Эдуард Грей: политический портрет

     Днем 24 июля, в 15 часов 40 минут, началось заседание  кабинета, посвященное ирландскому  кризису. Оно закончилось к 17 часам  вечера. В конце заседания Грей заявил, что должен сделать важное сообщение. После этого он прочитал, без комментариев, ультиматум Сербии. Но на этом заседании не произошло обсуждения позиции правительства в этом конфликте. По окончании заседания Грей принял князя Лихновского, который вручил предложение германского правительства о локализации конфликта: «Имперское правительство настоятельно желает локализации конфликта, ибо любое вмешательство другой державы по условиям договоров повлечет за собой неисчислимые бедствия».²⁶² Грей вновь повторил свой ответ Мансдорфу: если Россия не вмешается - "мне нет до этого дела", К сожалению, резкий тон и краткость времени на ответ не позволяет использовать влияние в одиночку - необходимо посредничество четырех великих держав и т.д.

     Вечером, в 20 часов, Грей связался по телеграфу  с Петербургом и получил телеграмму от Бьюкенена - Сазонов конфиденциально сообщил о том, что в результате переговоров президента Франции Пуанкаре и    Николая II по австрийскому ультиматуму оба правительства решили не останавливаться перед европейской войной. Бьюкенен писал: «Французский посол дал мне понять, что Франция не только окажет энергичную поддержку,  но и выполнит ... все обязательства налагаемые союзом».²⁶³ Позже Сазонов сказал Грею: «Если вы выступите вместе с Францией и Россией - войны не будет. Если Вы не присоединитесь - будут течь реки крови ,и в конце концов вы угодите в войну».²⁶⁴

     Сразу по получении этой телеграммы Грею предпринимать более решительные действия. Он послал телеграмму английскому поверенному в делах Сербии Кракентропу в Белград, где основной мыслью было то, что «...сербское правительство должно ответить так, как, по его мнению, требуют интересы Сербии. Я не могу сказать предотвратить что-либо вроде безусловного принятия военное выступление Австрии по истечении срока, но единственным шагом явилось бы дать к назначенному сроку положительный ответ на как можно большее количество пунктов и не встречать австрийские требования голым отказом».²⁶⁵

     То  есть, Грей не ожидал безусловного принятия ультиматума и дал понять это через своего посла сербскому правительству. Помимо этого Грей обязал посла «посоветоваться с вашими русскими и французскими коллегами».²⁶⁶ После чего он разослал копии телеграммы в Петербург и Париж через Бьюкенена.

     Обязав  посла согласовать свои действия с коллегами, Грей фактически предписывал Кракентропу согласовывать свои выступления с выступлениями русского и французского дипломатов в Белграде. Таким образом, он, Грей, фактически одобрял наперед тот курс действий, которые Пуанкаре и Сазонов могли взять по отношению к Белграду, выполняя решения принятые за время пребывания Пуанкаре в Петербурге. Тем самым Грей отказывался от позиции «благожелательного нейтралитета» и объявлял, правда косвенно и намёками, о своей поддержке союзников.

     Утром 25 июля в министерстве иностранных  дел Великобритании помощники Грея, Эйр Кроу и Артур Николсон, как следовало, оценили телеграмму.

     Интересны пометки, оставленные на полях этой телеграммы. Так помощник министра иностранных дел Великобритании Эйр Кроу дал весьма исчерпывающий  анализ сложившейся ситуации. Так он отмечает, что: «…прошёл момент когда  еще можно  было добиться французской поддержки в попытке удержать Россию. Ясно, что Франция и Россия решили поднять брошенную им перчатку... Франция и Россия считают, что это предлоги и что окончательно встал более крупный вопрос о борьбе Тройственного союза против Тройственного согласия. Я считаю, что было бы неразумно, если бы Англия пыталась выступить против этого мнения...».²⁶⁷

Помимо  этого Кроу указывает, что еще  есть возможность пошатнуть решимость  Германии начать войну - для этого надо «...внушить ей опасение, что в случае войны Англия будет на стороне Франции и России...».²⁶⁸ Далее Кроу обрисовал ситуации, в которых может оказаться Англия, не приняв в ней участие. В первом случае Англия останется в изоляции, после того, как Россия и Франция будут разбиты. Другая альтернатива - потеря колоний и полная изоляция, в случае, если победят Франция и Россия. Таким образом, в этой борьбе, которая идет отнюдь не за овладение Сербией «...наши интересы связаны с интересами Франции и России».²⁶⁹

     Этим же утром состоялся разговор между Э. Греем и У. Черчиллем.      Последний, ознакомившись с телеграммой, отправленной Бьюкенену,     заявил, что он не будет демобилизовывать флот, а наоборот постарается поставить его в исходное стратегическое отношение.

     Но  Эдуард Грей решил, что заявление  России и Франции о мобилизации  флота делать еще рано. То есть с  самого начала, интересы Великобритании были связаны с интересами Франции  и России в их противостоянии Германии. "Английская внешнеполитическая и военная элита начали подготовку условия для вступления в войну и проведения этого решения через кабинет и парламент"6 . Ответственные за принятие решений «либералы-империалисты» опасались того, что эти решения могут быть не одобрены внутри страны. Кроме того, Грей ещё надеялся, что конфликт может быть разрешён мирным путём.

     Поэтому Грей не торопился с объявлением мобилизации. И именно поэтому, опасаясь отставки, так как его политика могла быть не поддержана   парламентом и кабинетом, он одобрил заявление Бьюккенена, когда он   отказался обещать помощь России и Франции.

     «Я не мог, конечно, поддержать их надежды на то, что Англия особой декларацией объявит свою солидарность с Францией и Россией, вплоть до поддержки оружием из-за такого государства, как Сербия, которое никоим образом не затрагивает британских интересов. Такое обязательство не было бы поддержано общественным мнением Англии, а не поддержанное общественным мнением, ни одно британское правительство не возьмет на себя ответственность за вовлечение страны в войну».²⁷⁰

     Но, одобряя, официально, благоразумные  речи Бьюккенена, Грей неофициально «трижды посоветовал царскому правительству приступить к мобилизации возможно скорее».²⁷¹ В этом не было какого-либо подстрекательства к войне. Эта мера имела чисто оборонительный характер и была направлена лишь на то, чтобы Россия не оказалась застигнутой врасплох, в случае начала войны.

     Первое  пожелание такого рода он сделал 25 июля в разговоре с царским послом в Лондоне Александром Константиновичем Бенкендорфом, которого информировал о разговоре с князем Лихновским, послом Германии в Лондоне. «Я не дал никаких указаний на то, что мы остаемся в стороне, напротив, я сказал германскому послу, что пока спор идет между Австрией и Сербией, я чувствую себя вправе вмешаться, но ... если он станет спором между Австрией и Россией, он превратиться вопрос о сохранении мира в Европе, вопрос, который затрагивает всех нас... я сказал, о предположении, сто Россия мобилизуется, между тем, как до сих пор германское правительство полагало, что Сербия не получит поддержки...».²⁷²

     Оценивая  позицию Грея 25 июля 1914 года, Бенкендорф сообщал Сазонову в частном письме: «Хотя я не могу представить вам никакого формального заверения в военном сотрудничестве, но я не наблюдал ни одного симптома ни со стороны Грея, ни со стороны короля, ни со стороны кого-нибудь из лиц пользующихся влиянием, что Англия серьезно считается с возможностью остаться нейтральной».²⁷³

     Таким образом, 25 мюля механизм войны был запущен. Это была суббота, и после завершения конференции круглого стола, посвященного ирландскому вопросу, большинство министров разъехалось. Черчилль - в Кромер, Грей - в свое имение Итчен-Аббас. Практически вся информация, скопившаяся за день, была прочитана, скорее всего, во второй половине дня 26 июля.

     Между 14 и 15 часами 26 июля князь Лихновский сообщил Никольсону, что Россия призывает  запасных - это мобилизация. И если она «...произойдет на германской границе, Германия тоже будет вынуждена мобилизоваться и Франция, естественно последует за ней».²⁷⁴

     Тогда Помощник Грея Никольсон разыскал Грея и предложил провести конференцию  послов Германии, Италии и Франции, под руководством Грея. А Сербии, Австрии и России предложить отсрочить  до выяснения результатов конференции  все активные военные операции. Грей полностью одобрил идею конференции: «Я полагал, что германские приготовления к войне зашли гораздо дальше приготовления Франции и России: конференция дала бы время последним двум приготовиться и изменить ситуацию к невыгоде Германии, которая теперь  имела явное преимущество».²⁷⁵ Грей понимал. Что страны Тройственного союза уже не откажутся от идеи войны, поэтому он стремился выиграть время для своих союзников.

     Почти одновременно с Греем в Лондон вернулся Черчилль. После разговора  с принцем Баттенбергом, первым морским лордом, Черчилль отправился к Грею и сообщил, что флот задерживается в состоянии концентрации. В отношении же экспедиционного корпуса мобилизация не требовалась - армия набиралась на профессиональной основе.

     Но  если в отношении флота, армии и дипломатии подготовка Англии к участию в войне была весьма успешной, то в отношении общественного мнения ситуация обстояла не так оптимистично. Англия не думала о возможности войны.

     Бенкендорф писал 26 июля Сазонову: «Англия, целиком поглощенная... Ольстерском вопросом, едва пробуждается. Со вчерашнего дня она знает, что надвигается война, со вчерашнего дня она обеспокоена этим. Но то, что Англия может быть в нее втянута, не проникает в сознание англичан».²⁷⁶

     Но  по мере развертывания событий и  все большего напора Австрии и Германии, которые начинали выглядеть действительно «виноватыми», антисербская кампания в прессе сворачивалась. Все больше начали фигурировать лозунги: «крестовый поход», «во имя права и справедливости». Симпатии к Сербии стали расти.

     К 27 июля события, развернувшиеся после  убийства в Сараево, стали практически  необратимыми. И в этот период основной задачей Э. Грея стало принятие «твердого решения» правительством. Задача тем более щекотливая, если учесть, что кабинет, его большинство, не говоря уже о парламенте, не знали о политике проводимой министерством иностранных дел. По крайней мере, той ее части, что касалась тайных договоров. В частности - "обязательства чести".

     Утром 27 июля сербский посланник в Англии М. Бошкович прочел помощнику Грея, Артуру Никольсону, сербский ответ на ультиматум Австро-Венгрии - ответ уступчивый по форме и содержанию. В принципе с малейшими уступками и оговорками Сербия принимала все условия Австро-Венгрии за исключением последнего: для ведения расследования Австрийскими чиновниками в Сербию вводятся Австро-венгерские войска. Фактически это означало оккупацию страны.

     Тем же утром этот факт Э. Грей использовал  в беседе с князем Лихновским. Разговор происходил в достаточно напряженной  обстановке, что отметил в своем донесении посол. При этом, в беседе, Грей подчеркнул, что уступчивость Сербии «...можно приписать лишь воздействию России. Если Австрия не удовлетвориться этим ответом, то будет совершенно очевидно, что Австрия ищет лишь предлог, чтобы раздавить Сербию».²⁷⁷ Таким образом, в Сербии должен быть «...нанесен удар России и русскому влиянию на Балканах. Ясно, что Россия не может отнестись к этому равнодушно и должна счесть это прямым вызовом. В результате возникает самая ужасная война, которую когда-либо видела Европа, и никто не знает, к чему может привести такая война".²⁷⁸ При этом Грей отметил, что в таком случае «...возникает европейский вопрос и последует война, в которой все державы примут участие».²⁷⁹

     Через некоторое время состоялся еще  один разговор - на сей раз с русским посланником в Лондоне Бенкендорфом. Во время этого разговора Эдуард Грей по-прежнему воздерживался от открытого разговора, ограничившись несколькими намеками. Они касались того, что в случае конфликта, Великобритания не останется в стороне. В подтверждение этого он обратил внимание Бенкендорфа на утренние английские газеты, где был опубликован приказ об отсрочке де концентрации флота Великобритании и, соответственно, демобилизации моряков. Но «русский посол не должен понимать мою ссылку на это как означающее, что мы обещаем что-то большее, чем дипломатическое выступление».²⁸⁰

     Сразу надо отметить тот факт, что приказ был отдан под личную ответственность  Уинстона Черчилля 24 июля. А официально он был опубликован только 27 июля. В тот же день, после бесед с послами Германии и России, Грей отправился на заседание кабинета. Именно здесь находилась «линия фронта» для главы министерства иностранных дел. Во многом это определялось тем, что либеральный кабинет не был однороден. Большую его часть составляли представители левого крыла и центра либеральной партии. Они и не знали о деятельности, которую проводили правые либералы, «либералы-империалисты» (Грей, Асквит, Черчилль и др.).

     И их нельзя было привлечь на свою сторону  в связи с тем, что они считали невыгодным участие Англии в войне против Германии - это грозило потерей голосов избирателей. А либеральная партия и так уже начала терять их. К тому же значительная часть кабинета была настроена прогермански, по ряду причин. В этой ситуации неосторожно высказанное заявление об участии Великобритании в войне против Германии, могло привести к расколу кабинета. События, развернувшиеся на этом заседании, можно увидеть из единственного опубликованного документа "Заявления об отставке" Джона Морлея - главы либералов-пацифистов и заместителя премьер-министра. Это практически единственный документ, касающийся этого события.