Встречаются данные, что старшее (довоенное) поколение  рабочих на 11% состояло из выходцев из служащих, в послевоенном их было 24%, а в 70-80-х годах - 26%. По данным отдельных исследований показатели эти сильно разнятся, но в целом колеблются в пределах 10-20%. Однако, как вскользь замечал один из авторов, комментируя возросшую долю выходцев из интеллигенции среди неквалифицированных рабочих Ленинграда (1976 г.), "рабочие здесь не закрепляются и в среднем через 1,5 года приобретают профессию, связанную с квалифицированным трудом или поступают в ВУЗы". Последнее вполне естественно, поскольку это "молодое пополнение рабочего класса" из интеллигенции в основном состояло из лиц, пришедших за "стажем": тогда многим выходцам из образованного слоя приходилось для поступления идти на завод (например, в Свердловске в конце 60-х годов 15% детей специалистов до поступления в ВУЗ были рабочими).

     Очевидно, что в 20-30-х годах в рабочие  попадали часто дети из образованных семей, потерявшие родителей и лишенные средств существования, а также поступившие с целью социальной "реабилитации", но доля их в рабочем слое была вдвое ниже, чем после войны, так как, во-первых, численность интеллигенции была еще небольшой, во-вторых, в ее составе было много дореволюционной, а ее еще живые традиции и воспитание не способствовали массовому добровольному переходу в низшие слои. Послевоенная интеллигенция, уже вполне советская, насчитывавшая в своих рядах больше половины случайных лиц, недавних выходцев из рабочих и крестьян, была лишена этих комплексов, и психологических препятствий для такого перехода в принципе не существовало. Однако и ее представители делали это в целом неохотно, и названная цифра, по-видимому, сильно завышена. Кроме того, это, конечно, в большинстве выходцы из низших служащих, техников, "практиков" и т.п. "пограничных" групп. Случаев окончательного перехода в рабочие лиц с хотя бы двумя поколениями предков, принадлежавших к образованному слою, практически не встречается, кроме случаев явного деклассирования и деградации личности. Учитывая все эти обстоятельства, реальное пополнения рабочего класса из служащих едва ли превысит 6-7%, в т.ч. 1-2% из специалистов.

     Говорить  об отграниченности советского образованного  слоя от остального населения в культурном отношении можно лишь условно. С  одной стороны, существовали и действовали психологические факторы, обусловливавшие, например, желание родителей сохранить интеллигентский статус за детьми, с другой - уровень образования и общей культуры советской интеллигенции объективно был таков, что мало отличал ее от остальной массы населения. Нивелирование культурных различий между различными слоями советского общества (в плане общего движения к "социальной однородности") было весьма популярной темой в советской социологии, и данные, подтверждающие этот тезис, приводились весьма охотно. Отмечались, в частности, незначительные различия в чтении художественной литературы (оно занимало 13,9% свободного времени рабочих и 15,5% ИТР, по женщинам - 10,9 и 13,7%), посещении концертов, клубов, кино, просмотре ТВ и делался вывод, что "в сфере художественной культуры уровень активности рабочих и ИТР сближается на основе усреднения". Встречались даже утверждения, что среди "рабочих-интеллигентов" больше читающих книги, занимающихся техническим творчеством, слушающих музыку, занимающихся ею, посещающих театр и занимающихся художественным творчеством, чем среди ИТР, а по некоторым показателям (занятие музыкой и посещение театров) и обыкновенные рабочие превосходят ИТР. На этом фоне на первый взгляд парадоксально выглядели данные, например, о посетителях выставки "Москва-Париж" в Москве в 1981 г., среди которых лиц с высшим и незаконченным высшим образованием было 91-84%, т.е. практически одна интеллигенция (лица со средним образованием - в основном студенты средних специальных учебных заведений искусств) - больше, чем в Париже (81-70%), о составе туристов, из которых 75% имели высшее (41%), незаконченное высшее и среднее специальное образование.

     Дело  же здесь в той весьма значительной разнице, которая существовала между  различными социальными группами, относимыми статистикой к лицам умственного труда. В их составе, как уже говорилось выше, четко различались высшие и низшие страты - "практиков", выпускников техникумов и низших служащих. Именно последние почти ничем не отличались от рабочих и крестьян и все то, что в трудах советских социологов сказано о "сближении интеллигенции с рабочим классом" относится исключительно к этой категории. Это ее члены в основном происходили из рабочих и крестьян, это ее члены заключали "смешанные" (а на самом деле по существу однородные) браки с рабочими и колхозниками, это ее дети порой не наследовали статуса родителей, это они мало отличаются по социокультурным показателям от рабочих и крестьян, и это они в основном пополняли ряды "рабочих-интеллигентов". Однако меньшая и более квалифицированная часть образованного слоя сохраняла ряд отличий от массы населения по культурному уровню и ценностным ориентациям; именно в этой среде (как правило, это потомки досоветского культурного слоя и отчасти советская интеллигенция 2-го - 3-го поколения) можно было наблюдать в ряде случаев устойчивые наследственные культурные традиции, отсутствие смешения с другим слоями в брачном отношении и соответствующее самосознание).

     Что касается различий в образе жизни, связанных с материальным положением, то при более низком уровне зарплаты образованный слой отчасти  поддерживал их за счет иной структуры  расходов (меньшая часть на еду  и спиртные напитки). Доход на члена  семьи в интеллигентских семьях по причине их сравнительно меньшего размера был, хотя и крайне незначительно, но выше, чем семьях рабочих и крестьян, равно как и обеспеченность имуществом - за счет накопленного предыдущими поколениями (в 40-х - 50-х годах доходы интеллигентов были выше, чем рабочих) и в какой-то мере за счет унаследованного имущества, которое образовалось в части семей, принадлежащих к номенклатуре и высокооплачиваемым категориям служащих в конце 30-х - 50-х годах в виде дач, мебели и т.д. (однако следует помнить, что эти показатели, сказываясь на общих по интеллигенции, относились на деле к весьма ограниченному кругу семей). По обеспеченности основными бытовыми приборами семьи рабочих и интеллигенции практически не различались.

     Сферами, в которых отличие образованного слоя от остального населения было сколько-нибудь существенным, оставались разве что некоторые ценностные ориентиры, круг общения и поведение в быту. Последнее, обстоятельство, впрочем, получило отражение в литературе только с середины 80-х годов, поскольку крайне невыгодно характеризовало "класс-гегемон" социалистического общества. В 1971 г. из попавших в вытрезвитель 73% составляли рабочие и 5% - "не занятые трудом", 6% - пенсионеры, 8% - служащие государственного аппарата и сферы обслуживания, 5% ИТР, 2% интеллигенция. 1% - студенты и учащиеся. По опросам 700 школьников Красноярска "основными характеристиками образа жизни рабочих" оказались, например, "высокая зарплата, проведение досуга с товарищами за бутылкой вина", тогда как в представлениях об образе жизни инженеров и научных работников эти черты не были отмечены. В мотивах разводов семей рабочих первое место занимало пьянство, служащих - мотивы психологического характера, связаные с межличностными отношениями. По таким видам поведения, как попадание в вытрезвитель и хулиганство интеллигенция давала показатели, в 3-7 раз меньшие, чем ее удельный вес в населении, причем отмечалось, что "наиболее криминогенной является группа квалифицированных рабочих"⁸⁴. Вообще, тот факт, что по показателям преступности социальные слои советского общества отличались довольно сильно, тщательно замалчивался, но был достаточно очевиден по образовательному уровню преступников. Причем на долю интеллигенции приходились в основном должностные и финансовые преступления, тогда как разбои, кражи, грабежи и хулиганство почти на 100% оставались за представителями рабочего класса и колхозного крестьянства.

     Хотя  то место, которое занимал в советском  обществе образованный слой, его качественные показатели и степень отграниченности и отличия от остального населения не позволяют характеризовать его в целом как элитный и привилегированный, восемь десятилетий - все-таки достаточно продолжительный срок, чтобы даже из числа советской интеллигенции успело сформироваться уже третье поколение, т.е. слой лиц, способных выработать хотя бы и отчасти ущербное, но специфическое для интеллектуального слоя самоощущение. В сочетании с наличием некоторого числа носителей досоветской культурной традиции и интеллектуалов в первом-втором поколении, сумевших вполне преодолеть обычный для советского интеллигента разрыв между своим формальным положением и культурно-образовательным уровнем, это обеспечило образование внутри советской интеллигенции социально-профессиональных групп, действительно отличавшихся от массы советского населения и отгороженных от него в культурно-психологическом плане.

Заключение

     Образованный  слой, выращенный советским строем, представлял собой в некотором  роде уникальное явление. В отличие  от практики большинства других стран  и дореволюционной России, где он складывался естественно-историческим путем, в СССР он был создан искусственно, причем в огромной степени из не годного к тому материала, и как нечто временное, подлежащее “отмиранию” в недалеком будущем. Эти обстоятельства и определили его внутреннее состояние и положение в обществе. Вместо небольшого по численности, но компетентного дореволюционного интеллектуального слоя, чуждого идейно-политическим основам новой власти, страна получила массовую, низкоквалифицированную, но в целом политически надежную и преданную этой власти прослойку “служащих”. Форсированная “интеллигентизация” общества привела к исчезновению подлинного интеллектуального слоя как особого социального фактора, эффект “всеобщей полуграмотности” губительно сказался на перспективах выделения интеллектуальной элиты.

     Система образования, сложившаяся и функционировавшая  при преобладающем влиянии идеологических установок режима, давала своим воспитанникам  в лучшем случае лишь более или  менее узкоспециальные навыки, необходимые для исполнения профессиональных функций, да и то лишь в лучших учебных заведениях (масса провинциальных ВУЗов, профанируя и фальсифицируя понятие высшего образования, была неспособна и на это). Общекультурный уровень, обеспечиваемый советским образованием, уровень гуманитарной культуры, был не только ниже всякой критики, но являлся, скорее, величиной отрицательной, ибо подлинная культура не только не преподавалась, но заменялась “партийными дисциплинами” (история, например, до середины 30-х годов вообще была запрещена к преподаванию).

     Воспитанная таким образом интеллигентская  масса была лишена понятий о личном и корпоративном достоинстве  по причине своего происхождения  и отсутствия связи с прежним  образованным слоем (где такие понятия  естественным образом проистекали от былой принадлежности к высшему сословию). Новых же понятий такого рода она приобрести не могла, поскольку в советском обществе образованный слой не только не имел привилегированного статуса, но, напротив, трактовался как неполноценная в социальном плане, временная и ненадежная “прослойка” - объект идейного воспитания со стороны рабочих и крестьян.

     Единственной  чертой, роднившей новый интеллектуальный слой со старым, была слабая связь с  собственностью. Это, в принципе, та черта, которая предполагает относительно большую зависимость от государства и склонность к конформизму. Но если до революции это компенсировалось принадлежностью значительной части интеллектуального слоя к высшему дворянскому сословию и связанными с такой принадлежностью психологическими факторами, то в советского время полная материальная зависимость от государства ничем компенсироваться не могла.

     Такой интеллектуальный слой, однако, единственно  и мог соответствовать характеру  установившегося государственного порядка. Общество с подобным качеством, статусом и положением в нем “образованного сословия” в принципе не может быть конкурентоспособным в сколько-нибудь длительной исторической перспективе и обречено на деградацию, что вполне проявилось к концу 70-х годов. Деградация интеллектуального слоя была неизбежной прежде всего потому, что советский строй основан на принципе антиселекции. Он не только уничтожал лучших, но (что еще более существенно) последовательно выдвигал худших. Результатом же продолжавшегося более полувека отбора худших явилось то, что не только верхушка политического руководства в составе нескольких сот человек представляла собой коллекцию соответствующих человеческих образцов, но и на всех последующих, низших этажах пирамиды находились люди тех же достоинств. Вот почему советский строй не способен был принципиально измениться в случае устранения его высшего руководящего слоя.

     Успешное  развитие государственного организма  в огромной степени зависит от того, насколько удается “совместить” элиту интеллектуальную с элитой управленческо-политической, проще говоря, в какой мере удается в данном обществе привести интеллектуальные качества человека в соответствие с его общественным положением - обеспечить продвижение по служебной лестнице если не наиболее одаренных, то, по крайней мере, наиболее образованных людей. Если одаренность может оцениваться субъективно, то для уровня образования в каждом обществе существуют объективные критерии, и по тому, насколько они оказываются значимы для служебной карьеры, можно судить об установках данного общества.

     Если  управленческая элита дореволюционной  России состояла из лиц, получивших лучшее для своего времени воспитание и образование, если государственная элита современных европейских стран также в огромном большинстве состоит из выпускников самых престижных университетов, то в СССР, идеологическую основу власти в котором составлял принцип "диктатуры пролетариата" (то есть как раз наименее образованного слоя), наблюдалась прямо противоположная картина. Выдвижение на ведущие посты лиц по принципу превосходства в уровне образования и общей культуры было не только невозможно по идейно-политическим соображениям, но и превращено в свою противоположность - практику "отрицательного отбора", когда сознательно отбирались и выдвигались люди, обладавшие, по возможности, некоторыми организаторскими способностями и знанием узкого "ремесла" (хотя и это было не обязательно), но как можно меньшего интеллекта, кругозора, знаний и творческих способностей (каковые качества не предполагали искреннего принятия господствовавшего идеологического маразма и, соответственно, лояльности властям, его насаждавшим).

     Не  удивительно, что высший политико-управленческий слой отличался едва ли не самыми худшими культурно-образовательными характеристиками среди других категорий лиц умственного труда в стране. В составе управленческой элиты почти не встречалось даже выпускников тех немногих престижных учебных заведений, которые (пусть даже только на фоне других советских ВУЗов) действительно отличались качеством даваемого образования. Советские управленческие кадры получали чисто символическое образование в провинциальных технических ВУЗах и техникумах (к тому же очень часто "без отрыва от производства") плюс ВПШ, т.е. по общекультурному уровню худшее из возможного даже в СССР. Для выдвиженца на партийную работу требовалась "сознательность", а не творческие достижения и тем более способность самостоятельно мыслить, поэтому о привлечении к государственному управлению подлинных интеллектуалов просто не мог стоять (на ХХIV съезде КПСС с гордостью отмечалось, что свыше 80% секретарей ЦК, республик, крайкомов, обкомов, председателей Совминов, краевых и областных исполкомов и около 70% министров и председателей госкомитетов начинали свою деятельность рабочими и крестьянами).

     Более того, практика отрицательного отбора, отсеивавшего все самостоятельно мыслящее, действовала настолько эффективно, что до сих пор в провинции  интеллектуальный уровень лиц, принадлежащих к местной управленческой верхушке (по результатам тестирования на известный IQ - "коэффициент интеллектуальности", проведенного зарубежными социологами) ниже не только среднего показателя по образованному слою, но даже среднего по всей популяции. То обстоятельство, что средний уровень образованности и культуры партийной номенклатуры был ниже такового интеллигенции в целом, привнесло некоторую объективную правомерность в известное противопоставление “чиновник - интеллигент” (лишенное смысла до революции, когда культурный уровень высшего эшелона власти был выше среднего уровня тогдашнего интеллектуального слоя).