Социология

   Другое  различие проводится в связи с  направленностью мобильности. Здесь, прежде всего, выделяют вертикальную и горизонтальную мобильность. Строго говоря, лишь первая из них относится к социальной мобильности как таковой, то есть к повышению или понижению статуса в пределах стратификационной системы. Горизонтальная же мобильность имеет отношение к таким изменениям в социальной позиции, когда субъект ее остается в пределах одной и той же страты. Например, школьный учитель, который становится завучем или директором школы, претерпевает вертикальную мобильность. Но учитель, который меняет преподаваемый им предмет с математики на географию, подвергается горизонтальной мобильности, которая,   не оказывает влияния на общий его ранг в стратификационной схеме профессии.

   Вертикальная  мобильность, в свою очередь, подразделяется на восходящую и нисходящую.

   Наконец, проводят различие между индивидуальной и групповой мобильностью. Индивид может совершать свое восхождение на пирамиду социальных статусов, благодаря собственным усилиям и личным достижениям. Однако истории известно немало случаев, когда целые социальные группы вследствие каких-то событий резко изменяли свой статус. Сорокин приводит в качестве примера Русскую революцию.

   В целях сравнения характера социальной мобильности в различных обществах  Сорокин вводит два параметра, названные  им интенсивностью и всеобщностью мобильности. Понятием интенсивности обозначается "вертикальная социальная дистанция или количество слоев, - проходимых индивидом в его восходящем или нисходящем движении за определенный период времени". Под всеобщностью же "подразумевается число индивидов, которые изменили свое социальное положение в вертикальном направлении за определенный промежуток времени.  ".

   Предпринимаются попытки использования более  строгого математического аппарата для расчетов социальной мобильности (в частности, в прогностических  целях), опираясь на данные статистики.   

14.Социальная  структура  современного  российского общества 

      Трансформация институтов российского общества серьезно сказалась на его социальной структуре. Изменились и продолжают меняться отношения собственности и власти, перестраивается механизм социальной стратификации, идет интенсивная смена элит. На общественную сцену выходят новые социальные группы, массовые слои маргинализуются, расширяется "социальное дно", все более криминализируются экономические отношения. Соответственно, меняется система групповых интересов, способов поведения, социальных взаимодействий. Эти на первый взгляд разрозненные явления на деле являются разными сторонами процесса социальной трансформации общества. Поэтому их важно изучать не только в отдельности, но и с учетом связанности друг с другом.

Россия  находится в стадии перехода от посттоталитаризма  к политическому плюрализму и демократии и от огосударствленной административно-распределительной к частновладельческой рыночной экономике. Соответственно, переходный характер носят критерии социальной стратификации, процессы изменения которых достаточно сложны, поскольку слом старых общественных отношений опережает формирование новых. Чтобы понять происходящие в этой области сдвиги, полезно сравнить основные черты стратификации нынешнего российского и "доперестроечного" общества, с которого начинался трансформационный процесс. 

Экономический потенциал разных социальных групп  в СССР измерялся мерой их участия во владении, распределении и использовании общественного богатства. По этому критерию выделялись такие группы, как бюрократия, распределявшая дефицитные социальные блага; руководители производств, распоряжавшиеся финансами и продукцией предприятий и обычно причастные к теневой экономике: работники материально-технического снабжения, оптовой и розничной торговли, сферы обслуживания и проч. Однако люди, в той или иной мере причастные к распределительно-обменным процессам, составляли сравнительно небольшую долю населения. Массовые слои общества подобных прав не имели, и их экономическая стратификация определялась уровнем заработков и семейных доходов, зависевших от множества факторов, начиная с характера и содержания труда, сфер и отраслей его приложения.

      В настоящее время экономический  потенциал общественных групп включает три компонента: владение капиталом, производящим доход; причастность к  процессам распределения, перемещения  и обмена общественного продукта; уровень личных доходов и потребления. Особая роль принадлежит первому компоненту. Активно формируются разнообразные формы негосударственной собственности (индивидуальная, групповая, кооперативная, акционерная, корпоративная и т.д.), возникают разные типы капитала (финансовый, торговый, промышленный). В социальном плане более или менее отчетливо выделились собственники частного капитала. Среди них есть и очень крупные, и средние, и мелкие, относящиеся, соответственно, к разным слоям. Особое место занимают крестьяне, владеющие личным хозяйством и становящиеся собственниками земли. Однако подавляющая часть россиян не имеет никакой производительной собственности.

      Второй  из названных компонентов экономического потенциала ранее доминировал, но сейчас сдает позиции первому. Это связано с тем, что экономический статус среднего собственника выше, чем квалифицированного менеджера. К тому же по мере приватизации экономики материальные и финансовые ресурсы приобретают заинтересованных хозяев, что сокращает возможность их "растаскивания". Однако процесс оздоровления экономики пробивает себе дорогу лишь как тенденция, так как в сложившейся неразберихе близость к "общественному пирогу" (т.е. к государственным ресурсам) играет большую, чем когда-либо, роль. К сожалению, операциона-лизировать данный критерий, т.е. измерить степень причастности разных экономических, профессиональных и должностных групп к распределительным механизмам, непросто. Скорее всего, по этому признаку выделятся те же самые группы, что и раньше: руководители государственных и смешанных предприяяий, в том числе акционерных обществ, ответственные работники и специалисты торговли; служащие материально-технического снабжения, а также такие профессионалы бизнеса, как коммерсанты, маклеры, дилеры и т.п.

      Доля  россиян, не имеющих собственных  капиталов, как и доступа к  распределению государственных  благ, за последние годы немного  уменьшилась. Но они по-прежнему составляют самую массовую часть общества. Экономический  потенциал этих людей определяется уровнем доходов от работы по найму. Главные же сдвиги в их положении заключаются, во-первых, в гораздо более резкой, чем прежде, имущественной поляризации и, во-вторых, в почти полном исчезновении зависимости между трудом и доходом. Возникновение многосекторной экономики, отказ от государственного регулирования зарплаты, отсутствие общенационального рынка труда, множественность локальных очагов безработицы, а в последнее время и многомесячные задержки зарплаты за уже выполненную работу привели сферу доходов в состояние хаоса. При этом значительная часть населения оказалась вытесненной за линию бедности и даже за порог нищеты.

      Характерный для настоящего времени интенсивный  распад старых общественных институтов, сочетающийся с формированием новых, усиливает трудовую и социальную мобильность. В связи с этим заметно повышается роль таких личных человеческих качеств, как одаренность или талант, уровень социализации, качество образования, компетентность, способность к овладению новыми знаниями, культурный кругозор и т.д. Повышается ценность профессионализма, а значит, и роль социо-культурного капитала. Но все это - лишь тенденция, поскольку восходящей социальной мобильности в равной мере способствуют качества, слабо связанные с культурным потенциалом - молодость, энергия, воля, амбициозность, наличие организационных способностей, готовность к риску, физическая сила, агрессивность, моральная неразборчивость и т.д. К. тому же сегодня российское общество востребует лишь ту часть культурного потенциала, которую можно использовать "здесь и сейчас". Отсюда - сравнительно высокий спрос на квалифицированных и опытных инженеров, врачей и учителей при растущей невостребованности ученых, работников культуры и искусства, разного рода гуманитариев.

   В целом  структура российского общества претерпела заметные изменения по сравнению  с советским временем, но вместе с тем сохраняет многие прежние  черты. Для ее существенной трансформации  необходимо системное преобразование институтов собственности и власти, которое займет многие годы. Тем временем стратификация общества будет и далее терять жесткость и однозначность. Границы между группами и слоями станут "размываться", возникнет множество маргинальных групп с неопределенным или противоречивым статусом. На первый взгляд эта тенденция напоминает размывание социально-классовой структуры, наблюдаемое в современных западных обществах, но думаю, это сходство формально. Дело в том. что возникновение относительно однородных "обществ среднего класса" характерно для постиндустриализма. Россия же не только не переросла индустриальной стадии развития, но и переживает тяжелейший кризис, отбросивший ее экономику далеко назад. В этих условиях социально-классовые различия в положении общественных групп приобретают особую значимость. Они прорисовываются даже резче, чем прежде, во многом определяя другие стороны социального статуса.

15. Исследования женщин  и гендерные исследования на Западе.

     С начала развития исследований женщин в России в 90-х годах дебатируется возможность использования западных феминистских теорий для анализа российских гендерных отношений. Вопрос заключается в том, насколько эвристичны схемы и подходы, разработанные при анализе другой реальности, для российского социально-культурного контекста. Надо признать, что аналогичные проблемы обсуждаются в прочих сферах социального знания, в частности при использовании теорий гражданского общества, общественных движений, трансформации и пр.

     Для того чтобы выработать позицию по проблеме применимости западных концепций, целесообразно провести следующее аналитическое различение. В феминистском дискурсе мы выделяем содержательный блок, связанный с эмпирическим анализом гендерных отношений в конкретных обществах и стратах, с одной стороны, и методологию исследования, понимаемую в широком смысле, - с другой. Выводы конкретных эмпирических исследований ставят диагноз состоянию гендерных отношений в том или ином контексте. Они, без сомнения, различны. Так, внутрисемейные отношения полов могут иметь разные наполнение и смыслы в отдельных этнических, религиозных и прочих социальных группах. Культурно обусловленные значения вряд ли целесообразно распространять за пределы контекстов без достаточных на то оснований.

     Другое  дело методология. Она может оказаться  уместной (или неуместной) как инструмент познания, работающий в разных контекстах с одинаковой эффективностью. В данном случае методологию нужно понимать как теоретически информированную перспективу анализа некоторого фрагмента социальной реальности: она находит свое выражение в эпистемологии, выборе и формулировке проблематики и методическом обеспечении исследования.

     Зададимся вопросом, каков социально-культурный контекст, породивший ту или иную методологию  гендерного анализа. Отвечая на этот вопрос нужно исходить из того, что рефлексируемый контекст неизбежно диктует перспективу исследователя в подходе к проблеме. В связи с этим необходимо рассмотреть западную методологию в перспективе социологии знания, т.е. выявить политико-культурные условия формирования гендерных исследований на Западе, Если мы поймем механизм становления гендерной методологии, то сможем прояснить возможности и барьеры использования западных моделей в российском обществе, а также получим ключ к выяснению природы теоретических разногласий современных российских исследователей в данной области. 

    Для анализа возникновения и динамики изучения гендерных отношений мы используем подход социологии знания. "Основной тезис социологии знания заключается в том, что существуют типы мышления, которые не могут быть адекватно поняты без выявления их социальных корней... Социология знания стремится понять мышление, его конкретные связи с исторической и социальной ситуацией". Применяя этот тезис к гендерным исследованиям и исследованиям женщин, мы различаем онтологические, политические, гносеологические и когнитивные факторы развития этих исследований.

• Онтологические факторы - это повседневные практики внутри- и межполовых отношений, оформленных как конвенции гендерных контрактов.
• К политическим факторам мы причисляем опыт женского движения, проблематизирующий гендерные отношения.
• Гносеологические факторы в данном случае понимаются как познавательные установки анализа гендерной проблематики.
• Когнитивные факторы включают в себя знание и рефлексию гендерных отношений, связанные с участием в женском движении.

     Как же "работают" эти факторы в  западном контексте? Институционализация исследований женщин и гендерных исследований в западных обществах происходит начиная с 1970-х годов. Исследования развиваются как когнитивная практика женского движения, опираясь на критическое осмысление некоторой социальной теории. В результате происходит адаптирование макросоциальной теории к гендерной проблематике.

Выделяют  три исследовательских направления, развившихся в результате женского движения:

     1) либеральный феминизм - полоролевой подход,

     2) радикальный феминизм - исследования женщин

     3) конструктивизм - гендерные исследования.

Эти направления  развивались, сменяя и отрицая друг друга, и в настоящее время  сосуществуют в рамках научного сообщества.

     Либеральный феминизм - полоролевой подход (sex-role theory). Основной пафос этого подхода - в обеспечении равенства мужчин и женщин в публичной сфере. В онтологическом смысле либеральное направление женского движения проблематизировало гендерный контракт "домохозяйки", доминирующий в западном обществе. Конвенции гендерного договора, предписывающего женщине роль домохозяйки, закрепляют такие параметры ее положения, как отсутствие экономической независимости и самостоятельного источника существования, выполнение материнской и супружеской роли в семье. В результате такой гендерной конвенции одинокие и бездетные женщины оказываются исключенными и воспринимаются как девиации. При этом опыт белой замужней матери среднего класса экстраполируется на другие категории женщин.