Крепостные театры России

Настоящая жизнь крепостной актрисы началась с переселения Параши из ставшего уже родным дома княгини Долгорукой в специальный флигель, куда поселяли всех лицедеев Шереметьевского театра. Здесь ей назначили «верховую дачу», то есть питание с барского стола. День был расписан по часам и в основном заполнен репетициями и занятиями актёрским мастерством. Молодой граф явно предпочитал новую приму всем другим артисткам, и лучшие роли доставались ей, Параше Ковалёвой. Однако никаких интимных отношений между юной актрисой и Шереметевым не замечалось. Его фавориткой долгое время была Анна Изумрудова. Слухи о прекрасной игре Жемчуговой быстро распространялись среди любителей театра. Многие сокрушались, что не попали на то или иное представление. Молодой граф гордился своим детищем. Екатерина II пожаловала актрисе бриллиантовый перстень. [30,с.66-67; 31,с.33; 9, с.158-159.]

          Когда умер старый граф Пётр  Борисович Шереметев, все его  несметные богатства перешли  к Николаю Петровичу и он ударился в беспробудное пьянство и развлечения. Театр был заброшен, актёры томились неизвестностью своей судьбы и с тревогой наблюдали за вакханалиями барина. И нашёлся только один человек, который смог остановить графа. Это была Жемчугова. Вероятно, несмотря на свой нежный возраст, несмотря на многочисленных любовниц Шереметева, именно Параша имела неограниченное влияние на графа. Она почувствовала это не сразу, но когда тридцатисемилетний, сильный мужчина посмотрел впервые с детским преклонением и восторгом на свою крепостную, когда Параша увидела в его глазах одержимость любовным чувством, она поняла — судьба её определена навсегда.

          В середине 1780-х годов Николай  Шереметев сделал Прасковью своей  любовницей. Театр ожил. Хозяином  его по прежнему оставался  Шереметев, но теперь ещё появилась и хозяйка — Прасковья Ивановна, как стали называть Парашу актёры и музыканты .  Любовница из крепостных — это в те времена было делом обычным. Его отец годами жил в Кусково со своей крепостной, и она рожала ему детей. Однако довольно скоро Николай понял, что Прасковья занимает в его жизни очень важное место и что чувства его к ней гораздо глубже, чем те, которые он испытывал к ее предшественницам.  Для Жемчуговой граф выстроил новый дом, значительно реконструировал театр. Казалось, жизнь нашей героини превратилась в рай. Однако радовала Парашу по прежнему только работа. Впечатлительная, нервная, она не умела почивать на лаврах, её угнетало нестабильное, зависимое существование при графе. Любимый души не чаял в своей Параше, не отходил от неё ни на шаг, но слухи о странной привязанности графа распространились уже далеко за пределы кусковской усадьбы. Родные, близкие да и просто знакомые Шереметевых судачили и рядили на все голоса. Параше эти голоса грозили мщением и ненавистью. Она боялась за себя, но ещё больше её сердце сжималось от страха за своего не нареченного мужа.

          Для Шереметева и его возлюбленной  «Кусково стало злобным». Убегая  от пересудов и молвы, граф  приказывает приготовить для  их уютного гнёздышка имение  в Останкино. Весной 1795 года Прасковья Ивановна с Николаем Петровичем, а вместе с ними и весь штат актёров, актрис, музыкантов, служителей сцены перебираются в новую усадьбу. Должно быть, эти дни были самыми счастливыми в жизни Жемчуговой. Ничто в Останкино не напоминало о подневольном положении крепостной актрисы, здесь она чувствовала себя полной хозяйкой, даже театр был построен специально для неё, Параши Жемчуговой. С большим успехом на новой сцене прошла героическая опера «Взятие Измаила», где вновь блистала несравненная Параша.

          Но через год умирает Екатерина II, и на трон восходит ее сын Павел. Первым же своим указом он жалует другу детства почетный титул обер - гофмаршала.

          Императорский указ поставил  Николая в затруднительное положение.  У него не было ни малейшего  желания бросать новый дом  и театр и возвращаться в  столицу. Однако ослушаться монаршей  воли было немыслимо; к тому  же новый чин означал огромную  власть и почет. К этому следует добавить, что после смерти отца в 1788 году Николай стал главой всего рода Шереметевых со всеми вытекающими отсюда обязательствами. Ему следовало быть достойным представителем рода, высоко нести фамильную честь и поступать как должно.

          Итак, можно сказать, что осенью 1796 года закончилась частная жизнь  Шереметева, а вместе с ней  и свобода, которую эта жизнь  приносила. Даже такой высокородный  дворянин, как граф Николай Петрович  Шереметев, вынужден был подчиниться  царской власти и непререкаемым правилам придворной службы.

          Новая должность существенно  изменила жизнь Николая Шереметева, и не в последнюю очередь  его отношения с Прасковьей. Если  раньше они спокойно жили в  Останкино, где никто их не  тревожил, то теперь Николай был вынужден ежедневно бывать при дворе и участвовать в бесчисленных официальных церемониях. Прасковья же в окружении немногих друзей из театральной труппы жила в Фонтанном доме, петербургской резиденции Николая, и лишь изредка выходила из дома. Их с Николаем любовная связь была, конечно же, секретом Полишинеля, однако нормы и приличия высшего света запрещали им бывать на людях вместе.

          В конце 1797 года Прасковья тяжело  заболела. Она выжила, но потеряла  голос, и здоровье ее оставалось  слабым до конца ее дней.[32,с.62.] Когда она была на волосок от смерти, Николай осознал всю глубину своей любви и всерьез задумался об их отношениях. В декабре 1798 года он тайно дал Прасковье и всей ее семье Ковалевых вольную и, по всей видимости, примерно в это же время стал размышлять о женитьбе на ней. Высшему дворянскому обществу эта идея наверняка показалась бы бредовой. Человек такого происхождения и социального положения не мог и помыслить о мезальянсе. Целью женитьбы было не личное счастье, а обеспечение семейных интересов. Николай отчаянно пытался примирить эти столь непохожие и, на его взгляд, несовместимые цели, но все откладывал окончательное решение — из-за нарастающего самодурства царя. Павел то приближал его к себе и осыпал милостями, то без предупреждения и видимых причин обрушивал на него весь свой гнев. Николай не раз пытался уйти в отставку, но император неизменно отклонял его прошения. Придворная жизнь была окутана атмосферой страха. Один из современников описывает последние годы царствования Павла как эпоху террора.[33,с.160.] В этих обстоятельствах Николай просто не мог осмелиться на столь вызывающий поступок, как женитьба на Прасковье.

          Большинство россиян восприняло  убийство царя Павла в марте  1801 года и восшествие на престол  его сына Александра как избавление от мучительного кошмара. Приход нового молодого правителя вселял надежды на лучшее. Николай, по-видимому, разделял их — отчасти потому, что мог теперь осуществить свой замысел. Николай не мог сделать так, чтобы свет одобрил его брак с бывшей крепостной, — зато мог попытаться превратить крепостную в дворянку. Незадолго до венчания он попросил своего друга Алексея Малиновского, тогдашнего начальника московского архива иностранной коллегии, “расследовать” происхождение Прасковьи. Малиновский нашел в архиве документы, имеющие отношение к польскому шляхтичу Якубу Ковалевскому. Этот Ковалевский в 1666 году попал в русский плен, и потомки его стали крепостными. Фамилии Ковалевский и Ковалев были очень распространенными; потерю окончания “-ский” можно было с легкостью объяснить небрежностью переписчика, а потом повторять эту версию, пока все в нее не поверят. Таким образом Прасковья обрела давным-давно утраченного прапрадедушку, Якуба Ковалевского. Крестьянка чудесным образом превратилась в дворянку — в точности как на Шереметьевской сцене.

          Но на этом Николай не остановился.  Он нанял некоего Бориса Меркулова  — темную личность с большим  опытом улаживания деликатных  дел для людей того круга,  к которому принадлежал Шереметев,  — и с полной сумкой денег и фальшивых бумаг отправил его в Белоруссию — покупать Прасковье и всей ее родне доказательства благородного происхождения.[3,с.144-150.] Меркулов задание не выполнил и ничего не добыл, но Шереметев все равно упорно придерживался версии о происхождении Прасковьи из польских дворян — версии, в которую, похоже, никто не верил. Трудно сказать, верил ли в нее сам Николай, однако возникает впечатление, что отчаянно хотел поверить — хотя бы для того, чтобы облегчить жизнь сыну. Он прекрасно понимал, что Дмитрию, несмотря на знатность рода Шереметевых, придется ощутить на себе всю тяжесть предрассудков высшего света.

          Шестого ноября 1801 года граф вступил в брак с Прасковьей Ивановной Ковалёвой, однако венчание проходило в строжайшей тайне.[34,с.377-383.] Решиться на огласку Шереметев не посмел. Сына Параша рожала уже смертельно больная. 3 февраля 1803 года, когда ребёнок появился на свет, его немедленно унесли от матери: боялись, что младенец заразится от больной. Бедная женщина ещё двадцать дней провела в мучительном бреду, просила, чтобы ей показали сына. Подруги подносили его к дверям спальни, она немного успокаивалась. В предчувствии кончины жены Николай Петрович занялся судьбой сына. Скрывать брак дальше было бессмысленным, и граф обратился со слёзным письмом к государю Александру с просьбой признать законность прав своего наследника.  Новость взбудоражила высший свет и вызвала негодование родственников графа, рассчитывавших унаследовать его состояние. Николай приставил к сыну в Фонтанном доме круглосуточную охрану, подозревая, что племянники, Петр и Кирилл Разумовские, замышляют убить Дмитрия. Другие члены семейства Шереметевых отвернулись от Николая, полагая, что он покрыл их род позором. Через три недели после родов, в ночь на 23 февраля Параша Жемчугова умерла. Похороны её отличались пышностью и… полным отсутствием знатных господ. Аристократический мир и после смерти не признал простолюдинку. Ее похоронили в Александро-Невской лавре рядом с дедом Николая.

          Судьба Прасковьи Ковалевой всегда давала повод для создания легенд и домыслов. Но что никогда не было легендой, так это несомненный артистический талант первой певицы Шереметьевского театра. За время артистической карьеры она спела около пятидесяти партий, и театр составлял для нее смысл существования.

          Была ли она счастлива? Как актриса — безусловно, да. Ее репертуару могла позавидовать любая певица европейского уровня. Для нее был построен специальный театр, и это случай, пожалуй, единственный в мировой практике. Жемчугова познала славу и успех, которых хватило бы не на одно поколение исполнителей. Царствующие особы дарили певице драгоценности, поощряя ее талант. На сцене она не имела соперниц. Все было создано для актрисы одним человеком — графом Николаем Петровичем Шереметевым, чье имя всегда будет стоять рядом. Как женщина Прасковья тоже могла бы называться счастливой, ведь жизнью ей было подарено величайшее чудо — способность глубоко и преданно любить, а также быть любимой. Счастье это, правда, омрачалось тем, что влюбленные не могли, открыто быть вместе. То обстоятельство, что она была крепостной, освещает трагическим светом всю жизнь Прасковьи Ивановны Ковалевой–Жемчуговой, графини Шереметевой.                                                                           

          В память о покойной Николай Петрович, преданно любивший свою жену, построил в Москве на Сухаревой площади «странноприимный дом». В уставе его говорилось о том, что дом должен «дать бесприютным ночлег, голодным обед и ста бедным невестам приданое». Ныне в этом здании находится знаменитый Институт скорой помощи имени Склифосовского. Поистине, неисповедимы пути господни.  (Приложение 22)

          Сам же Николай после смерти  Прасковьи был сокрушен горем  и провел оставшиеся годы жизни почти в затворничестве. . Крепостной театр был закрыт, актеры и музыканты обзавелись семьями, и им нашли другие занятия.  

                     3.4. Роль театра в жизни Н.П.Шереметева

          Характерным элементом русской театральности было распространенное представление о том, что мир театра — это “уход из мира условной и неискренней жизни “света” в мир подлинных чувств и непосредственности”. Это суждение верно — не в последнюю очередь благодаря преобладанию на русской сцене комической оперы и других сентиментальных драм. Именно театр помог Николаю Шереметеву попасть в мир искренних чувств — его чувств к Прасковье, как помог и найти выход из, казалось бы, безвыходного положения, вызванного социальным неравенством.

          Обширная переписка Николая Шереметева с друзьями, родственниками и знакомыми; многочисленные тома распоряжений управляющим; завещания, краткие автобиографические наброски, рассказы о Прасковье и их совместной жизни, длинные письма к сыну — все это открывает нам человека, осознающего себя культурным и просвещенным русским дворянином и вполне довольного собой таким, каков он есть.  

          Жизнь Николая Шереметева была тесно связана между театральной и бытовой жизнью. Театральная жизнь отличается от бытовой, взгляд на жизнь как на спектакль давал человеку новые возможности поведения. Взгляд на реальную жизнь как на спектакль не только давал человеку возможность избирать амплуа индивидуального поведения, но и наполнял его ожиданием событий. Похоже, что в каком-то смысле именно театр привел Николая Шереметева к мысли, что существует мир новых возможностей, — и это придало ему смелость пойти наперекор обычаям. Но если и так, сам Николай никогда бы этого не признал. Более того, в последние годы жизни он не находил подлинной ценности ни в театре, ни в Просвещении и ни в чем светском. Он писал сыну Дмитрию о своем прошлом: “…однакож, быв увлекаем стремлением чувствований, то нежных, то восхитительных, желал то приятнаго и веселаго, то великолепнаго и удивительнаго… Сему желанию способствовали некоторое знание мое, вкус и пристрастие в произведении редкаго: желание пленить и удивить чувства людей, кои не видывали и не слыхивали о превосходнейшем моем произведении, походило на тщеславие и увлечение стремительных чувствований. Вскоре сознавал я внутренно, что блеск всякаго такаго произведения, удовлетворяющаго их на самое краткое время, исчезал мгновенно в очах совершенства, не оставляя в душе моей ни малейшего впечатления, кроме пустоты… Великолепные пиршества, в коих забывал умеренность в пище и питии, в коих роскошь и тщеславие владычествуют над умом и сердцем, на кои в один день для единой прихоти истощаются величайшия стяжания, приобретаемыя годами от трудов человеческих, могущия тысяч бедных доставить благоденствие на всю их жизнь… театральныя зрелища, от правил нравственности давно уже во многом отступившия и являющияся нам более в соблазнительном и разорительном, нежели в добродетельном виде…”[12]

          Мы, скорее всего, никогда не узнаем наверняка, что творилось в душе и в уме Николая Шереметева; возможно, он и сам не понимал этого до конца. О своей жизни с Прасковьей Николай писал только после ее кончины, когда он и сам был немолод и уже задумывался о собственной смерти. Однако можно с уверенностью утверждать, что, вынося театру столь суровый приговор, Шереметев не вполне верно оценивал его значение в своей жизни. Конечно, были и другие факторы, которые помогли Николаю разглядеть в Прасковье такого же, как он сам, человека, достойного любви, уважения и гордого имени, — культ сентиментальности, православие, знакомство в юности с нравами более открытых обществ Британии и континентальной Европы. К этим факторам следует добавить и саму Прасковью, поскольку все источники сходятся в том, что это была женщина редкого таланта, силы личности и духовной глубины.