от 18 июля 1729г. предписывал «донским юртовым калмыкам в команде быть по-прежнему у Войска донского, и чтобы от того Войска донского тем юртовым калмыкам наглости и грабительства никакого никогда чинено не было».

Аналогичной была история поселения чугуевских калмыков. Есть основания полагать, что их появление в этом районе связано с борьбой Русского государства против Крыма и Турции в 70-х годах XVII в. Гумилевский пишет, что «в древнее время в приходе Подгородной — Успенской и частью Рождество-Богородской церкви (в Чугуеве) жили калмыки». Точных дат, однако, он не называет.

Первое время новопоселенцами-калмыками  больше всего занималось православное духовенство. Но уже с середины 80-х  годов XVII в. чугуевские калмыки становятся предметом внимания светских властей. В 1686г. к Белгородскому полку, состоявшему из донских и яицких казаков, впервые было приписано 51 семейство крещеных калмыков. Правительство им определило жалованье: зайсангам 50 руб. и рядовым калмыкам от 17 до 38 руб. в год, а также от 10 до 12 четвертей ржи и столько же овса.

В 1696г., по окончании Азовского похода Петр I отдал распоряжение калмыкам «. . . бывшим в походе, перейти на жительство в Чугуев». Согласно выбору новопоселенцев им было отведено место  в пригородной слободе Осиновке.

Чтобы привлечь сюда больше калмыков, «страшных Крыму», правительство  установило для них ряд поощрительных  мер. В частности, годовое жалованье  служилого калмыка было на 15 руб. больше оклада служилого казака.

Первоначально калмыки были причислены к Белгородскому полку, а со второй половины 90-х годов XVII в. — к Изюмскому, принося своей службой в борьбе с Крымом за Слободскую Украину «большую пользу». По переписи 1710г., в районе Чугуева было 47 калмыцких семейств, в 1712г. — 50 семейств, насчитывавших всего 287 человек (119 мужчин и 168 женщин). В июне 1716г. сенатским указом повелевалось крестить 21 семейство калмыков, прибывших в Чугуев, а затем «определить их на службу». 14 января 1717г. такого же содержания указ был послан на Дон, по поводу изъявивших желание креститься 25 семейств калмыков.

В октябре 1725г. в связи с поступившими с мест запросами о том, как  быть с калмыками, ушедшими из улусов и пожелавшими принять православную веру, Сенат издал указ, где было сказано «. . . калмыков, которые волею своею приезжают на Дон и о крещении в христианскую православную веру просить будут, тех принимать, и по крещению на службу в Чугуев отправлять». В 1728г. в составе Чугуевской команды было уже 90 семейств служилых калмыков.

Приведенные данные достаточно ясно говорят об обстоятельствах, обусловивших образование особых поселений донских и чугуевских калмыков, выделившихся из Калмыцкого ханства и уже не возвращавшихся, как правило, в его состав. Русское правительство было весьма заинтересовано в превращении калмыков в служилое военное сословие. Не удивительны поэтому и те поощрительные меры, которые ими принимались для умножения численности калмыков, привлеченных на царскую службу. Но какие причины выталкивали рядовых калмыцких тружеников из их хотонов, аймаков и улусов, что принуждало их соглашаться на переход в православие и превращаться в царских служилых людей? Как бы ни были различны эти причины в каждом отдельном случае, в массе своей они, несомненно, отражали социальные процессы, развивавшиеся в калмыцком обществе, недовольство народных масс условиями жизни под властью феодалов.

Кризис 1771 г. Откочевка  в Джунгарию

В течение почти целого столетия политика царского правительства по отношению к калмыцким феодалам была для них в общем достаточно благоприятной. Им была пожалована обширная территория для кочевания в избранных ими районах Нижнего Поволжья, они получили неограниченные возможности для обмена излишков своего производства на продукты земледелия и русской промышленности, им гарантировалась защита от внешних недругов и полное невмешательство в их взаимоотношения с калмыцкими трудящимися. Калмыцкие нойоны укрепили феодальные порядки в ханстве, беспрепятственно эксплуатировали подвластное им население, множили свои стада и богатства, боролись друг с другом за власть и преобладание. Участие в походах и войнах по планам и приказам царского правительства не было в тягость господствующему классу Калмыкии, поскольку русские власти не препятствовали ханам, тайшам и зайсангам захватывать и обращать в свою пользу добычу в виде скота, имущества и пленных, что еще больше увеличивало их богатства.

Вхождение Калмыкии в состав России отвечало и интересам рядовых  калмыков, обеспечивая им более или  менее устойчивые условия для  жизни и хозяйствования. Благоприятная в общем политика российских властей была главной причиной провала неоднократно предпринимавшихся ханами Джунгарии попыток убедить калмыцких тайшей вернуться в Джунгарские степи, оставленные ими в начале XVII в.

Усиление колонизации калмыцких  степей привело к сокращению пастбищных территорий со всеми вытекающими отсюда отрицательными последствиями для производства и воспроизводства стад, приобретения земледельческих и промышленных товаров и т. п. Ухудшение условий для калмыцкого кочевого скотоводства вело к сокращению доходов нойонов, которые стали искать выхода в усилении эксплуатации трудящихся и в обострении межфеодальной борьбы, ложившейся в конечном счете тяжелым бременем на плечи тех же трудящихся. Положение народных масс быстро ухудшалось.

В XVIII в. происходило значительное усиление централизации всех звеньев государственного аппарата абсолютной монархии. Эти изменения коснулись и Калмыкии. Так возник и начал усиливаться кризис Калмыцкого ханства.

Управление ханством подпадало  под все более строгий контроль царских властей и чиновников, назначавшихся Петербургом. Реорганизация Зарго, поощрение перехода калмыков в православие, активное вмешательство властей в выборы ханов и наместников — все это свидетельствовало о явном стремлении царского правительства ослабить значение калмыцких ханов, превратить тай-шей и зайсангов в правительственных чиновников, а членов ханского дома приравнять в правах к русским дворянам. Принять такую политику калмыцкая знать не хотела. В этих условиях в ее среде зародилась идея об откочевке из пределов России и возвращении в Джунгарию. Идея эта не была новой. Она возникала каждый раз, когда здесь, на Волге, тот или иной хан или тайша терпел неудачу в борьбе за реализацию своих планов. Немалое влияние оказывали и высшие иерархи ламаистской церкви Тибета, время от времени присылавшие на Волгу свои благословения и советы следовать вере отцов и дедов, воссоединиться с единоверцами Джунгарии и т. д. В этом же направлении действовали представители императорской власти Китая. Поэтому всякий раз, как только во взаимоотношениях России и Калмыкии возникали осложнения, среди тайшей тут же находились сторонники откочевки на родину их предков. В 1745 и 1747 гг., когда в Калмыкии царило большое возбуждение в связи с наплывом русских поселенцев, некоторые тайши активно обсуждали планы откочевки в Джунгарию. Но тогда этот план не был поддержан большинством нойонов. Спустя четверть века положение изменилось. В 1758 г. Джунгарское ханство перестало существовать. Большинство тайшей решило, что перекочевка на территорию Джунгарии улучшит их положение, позволит им сохранить автономию ханства, обеспечит их феодальные права и привилегии, даст им вольную и богатую жизнь. Возвращением в Джунгарию они рассчитывали преодолеть кризис, в котором оказалось Калмыцкое ханство, находясь в составе Российской империи.