Сопоставительная типология систем частей речи русского и немецкого языков

В немецком языке представлена специальная  вежливая форма, которая отличается от побудительного обращения к нескольким лицам и включает в качестве обращения местоимение, совпадающее по форме с местоимением 3-го лица множественного числа, ср.: nehmen Sie, kommen Sie.  В русском языке вежливая форма совпадает со 2 лицом множественного числа и, как правило, усиливается модальным словом пожалуйста, ср.: возьмите, пожалуйста; проходите, пожалуйста.

Различия этим не ограничиваются. В современном немецком языке  для выражения

вежливого побуждения, как правило, широко используется целый комплекс средств: формы сослагательного  наклонения с семантикой потенциальности  сочетаются с модальными глаголами со значением возможности и усиливаются почти обязательным добавлением «волшебного слова» пожалуйста. Приведем в качестве примера стандартную фразу,  которую (с региональным варьированием) можно услышать в Германии почти повсеместно из уст представителей самых разных слоев населения:

Könnten Sie mir bitte sagen, wo die Mozartstrasse ist?

Другими словами, вежливость воспринимается как отсутствие императивности или категоричности высказывания,  которое получает модальную окраску потенциальности. Побуждение к действию имеет при этом завуалированный характер и облекается в форму вопроса. Слово bitte функционально приближено к модальной частице со значением вежливой просьбы. Здесь налицо языковая избыточность: формы выражения вежливости дублируются в одном высказывании трижды.

Носители  русской культуры, как  правило, не задумываются о том, оставляют  ли они партнеру возможность выбора: вполне вежливым здесь считается употребление императивных форм в сочетании со словом пожалуйста:

Скажите, пожалуйста, как  пройти к...?

Эти формы могут смягчаться императивными  же выражениями:

будьте так добры, будьте любезны.

Однако вряд ли можно утверждать, что такие смягчающие формы распространены повсеместно. Скорее они представлены в культуре образованного и даже  – еще уже  – элитного слоя общества. В свою очередь в русскоязычной культурной среде вряд ли можно представить себе употребление высказывания,  соответствующее приведенной выше стандартной фразе из современного немецкого языка:

* Могли бы Вы мне  пожалуйста сказать, где находится  улица Моцарта?

Сопоставление вежливых высказываний показывает, что сфера употребления повелительного наклонения в русском языке несколько шире.  Как было упомянуто выше, повелительное наклонение употребляется в русском языке в некоторых других случаях, в которых в немецком языке оно не допустимо, например, вместо сослагательного наклонения для выражения долженствования или уступки. Ср.: А он возьми да и скажи…; Не имей он друзей, совсем пропал бы; Будь он хоть семи пядей во лбу, и то не справился бы с этим. Семантическая  транспозиция русского повелительного наклонения объясняется, возможно, тем, что из всех глагольных форм в русском языке императив ближе всего к неосложненной глагольной основе и представляет собой самую общую немаркированную форму глагола.  В немецком языке одна из причин ограниченного употребления императива кроется в том,  что он не образует двусоставного предложения,  который является здесь основным структурным типом предложения.

Значительные типологические различия наблюдаются также при сопоставлении  парадигм,  семантики и функционирования сослагательного наклонения. Парадигма временных форм немецкого конъюнктива еще более контрастирует с парадигмой русского сослагательного наклонения, чем это наблюдается при сопоставлении времен индикатива. Это объясняется двумя причинами.  С одной стороны,  немецкий конъюнктив не только сохраняет все шесть времен, присущих индикативу, но и «подкрепляется» двумя синонимичными формами кондиционалиса, что расширяет его парадигму до восьми форм. С другой стороны,  русское сослагательное наклонение претерпевает редукцию темпоральной парадигмы сравнительно с индикативом и употребляется в одной единственной форме прошедшего времени с частицей бы. Временные значения создаются в русском языке только лексическим способом.  Тем самым темпоральную семантику русского сослагательного наклонения можно охарактеризовать как недифференцированную, тогда как немецкий конъюнктив обладает в сфере выражения времени семантически значимыми различиями, которые связаны с его функционированием. Не останавливаясь на правилах употребления конъюнктива, которые можно найти в грамматиках немецкого языка, перейдем к типологическим различиям.

Уникалию немецкого языка относительно русского составляет употребление конъюнктива в косвенной речи. В этой связи А.Л. Зеленецкий / О.В. Новожилова развиваютвведенное Р. Якобсоном понятие «категория засвидетельствованности»,  основным средством выражения которой является косвенная речь [Зеленецкий, Новожилова 2003: 83-88]. Категория засвидетельствованности имеет эксплицитное выражение в болгарском языке и позволяет сообщить о событии, основываясь на сообщении другого лица, снах, догадках, на собственном прошлом опыте. Эта категория позволяет выразить, что некто был свидетелем чего-либо [Якобсон 1972: 101]. На наш взгляд, семиотика косвенности предполагает нечто другое, а именно то, что чье-то мнение, переживание, оценка и под. включаются в основное высказывание по типу интертекста [Гундарева, Кострова 2005: 4]. В немецком языке этот интертекст маркируется вводящим союзом и специальным наклонением – конъюнктивом, где он не имеет значения сослагательности, а рассматривается как «сигнал релятивации» [Glinz 1994: 445].  Г. Глинц характеризует употребление конъюнктива в косвенной речи как универсальную возможность релятивировать содержание пропозиции, представить его как нечто, услышанное от других, или как собственное мнение, которое к моменту произнесения высказывания могло измениться  [там же].  В некоторых случаях последующий контекст содержит прямое указание на такое изменение. Ср.:

In den ersten Monaten seines Wirkens äuβerte Schiller mehrmals die Auffassung, das

Mannheimer Theater sei das zur Zeit beste in Deutschland. Nachdem er einigen Ärger mit den

Schauspielern, dem Publikum und der Spielplangestaltung erleben musste, revidierte er sein Ur-

teil [R. Safranski, 186].

В других случаях глагол, вводящий косвенную речь, прямо указывает на отстранение, подчеркивая демонстративность действия придаточного предложения, ср.:

Helmut zeigte ihr, dass er staune [M. Walser, 40].

В любом случае подлежащее предложения, вводящего косвенную речь, обозначает (прямо или метонимически)  лицо,  которому приписывается релятивация высказывания.

 Обозначаемое им имя выполняет функцию «опосредующего лица» [Гундарева, Кострова 2005: 64]. Ср.:

 Manche Stammgäste behaupteten, dass er…den Frauen gefalle [M. Walser: 14]; …aber

Johann glaubte, dass er dem Vater näher sei [ebd., 41].

Это дает возможность выстраивать  целые цепочки высказываний, показывая их зависимость от одной вводящей пропозиции.

В русском языке маркировка косвенности  происходит, как правило, только с помощью союза, вводящего придаточное объектное, поэтому при переводе на русский язык оттенки релятивации будут утрачены. В русском языке релятивация выражается частицами якобы, мол, де, передавая оттенок отчужденности говорящего от содержания передаваемого высказывания другого лица. Степень отчуждения при этом, на наш взгляд, гораздо более сильная,  чем в немецком языке,  а употребляются эти частицы сравнительно редко, придавая высказыванию к тому же разговорный характер. В этом состоит значительное типологическое различие сравниваемых языков.

Вместе с тем, Г. Глинц отмечает как нормальное явление употребление индикатива при передаче косвенной речи, особенно если она содержит придаточное объектное, под черкивая, что такая релятивация возможна, но вовсе не обязательна [там же: 450 f.]. Об этом свидетельствуют многочисленные случаи употребления индикатива даже при бессоюзном употреблении придаточных объектных. Ср.:

Wahrscheinlich wusste sie nicht, dass Groβvater das Haus gezeichnet und gebaut hatte

[M. Walser, 38]; Aber er wusste, Josef war mit dem Rad des Vaters nach Hemigkofen gefahren

[ebd., 48].

В подобных случаях происходит выравнивание нормы употребления с другими европейскими языками.  Высказывание утрачивает грамматическую избыточность,  которую придает ему употребление конъюнктива. Особенно частотны такие высказывания в устной разговорной речи и ее моделировании в художественной прозе. Ср.:

Weiβt du, dass sie krank ist? [Böll, 101]; Kirsch, du bürgst mir dafür, dass der Zische

nicht aus der Stube geht [Noll, 263].

Проблема авторства речи особенно остро стоит в прессе,  где  журналисты часто прибегают к непрямому цитированию чужих мнений, недвусмысленно отмежевываясь от них, не эксплицируя собственную позицию. Важная роль отводится при этом употреблению конъюнктива. Пробный анализ немецких газетных текстов аналитического характера показал, что его основной функцией является здесь обозначение интертекстуальной косвенности. По данным Р.А. Лекомцевой,   частотность конъюнктива, используемого для обозначения косвенности, в газетном стиле почти в два раза превышает его употребление в потенциально-ирреальном значении.  В процентном отношении это выражается так: конъюнктив в косвенной речи составляет 63 % всех употреблений, конъюнктив в потенциально-ирреальном значении – 37 % [Лекомцева 2004: 91]. Из временных форм конъюнктива наиболее частотной является презенс [там же: 65],  дающий возможность однозначно переадресовать высказывание другому лицу. Ср.:

Mietfreies Wohnen sei die beste Altersversorgung, sagte der Landesdirektor (F.A.Z.,

2002:82); Claudia sagte, Stoiber könne sich jetzt nicht „wegducken“ (F.A.Z., 2000:51).

Тем не менее, и в публицистическом стиле примерно в 22% случаев употребляется индикатив [Лекомцева 2004: 65], что можно расценивать как тенденцию к потере маркированности, которая представляет собой универсальный диахронический закон.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Заключение

Cистемное сопоставление грамматического строя и лексического состава немецкого и русского языков позволяет прийти к следующим выводам.

Генетическое,  хотя и дальнее,  родство языков обусловливает сходство многих структурных черт и семантических признаков.  Это сходство проявляется как в формально-грамматической,  так и в лексико-семантичсекой сферах.  Назовем его индоевропейской универсальностью.

В области грамматики индоевропейскую универсальность можно видеть в аналогичности систем частей речи, многих морфологических показателей и категорий.

Тем не менее, длительное дивергентное развитие немецкого и русского языков привело к значительным различиям в их грамматическом строе и лексическом составе. Типологические сопоставление на уровне современного синхронного среза позволяет констатировать, с одной стороны,  различия в степени употребительности определенных грамматических средств, способов словообразования и номинации, а с другой стороны,  развитие черт, уникальных относительно друг друга. В первом случае речь идет либо о наличии в каждом из языков различных ведущих тенденций при сохранении возможности альтернативных способов лексико-грамматического структурирования (например, в склонении существительных, при ассимиляции заимствований), либо о различиях в степени реализации той или иной тенденции (как это наблюдается в простом предложении). Во втором случае устанавливаются относительно уникальные черты, образующие межъязыковые оппозиции. К ним относятся, в первую очередь: система относительных глагольных времен в немецком и ее отсутствие в русском языке; видо-временная система глагола в русском языке и отсутствие категории глагольного вида в немецком;  наличие категории определенности/неопределенности в системе немецкого существительного и отсутствие этой категории в русском языке; грамматическая омонимия краткой формы прилагательного и наречия в немецком языке и отсутствие таковой в русском; морфологическая переменность класса прилагательных в немецком языке и отсутствие таковой в русском.

Анализ относительных уникалий немецкого и русского языков подтверждает известное утверждение о том, что в немецком языке более активно развиваются аналитические тенденции, тогда как русский язык сохраняет черты синтетического строя. На материале немецкого языка это подтверждается развитием аналитических глагольных форм, артикля как аналитического показателя грамматических категорий имени существительного,  омонимии форм прилагательного и наречия,  относительной фиксацией порядка слов, формированием системы нейтральных флексий существительного и прилагательного. Синтетизм русского языка ярко проявляется в словообразовании, ведущей тенденций которого является словопроизводство. Не менее ярко он проявляется и в системе видовременных глагольных форм, которая, в основном, однословно представляет действие как целостно-завершенный или длящийся незавершенный процесс. Синтетизм проявляется и в сохранении богатой флексии в системе существительных и прилагательных, в том числе при грамматической адаптации заимствований.

Синхронный сопоставительный анализ немецкого и русского языков позволяет выявить межъязыковую полярность,  наблюдаемую между отдельными категориями обоих языков. В этом смысле могут быть противопоставлены друг другу категории, концентрирующие признаки синтетизма,  с одной стороны, и анализизма, с другой. По этому параметру противостоят друг другу категория времени в немецком языке и категория вида в русском, омонимия краткой формы прилагательного и наречия, распознаваемая в контексте,  в немецком языке и отсутствие таковой в русском,  морфологическая переменность прилагательного, определяемая контекстом, в немецком языке и отсутствие таковой в русском, синтетико-аналитический способ выражения категорий числа и падежа в немецком языке и преимущественно синтетический способ их выражения в русском, относительно фиксированный порядок слов в немецком и относительно свободное словорасположение в русском языке.

Наряду с реализацией основных перечисленных выше тенденций синтетизма и аналитизма в обоих языках действуют и некоторые противостоящие им тенденции. Например, в сфере номинации русский язык нередко использует в качестве номинативного средства словосочетание, то есть аналитическую единицу, тогда как немецкий язык прибегает к сложным словам, представляющим одну структурную единицу. В русском языке наблюдается тенденция к формированию омонимии падежных форм, к аналитическому выражению категории рода в прошедшем времени и некоторые другие аналитические тенденции. Тем не менее, в целом уникальность русского языка относительно немецкого можно видеть в его синтетизме, а уникальность немецкого языка относительно русского – в его аналитизме.

Другой тип межъязыковых различий обусловлен социокультурной ситуацией, в которой происходит развитие того или другого языка и которая определяет востребованность того или иного языкового средства. В данной работе описаны прагматические различия в употреблении форм глагольного наклонения в связи с анализом прагматической категории вежливости,  которая более полно представлена в немецком языке. Возможно, это объясняется развитием куртуазной культуры в средневековой Германии,  тогда как русское государство осталось вне этого процесса. Другой пример прагматической типологии – сопоставление функционирования сложноподчиненных предложений с придаточными условия и их эквивалентов в политическом дискурсе. Этот пример позволил выявить большую степень жесткости русского политического дискурса по сравнению с немецким, что можно объяснить более выраженными демократическими традициями в немецкой культурной среде по сравнению с русской.