Эдуард Грей: политический портрет

сэром Горасом Рембольдом. Циммераман посоветовал, "по-дружески", правительству Сербии предложить "по собственной инициативе" предложить свою помощь в "расследовании причин и происхождения заговора"²⁴⁴ правительству Австро-Венгрии. Этим "сербское правительство, которое, он уверен, не заслуживает порицания, дало бы убедительное доказательство того, что оно отделяет себя от причин, вызвавших совершение этого ужасного преступления".²⁴⁵

     Правильно анализируя это предложение, британские дипломаты увидели в нем провокацию – подобное предложение Австро-Венгрии со стороны Сербии, до официальной просьбы потерпевшей стороны, был бы расценен как признание в вине. И сам факт такого совета давал намек на то, что противники к чему-то готовятся.

     И только 6 июля, после беседы с Лихновским, Грей получил четкую и целостную  картину: "австрийцы что-то готовят, и не исключено, что они решаться на военное выступление против Сербии".²⁴⁶ В связи с этим Лихновский просил Грея использовать свое влияние "для смягчения настроений в Петербурге".²⁴⁷ При этом он отметил, что Германия не может оставить своего союзника, как бы тот далеко не зашел в своих требованиях.

Таким образом, у министерства иностранных дел Великобритании уже 6 июля была информация о том, что Тройственный союз, возможно, готовится к активным действиям. И в том случае, если Россия вступиться за Сербию, Германия выступит за Австро-Венгрию, а Франция займет сторону России. В этом случае станут возможны серьезные европейские осложнения, вплоть до войны.

     В результате перед министерством  иностранных дел Англии стояло две  основные задачи. Первая, это определить, считают ли этот момент удобным для вооруженной борьбы остальные участники Антанты. Второе, в случае положительного ответа на первый вопрос, сделать все возможное для того, чтобы для Тройственного союза возникли сильные осложнения.

И с  этого момента, во внешней политике Грея сосуществуют два направления: "миролюбивое" и "агрессивное". В первом случае, общаясь с дипломатами Германии и Австро-Венгрии, он высказывает свою веру в невозможность войны, обещает свою помощь для оказания влияния на Петербург и Париж, и т.д. Во втором случае.

     Конечно, Грей вёл себя очень и очень  двойственно, но не стоит воспринимать его действия, как открытую провокацию. Скорее всего, он не исключал возможности начала войны и, подталкивая союзников к мобилизации, он просто хотел, чтобы они не были застигнуты врасплох. При этом, он не исключал возможности мирного урегулирования конфликта. Именно это направление во внешней политике характерно для Грея в период с 6 по 27 июля. Причем один интересный момент заключается в том, что дипломатия министерства иностранных дел Великобритании проводимая     Э. Греем не доводилась не только до парламента, но и до большей части членов кабинета. И это касалось не только периода с 6 июля по 3 августа, но и ранее заключенные соглашения и обязательства были известны лишь узкому кругу людей.

     8 июля, в разговоре с послом  России в Лондоне графом Бенкендорфом, Грей сделал особый упор на  то, что "...важно соблюдать в  отношении Германии величайшую  осторожность в повседневных  сношениях и избегать малейшего инцидента".²⁴⁸ Именно в этом разговоре он впервые четко сформулировал возможность войны, войны всеобщей, войны со всеми ее потрясениями.

     В этот же день произошла встреча Грея с французским послом в Лондоне  Полем Камбоном. Но в разговоре  с Камбоном, Грей был более сдержан и призывал лишь оказать воздействие на Петербург и укрепить его терпение.

     И та, и другая встречи носили зондирующий  характер - Грей, по сути дела, задавал один и тот же вопрос: "Как вы будете себя вести в случае нападения Австро-Венгрией на Сербию?". Таким образом, Эдуард Грей пытался получить полуофициальный ответ от союзников по Антанте, опираясь на который, он мог бы вести дальнейшие переговоры с Германией. Их основная цель – понять позицию стран Тройственного союза. Если будет возможно, будет необходимо предпринять все попытки для сохранения мира, если этого не удастся – готовить к стрельбе.

     На  следующий день, 9 июля, состоялась очередная "дружеская" беседа Лихновского  и Грея. И в этот раз Грей уверял Лихновского в миролюбии Англии. При этом он особо подчеркнул, что   желает   поддерживать   с   Германией «... связь, по всем вопросам внешней политики...». Во второй половине дня Грей вновь пригласил Лихновского и дал понять, что Англия «имеет «свободу рук», и не связана никакими обязательствами на континенте, а также, что Россия полна самых миролюбивых настроений».²⁴⁹

В этот же день пришла телеграмма от английского  посла в Австро-Венгрии Мориса де Бунзена, писавшего о тревожных  настроениях дипломатического корпуса  в Вене. И германский и французский и русский дипломаты говорили о возможной войне. Так царский посол в Австро-Венгрии Николай Николаевич Шебеко прямо заявил, как пишет де Бунзен: "...Сербская война означает всеобщую европейскую войну..."²⁵⁰. Затем пришли донесения дипломатов из Берлина, Вены, Будапешта, Рима, Петербурга, Парижа - все они лишь укрепляли убежденность Грея в том, что ситуация сложилась крайне напряженная. И Петербург не видит возможности остаться в стороне в случае военных действий Австро-Венгрии против Сербии. Поэтому встреча, произошедшая между Лихновским и Греем 15 июля, состоялась в менее радостной и оптимистичной атмосфере, чем встречи 6 и 9 июля. Теперь Грей начал говорить о том, что он "не сможет сохранить контроль над русской политикой и должен будет... учитывая недовольство, которое ... царит в России против Англии, считаться с русскими чувствами".²⁵¹

16 июля, Грей получил телеграмму от  посла Великобритании в Австро-Венгрии  де Бунзена, которая одержала  разговор с бывшим австрийским  послом в Риме графом Люцовом.  Откуда Грей узнал, что Австрия готовит против Сербии "...нечто вроде обвинительного акта. Если Сербия не сдастся немедленно, против нее будет применена сила...".²⁵²

     А еще через день пришел ответ из Петербурга, Сазонов писал, что: "...что-либо вроде Австрийского ультиматума... не может оставить Россию равнодушной и она может быть вынуждена принять некоторые предварительные меры военного характера".²⁵³

     Убедившись  в том, что Россия не намерена бросать  Сербию и готова выступить на ее защиту, Грей начал проводить политику зондирования отношений России и Австро-Венгрии. Начался, так называемый период "советов".

     Для этого он послал 20 июля телеграмму послу  в России сэру Джорджу Бьюкенену, в которой советовал ему поговорить: "...в том смысле, т.е. указать на то, что крайне желательно, чтобы Россия и Австрия обсудили вопрос совместно".²⁵⁴

     Но  президент Франции Раймонд Пуанкаре, с которым Бьюкенен поговорил "в этом смысле" 21 июля, когда Пуанкаре был с визитом Петербурге, указал на то, что переговоры в настоящее будут весьма опасны. И он в большей мере был настроен на то, чтобы советы умеренности исходили от Франции и Британии.

     22 июля состоялась еще одна встреча  Лихновского и Грея, на которой  Грей ограничился обещанием воздействовать  на Петербург. В результате, за период с 28 июня по 23 июля министерство иностранных дел Великобритании проделало огромную работу. Во-первых, выяснило реальную расстановку сил, как в лагере союзников, так и в лагере Тройственного Союза. Сама Великобритания осталась в этот период в стороне от политических обязательств, но не в полной изоляции.

     То есть Англия по-прежнему имела «свободу рук». Одновременно с этим шла работа с общественным мнением внутри страны. Так первый лорд адмиралтейства, член кабинета, Уинстон Черчилль писал, что:" если бы министр иностранных дел предложил , чтобы Великобритания в случае германской агрессии против Франции или нарушения бельгийского нейтралитета объявила бы войну    Германии, то кабинет    в тот момент не

согласился  бы с ним. Я убежден, что если бы Э. Грей направил немцам подобный ультиматум, это бы привело к полному расколу правительства".²⁵⁵

Если  говорить о работе с общественным мнением, то не только пресса занималась его формированием. Здесь показателен  пример канцлера казначейства Ллойда Джорджа. В 1911 году он очень бурно  реагировал, буквально рвал и метал. Но летом. 1915 года все было наоборот - он уверяет посла Австрии, что в войне Англия не участия примет.

     Но  более наглядны два его публичных  выступления - 17 и 23 июля. На первом "...в  мрачных красках рисовал ...перспективы внутреннего развития страны. Однако он не видел ничего особенно тревожного в ее внешнеполитическом положении. А 23 июля, в день вручения австро-венгерской ноты в Белграде, Ллойд Джордж произнес успокоительную речь в Парламенте. «В следующем году можно будет, вероятно, сократить расходы на военные нужды, ибо теперь отношения между Англией и Германией значительно лучше, чем были несколько лет назад. Оба государства "начинают осознавать, что они могут сотрудничать ради общих целей, и что пункты сотрудничества более важны, более значительны и многочисленны, чем пункты возможного конфликта".²⁵⁶

      При этом "либералы-империалисты" не забывали о главной силе Англии - флоте. После традиционных ежегодных  маневров, закончившихся в Спитхэде парадом, где, король Георг V проинспектировал объединенные флоты Королевских ВМС, флот не был распущен.²⁵⁷ Адмиралтейство объявило 20 июля, что флот остается в сконцентрированном состоянии. С вручением 23 июля Австрией в Белграде ультиматума, начался новый виток дипломатической работы министерства иностранных дел Великобритании - его можно назвать политикой "советов". Предыдущий этап был закончен успешно - Англия не пока рассматривалась      как      главный      противник            Германии и, соответственно, Австро-Венгрии. В то же время, Великобритания не испортила отношений с Россией  и Францией.  Они  по-прежнему вели дипломатические переговоры. И самое главное, Россия и Франция не потеряли веры в то, что Великобритания выполнит свои обязательства союзника, и в случае возникновения конфликта придет на помощь.

     Следующим этапом, в политике британских дипломатов, стало создание положительного образа для Сербии в общественном мнении, как внутри страны, так и на международной  арене. Сербия предстала всему миру жертвой агрессии Австро-Венгрии, а, соответственно, и всего Тройственного союза.

     Именно  в период с 24 по 27 июля произошло "...перерастание локального конфликта в европейский  и объявление великими державами  о своей заинтересованности в его разрешении".²⁵⁸ Именно в этот период произошла смена трактовки конфликта - из локального он превратился в конфликт блоков - Тройственного союза и Тройственного согласия. Хотя Великобритания и говорила о своей независимости от договоров, практически до 28 июля.

     Так ультиматум Сербии Грей прочел еще 23 июля, по специальному разрешению министра иностранных дел Австро-Венгрии Бертольда. После прочтения, Грей произнес несколько фраз, имевших далеко идущие последствия. Довольно является заявление, что "степень английского воздействия на Россию... будет зависеть от того, насколько обоснованы требования и насколько вески оправдания, которые Австрия могла бы изобрести для предъявления своих требований".²⁵⁹

     На  следующий день, 24 июля, Грей получил  текст ультиматума в официальном  порядке. Прочитав текст, Грей заявил, что эта "Нота кажется самым страшным ультиматумом, адресованным одним государством другому независимому государству... Я, однако, делаю эти замечания не с целью дискутировать о том, кто прав - Австро-Венгрия или Сербия. Это не наше дело. Я должен заниматься этим вопросом только с точки зрения европейского мира, и я испытываю тревогу".²⁶⁰

     После Менсдорфа, посла Австро-Венгрии  в Лондоне, Грей принял Поля Камбона. С ним он поделился замечаниями, сделанными в адрес условий ультиматума.

     В ходе беседы обсуждались возможности посредничества. И здесь Грей четко обрисовал свое видение ситуации: лишь после того, как Австрия вторгнется в Сербию, а Россия в ответ на это выступит против Австрии, только после этого Англия окажет умеряющее воздействие на Австрию и Россию. При этом Грей высказал своё суждение, что именно эта позиция является наиболее оптимальной. В случае, если Англия объявит о полной поддержке России, та может немедленно развязать войну. Позиция «умеряющего» воздействия же заставит страны опасаться открыто идти на конфликт.

     При этом во время беседы, которая закончилась тем, что Грей пообещал вызвать для "умеряющего" разговора, германского посла, Грей сказал одну очень интересную фразу. Ее он сообщил в своей телеграмме британскому послу в Париже Берти. Так, он сообщает о предстоящей встречи с Лихновским и давешней просьбе последнего оказать умеряющее воздействие на Петербург. "Я скажу послу, что, конечно, если вручение этого ультиматума Сербии не вызовет осложнений между Россией и Австрией, нам нет до этого дела; но если Россия усвоит ту тоску зрения, которую, как мне кажется, должна занять любая держава, заинтересованная в Сербии, я буду совершенно бессилен из-за условий ультиматума употребить какое-либо умеряющее влияние".²⁶¹

     Таким образом, сразу после официального получения ультиматума Грей счел целесообразным предостеречь Петербург, заявляя, что дело России - выступить на защиту Сербии, если она в ней заинтересована. Но если это произойдёт, то может осложниться и без того напряжённое положение. При этом он оговорил условия при которых Великобритания вмешается в конфликт - лишь в случае осложнений между Россией и Австрией. То есть в том случае, когда дело дойдет до мобилизации армии России, после вторжения Австрии в Сербию. И эту программу действий, через Камбона, Грей предложил французскому правительству - ожидая от него реакции.