Эдуард Грей: политический портрет

     Необходимо  отметить, что и в этой непростой  и запутанной ситуации Грей действовал великолепно. Хотя, как показали результаты, победа была не простой. Во-первых, Грей осведомил министров о содержании телеграммы Бьюккенена от 24 июля из Петербурга, где были высказаны надежды на то, что Англия не откажется объявить о своей солидарности с Францией и Россией. Потому что «...затронут общеевропейский вопрос в целом и Англия не может позволить себе невмешательство в возникнувшие сейчас проблемы; рано или поздно она будет втянута в войну ... и, как полагал Бьюкенен, если даже Англия откажется занять твердую позицию, то есть, говоря простым языком, воевать против Австрии и Германии».²⁸¹ Вслед за этим Грей, по словам Морлея, сделал «достопамятное заявление». «Настал момент, когда кабинет должен определенно решить, примем ли мы активное участие в общеевропейском вопросе рядом с двумя другими державами Антанты или останемся в стороне и сохраним абсолютный нейтралитет. Мы не можем более откладывать решение. События бегут очень быстро. Мы не можем больше надеяться на счастливый случай. В том случае, если кабинет выскажется за позицию нейтралитета, он не считает себя лицом, которое взялось бы проводить подобную политику. На этом он закончил. Весь кабинет, казалось, будто испустил вздох, и на одно два мгновенья установилась мертвая тишина».²⁸²

     Надо  отметить, что это выступление  на заседании кабинета Грей предварил  выступлением в Палате общин, где он заявил: «Сегодня я встречался с послами в Лондоне и выразил им следующую точку зрения, до тех пор пока ведется спор между Австро-Венгрией и Сербией непосредственно, я полагаю у нас нет причин для вмешательства, но, как только отношения между Австро-Венгрией и Россией станут угрожающими, вопрос будет затрагивать мир во всей Европе - а это затрагивает всех нас».²⁸³ Таким образом, помимо прессы, Грей пытался подготовить общественное мнение Великобритании, его наиболее важную часть - парламент. Но во время выступления в кабинете он несколько форсировал события. Большинство министров, как и рядовые англичане, было не готово к требованию подобного рода. Поэтому большинство высказалось против участия Англии в войне.    Так, открыто предложение Грея поддержал лишь Черчилль. Тайно поддержали Холден и Асквит, но последний, как глава правительства, занял официально выжидательную позицию. Крью, Мак-Кена, Бирелл заняли нейтральную позицию. А Ллойд Джордж тайком уверял оба лагеря (левое крыло и центр, и их противников «либералов-империалистов) в том, что он «всей душой» на их стороне. Одиннадцать оставшихся членов кабинета, во главе с Морлеем выступили против войны: Морлей, Джон Берне, Гаркорт, Бьючамп, Тревельян, Мак-Киннон Вуд, Гобгауз, Пиз, Саймон, Ренсимен и Герберт Самюэль.

      Таким образом, расстановка сил выглядела так: четыре человека, с учетом Ллойда Джорджа за войну; трое придерживались нейтралитета; одиннадцать - против войны. То есть политика Грея внутри правительства была дезавуирована большинством голосов.

      Но  более важное значение имела поддержка меньшинства. «Либералы-империалисты» занимали главные посты в правительстве и, таким образом, они могли проводить подготовку к войне без согласия большинства кабинета. Так лорд Бивербрук, один из хроникеров первой мировой войны, писал, что: «...пацифисты были ...сильны своей численностью, но без лидера беспомощны, как и показали события».²⁸⁴ В этих условиях, по его мнению,   «... практически все зависело от позиции Ллойда Джорджа».²⁸⁵

      Но  после того как кабинет распался на два лагеря, Ллойд Джордж, примкнувший к обоим лагерям, был полезен тем, что он передавал, свежую информацию из одного лагеря в другой.

      Споры в кабинете, относительно того, должна или нет Англия поддержать Францию  и Россию, приняв участие в европейской войне - разбились на вопрос о личной выгоде отдельных представителей капитала. С одной стороны - представители легкой индустрии, торговли, судоходства, банковского дела, с другой стороны -интересы представителей земельной аристократии и тяжелой индустрии, особенно представителей военной отрасли.

      Первые  опасались потери рынков сбыта и  падения экспортной торговли, уменьшения экспорта капитала и так далее. Они  указывали на то, что война недопустима  для удержания мировой гегемонии  Великобритании. Интересы же второй группы, в основном представленной консерваторами - требовали войны. Для того, чтобы опереться на деловые круги Англии Ллойд Джордж, по поручению Асквита, провел ряд конференций с финансистами и бизнесменами Сити, которые проходили 26, 27, 28 и 29 июля. В результате, 27 июля Ллойд Джордж докладывал кабинету министров о том, что часть деловых кругов в ужасе от одной мысли об участии Великобритании в войне. Они указывали, что это ударит по рабочим, по зарплате, ценам, и, когда настанет зима, неизбежно вызовет беспорядки и акты насилия.

      В ответ на это сторонники войны ответили, что обескровливание рабочего класса путем войны является лучшим средством для создания гражданского мира.

      Помимо  вопросов внутренней политики рассматривались и внешнеполитические аспекты. Грей спрашивал у членов кабинета - представляют ли они, что будет, если Франция и Россия выиграют войну без помощи Англии? При этом он приводил аргументы Эйра Кроу и Артура Никольсона о возможной изоляции Великобритании в этом случае. Причем изоляции полнейшей, возможно - с потерей колоний.

      В ответ Морлей выдвинул вопрос: "Думали вы когда-нибудь о том, что случиться, если победит Россия? Если Германия и Австрия потерпят поражение, то не Англия и не Франция займет первое место в Европе. На первом месте окажется Россия. Будет ли это к благу западной цивилизации?... Я не думаю так. Если она заявит, что хочет занять Константинополь, или дерзко аннексирует северную и нейтральную зоны Персии, или же будет настаивать на постройке железных дорог до индийской или афганской границы, так кто ей сможет помешать? Германия непопулярна в Англии, но Россия непопулярна еще больше".²⁸⁶

      Как можно видеть, на этом заседании обсуждались практически все вопросы - от внутриполитических аспектов, в частности, усиление рабочего движения, до внешнеполитических - моделирования ситуаций, с учетом настоящих, то есть современных противоречий. Таким образом, после первого совещания кабинета в «новом русле» политики Грея, большинство министров отвергло войну. Но разногласия в кабинете не помешали «либералам-империалистам» продолжить курс на развязывание войны. Это объясняется тем, что внутренние противоречия в кабинете не доводились до общественного мнения.

      Так, сам Морлей писал в «Заявлении об отставке», что «...узы личной дружбы и привязанности, связывающие его с некоторыми из них, не могли быть сломаны разногласиями общественного характера».²⁸⁷ Поэтому организаторы войны не боялись разоблачения перед широкими слоями общества, так как действовали под молчаливым прикрытием пацифистов. В подтверждении этого можно привести слова Уинстона Черчилля:            «Ежедневно, когда прибывали телеграммы, показывающие потемнение европейской арены, и заседания кабинета начинались с возрастающим напряжением, я нажимал на различные рычаги, которые последовательно привели нашу морскую организацию в полную готовность. Нужно все время помнить, что если бы мир был сохранен, то каждую из этих мер, алармистскую по своему характеру и влекущую большие расходы, пришлось бы оправдывать перед либеральной палатой общин. Это учреждение, едва выскочив из опасности, конечно, действовало бы дальше исходя из допущения, что участи Британии в войне на континенте было бы преступным безумием. Кроме того, было бы бесцельно отвлекать главные споры в кабинете в чисто технические каналы. Потому мне пришлось взять на себя собственную и единоличную ответственность за многое, что было сделано в момент необходимости».²⁸⁸

      Потерпев  политическое поражение на заседании  кабинета, Эдуард Грей погрузился в  политическое уединение - 28 июля он встретился только с Полем Камбоном. Он ожидал подходящего момента, который мог бы переломить ситуацию внутри правительства в «нужную» сторону. Но Грей - не единственный деятель британской политики, добивавшийся вступления Англии в войну. Уже 27 июля, в полночь, Уинстон Черчилль направил всем командующим эскадрами неофициальную предупредительную телеграмму: «Будьте готовы следить за вражескими кораблями и учитывайте диспозицию судов Его Величества с этой точки зрения. Мера чистой предосторожности. Ни один лишний человек не должен быть осведомлен. Соблюдайте строжайшую секретность».²⁸⁹

      На  следующий день Первый лорд адмиралтейства начал концентрацию минных тральщиков и сосредоточил всю английскую гидроавиацию, произвел учет запасов угля, мобилизовал тихоокеанскую    эскадру,     усилил    охрану    складов,     арестовал организацию германских шпионов, которые были рассекречены еще в 1911 году и которые занимались шпионажем за «Home Fleet». В этот же день, он приказал реквизировать и включить в список судов английского флота строящиеся в Англии линкоры Турции, класса «дредноут».²⁹⁰

      Тогда же он совершил еще один шаг, более ответственный. «Во вторник 28-ого я почувствовал, что флот должен отправиться на свою базу. Он должен двинуться туда немедленно и тайно, он должен идти на всех парах к северу, пока каждый германский морской или военный авторитет бы в высшей степени, как только это возможно, заинтересован избегать столкновения с нами».²⁹¹

      Сам Черчилль объясняет это решение так: «Если он двинется так рано, ему не нужно будет идти Ирландским каналом и вокруг северного побережья Англии, он сможет пройти через Дуврский пролив в Северном море, и наш остров, следовательно, не остался бы без прикрытия даже и один день. Кроме того, он прибывал скорее и с меньшими затратами топлива. Поэтому во вторник в 10 часов утра я предложил этот шаг первому морскому лорду и начальнику штаба, и нашел, что они всецело настроены в его пользу. Мы решили, что он должен покинуть Портленд 29-ого утром в часы темноты с крайними предосторожностями двигаться на Скапа-Флоу. Я боялся представить этот вопрос на рассмотрение кабинета, чтобы он ошибочно не был рассмотрен как провокационное деяние, способное повредить шансы на мир».²⁹²

      Подобное  объяснение весьма похвально для военного министра. Но действительно, затраты на несанкционированное перемещение флота - это ничто, по сравнению с возможным политическим резонансом. И здесь просматривается четкая линия, по которой действовали «либералы империалисты» в меньшинстве. Вот как дальше объясняет Черчилль нежелание отвлекать на «технические вопросы» кабинет: «Было бы     ненормально представлять на решение кабинета вопрос о передвижении британского флота в отечественных водах из одного британского порта в другой. Поэтому я осведомил только премьер-министра, который тотчас же выразил свое одобрение».²⁹³

      Таким образом, можно говорить о том, что  Черчилль действовал не самовольно - о  перемещении флота знал глава  правительства.  Другое дело,  что  все  вопросы  подобного  плана решались без согласия кабинета, и Черчилль, совершая подобные действия, рисковал быть отправленным в отставку.  

     Объявление  Австро-Венгрией войны Сербии было еще одной "технической ошибкой" Тройственного союза. И здесь сказалась несогласованность германского и австрийского министерств иностранных дел. При этом в прессе Англии, после опубликования ответа Сербии на ультиматум Австро-Венгрии наиболее распространенным было выражение: " после корректного практически полного удовлетворения требований Австрии, нет причин для начала войны"²⁹⁴ 

       При этом внимание прессы было направлено, к 29 июля, сразу на два направления - ирландский кризис и возможная война. При чем в большей степени, по прежнему, интересовал ирландский вопрос. Это было связано с тем, что 30 июля в палате общин должно было состояться второе чтение и "дополнение билля" об Ольстере, а тем временем "...в Ирландии уже началась междоусобица."

       В этом свете политика правительства  была направлена на перенос внимания общественного мнения в сферу внешней политики. В этом направлении показательна "война" консервативной и либеральной прессы, наиболее яркими представителями, которых были "Манчестер Гуардиан", "Стандарт" и "Дейли Телеграф". Здесь боролись две точки зрения: "Если конфликт затронет Россию, война коснется и Англии" и «Не только мы нейтральны сейчас, но мы можем сохранять этот курс на протяжении всей воины».²⁹⁵

       Новость об объявлении войны Сербии Австрией пришла в 18 часов 30 минут 28 июля. После этого Грей вновь занял активную позицию на внешнеполитической арене.

       Утром 29 июля царский посол в Лондоне  Бенкендорф сообщил о начале частичной мобилизации в России четырех округов (Киевского, Одесского, Казанского и Московского), и "забыл" упомянуть о том, что также мобилизуются Балтийский и Черноморский флоты. С учетом того, что сообщил Грей Сазонову 28 июля, это могло повлечь мобилизацию Германии.

       Немного ранее, в 15 часов 28 минут, Асквит объявил "период предосторожности" - это было связано с тем, что в Англии знали о тайной мобилизации в России. "Период предосторожности" в самой Англии носил достаточно "невинный" характер - техническая подготовка к мобилизации, но в колониях "период предосторожности" был приравнен к мобилизации.

     29 июля Грей приказал посланнику  Великобритании в Сербии Кракентропу сжечь все бумаги, шифры и архивы, оставшиеся в Белграде. После этого Грей встретился с Лихновским и заявил, что "Британское правительство желало поддержать дружбу с Германией и стоять в стороне, пока конфликт был ограничен Австрией и Россией. Но если Германия и Франция будут втянуты в войну, тогда положение измениться и британское правительство в силу обстоятельств может счесть себя вынужденным принять быстрое решение...Я далек от желания угрожать в какой бы то ни было мере; я хотел только уберечь вас от разочарования , а себя от упреков в двоедушии".²⁹⁶